Глаз в пирамиде - Уилсон Роберт Антон (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Тьфу ты, черт! — смотрит Чипс на рацию. Связь прервалась. Ну хорошо, он продолжит расследование самостоятельно и покажет этим кабинетным крысам в Лондоне, и особенно этому самодовольному W., как мало они в действительности знают о реальных проблемах на Фернандо-По и в мире.
Он ворвался в спальню, как ураган. «Вот оденусь, — разгневанно думает он, — захвачу дымовые шашки, „люгер“, лазерный луч и прогуляюсь в эту Церковь Звездной Мудрости, посмотрю, что там к чему». На пороге он потрясенно застывает. Консепсьон по-прежнему лежит в постели, но она больше не спит. Ее горло аккуратно перерезано, а из подушки около нее торчит изящный кинжал с узором в виде пламени.
— Сто тысяч чертей! — орет 00005. — Мое терпение лопнуло! Каждый раз, когда я нахожу классную попку, обязательно приходят уроды из БАЛБЕС, и ей конец…
Через десять минут из Белого дома поступает приказ, эскадрилья стратегических бомбардировщиков с водородными бомбами на борту берет курс на Санта-Исабель, а полностью экипированный Фишн Чипс бредет к церкви Звездной Мудрости, где его поджидают не БАЛБЕС, а существа совсем из другой плоскости.
Книга вторая. Zweitracht
— Этому должна быть «естественная» причина.
— Этому должна быть «сверхъестественная» причина.
Пусть эти два осла мелют зерно.
Трип четвертый, или ХЕСЕД
Многих из тех, кто знал, что истинная религия Мохаммеда содержится в учении исмаилитов, отправляли в большой мир — добиваться высоких должностей в правительствах Ближнего Востока и Европы. Поскольку выполнение этой миссии было угодно самому Аллаху, они охотно подчинялись; многие занимали свои посты всю жизнь. Некоторые же после пяти, десяти и даже тридцати лет верной службы своему шаху, калифу или королю получали по тайным каналам пергаментный свиток, на котором был изображен символ
В тот же вечер верный раб наносил удар и бесследно исчезал; его хозяина находили утром с перерезанным горлом и лежащим возле него символом исмаилитов — кинжалом с изображением пламени. Кого-то отбирали для службы совсем иного рода — во дворец самого Хасана ибн Саббаха в Аламуте. Этим счастливчикам выпадала особая удача, поскольку у них появлялась привилегия чаще остальных посещать Сад Наслаждений, где сам Владыка Хасан, владевший искусством волшебных зелий, переносил их в рай, не лишая при этом телесной оболочки. Однажды в 470 году (который для необрезанных христианских псов был 1092) Владыка Хасан в очередной раз продемонстрировал им свое могущество, призвав в тронный зал, где он сидел во всем великолепии. На полу перед ним стояло блюдо с головой его ученика, ибн Азифа.
— Этот заблудший, — возвестил Владыка Хасан, — ослушался приказа, а такое преступление не прощается в нашем Священном Ордене. Я показываю вам его голову, чтобы напомнить о судьбе предателей в этом мире. Более того: я расскажу вам о судьбе таких псов в мире следующем.
С этими словами добрый и мудрый Владыка Хасан поднялся с трона и своей знаменитой шаткой походкой подошел к голове.
— Я приказываю тебе, — сказал он, — говори.
Тут рот открылся, и голова издала столь ужасный вопль, что все правоверные закрыли уши и отвели в сторону глаза, а многие зашептали молитвы.
— Говори, пес! — повторил мудрый Владыка Хасан. — Твой визг нам не интересен. Говори!
— Пламя, — взвыла голова. — Ужасное пламя. Аллах, что это за пламя! — бормотала голова, пока душа Азифа билась в страшной агонии. — Прощения, — молила она. — Прощения, о могущественный Владыка!
— Нет прощения предателям, — изрек всемудрый Хасан. — Возвращайся в ад!
И голова мгновенно замолчала. Все пали на колени и молились одновременно Аллаху и Хасану; из всех чудес, которые они видели, это, несомненно, было самым великим и ужасным.
Затем господин Хасан всех отпустил, сказав напоследок:
— Не забывайте этот урок. Он должен врезаться в память ваших сердец глубже, чем имена ваших родителей.
(— Мы хотим тебя завербовать, — говорит Хагбард девятьсот с лишним лет спустя, — потому что ты такой доверчивый. Доверчивый в очень хорошем смысле.)
Мимо проехал на велосипеде Иисус Христос. Первое предупреждение о том, что не следовало употреблять кислоту накануне столь важных событий. Но на другом уровне все казалось весьма логичным: кислота была единственным средством, позволявшим положительно отреагировать на весь этот кафкианский бред, который называется (начало цитаты) демократическим процессом в действии (конец цитаты). Я нашел Хагбарда в Грант-парке, как всегда невозмутимого, с ведром воды и стопкой носовых платков для жертв слезоточивого газа. Он стоял возле статуи генерала Логана, наблюдая за все более ожесточенными стычками на другой стороне улицы перед «Хилтоном», курил очередную итальянскую сигару и напоминал Ахаба, который наконец-то нашел кита…
В действительности же Хагбард вспоминал слова гарвардского профессора Тохуса:
— Черт возьми, Челине, нельзя одновременно специализироваться по кораблестроению и праву. В конце концов, ты же не Леонардо да Винчи.
— Он самый, — отвечал тот с каменным лицом. — Я помню в подробностях все мои прошлые инкарнации, и Леонардо был одной из них.
Тохус чуть не взорвался:
— Давай, всезнайствуй! Когда завалишь половину экзаменов, может быть, и очнешься!
Старик был ужасно разочарован, когда увидел в экзаменационной книжке Хагбарда длинный ряд оценок «отлично».
На другой стороне улицы демонстранты продвигались к «Хилтону», а полиция вновь их атаковала, ударами дубинок заставляя отступать; Хагбарду стало интересно, задумывался ли когда-нибудь Тохус о том, что профессор — это полицейский от интеллекта. Тут он увидел, что к нему приближается новый ученик Падре, Мун…
— Тебя еще не били дубинками, — говорю я, искренне считая, что в каком-то смысле старая досюрреалистическая классическая шутка Жарри «Распятие Христа как пример велосипедных гонок в гору» оказалась действительно лучшей метафорой для цирка, который устроил Дэйли.
— Рад видеть, что и тебя тоже, — отозвался Челине. — Впрочем, судя по глазам, ты успел понюхать слезоточивого газа прошлой ночью в Линкольн-парке.
Я кивнул, вспомнив, что в тот момент, когда это происходило, я думал о нем и его странной дискордианской йоге. Малик, неразговорчивый либерал-социал-демократ, которого Джон хотел вскоре завербовать, находился всего в нескольких шагах от меня, а с другой стороны рядом со мной сидели Берроуз и Гинзберг. Внезапно я понял, что все мы — шахматные фигуры, но кто же шахматист, который нас переставляет? И какого размера шахматная доска? Через улицу тяжело протопал носорог, внезапно обернувшийся джипом с колючей проволокой на капоте — хитрое приспособление для рассекания толпы.
— Мои мозги вытекают, — сказал я.
— Как думаешь, кому все это нужно? — интересуется Хагбард.
Он вспоминал тему «Аренда дома» на занятиях у профессора Орлока. «Говоря человеческим языком, все это сводится к тому, — говорил Хагбард, — что арендатор не имеет никаких прав, которые он мог бы успешно отстаивать в суде, а домовладелец не имеет никаких обязательств, которые он не мог бы нарушить без малейшего для себя риска». Орлок казался обиженным, а у студентов был такой потрясенный вид, будто Хагбард неожиданно вскочил и показал всей аудитории пенис. «Это уж как-то совсем прямолинейно», — сказал, наконец, Орлок…
