Метод 15/33 - Керк Шеннон (чтение книг .txt) 📗
— Ни за что, — произнес он.
— Ленни, нет. Это я во всем виновата.
— Нет, это я виноват. Я этого хотел.
— Ты этого хотел?
— Лиза, выходи за меня замуж.
Я быстро подсчитала наш возраст и все последующие события наших юных жизней — как ее подросткового периода, так и того, что ждет нас после двадцати лет. Посвистывание чайника снова просигналило, что в нашей жизни происходят глубокие перемены, и я бочком сползла со стула, чтобы снять его с нагревающего элемента. Я честно сообщила Ленни о результатах своих подсчетов.
— Хорошо. Но ровно через четырнадцать лет, когда нам обоим исполнится тридцать, после того, как мы получим степени и ты заявишь о себе в литературе, а я в науке.
— Договорились, — ответил он.
Он вытер глаза рукавом и потянулся к ручке, чтобы задокументировать свое внутреннее смятение, нацарапав на салфетке короткое стихотворение.
Для меня это было высшим проявлением романтизма. Что думал и чувствовал Ленни, я не знаю. Он провел выходные в библиотеке, исследуя биографии и творчество поэтов, писавших о своих детях. В понедельник он вошел в школу с сияющим взглядом и чуть ли не вприпрыжку.
Нана пришла бы в ужас, если бы узнала, к чему она меня подтолкнула своей неожиданной аналогией. В любом случае я не собираюсь ей ничего такого рассказывать. Даже семнадцать лет спустя я досадливо морщусь, описывая эти события. Я опасаюсь, что ее восьмидесятивосьмилетние глаза могут обнаружить правду о ее правнуке.
Почему-то тогда, в камере Дороти, я вспоминала Нану и ее пророческие слова, произнесенные восемью месяцами ранее. Я подошла к постели Дороти. Ее тело было изогнуто в мою сторону подобно изуродованному круассану — с комком теста посередине. Я понятия не имела, как мне ее утешить, но понимала, что, скорее всего, лишь оттолкну ее, если начну описывать, как я убивала в своей комнате нашего другого тюремщика. Вероятнее всего, ее представления о справедливости значительно отличались от моих.
Мы слышали, как внизу ходит и расшвыривает предметы Брэд. Судя по его маниакальным воплям, у него окончательно сорвало крышу. Мощный удар сотряс все три этажа. Вероятнее всего, Брэд разнес о стену стул или журнальный столик.
Это все скоро закончится. Где копы? Копы приедут. Они нас спасут. Где они, черт возьми? Они скоро должны быть здесь. Мне кажется, они должны были бы уже приехать.
Я знала, что мне хватит секунды на то, чтобы отпереть деревенский замок Дороти. Входя сюда, я успела его осмотреть: старый замок, откроется без проблем, Преимущество № 38. Но не было никакого смысла предпринимать что бы то ни было до приезда копов или, если они так и не появятся, до отъезда Брэда. К счастью, из крыла Дороти было хорошо слышно все, что происходит снаружи и внизу. Я не сомневалась, что если мы будем сидеть тихо, то сумеем выждать момент, чтобы открыть замок и выбраться. Таким образом, вместо того чтобы мерить шагами комнату и изводить себя расчетами, я должна успокоить Дороти. Мы должны прислушиваться, прислушиваться и выжидать. И если копы так и не появятся, прибегнуть к выдержке — Преимуществу № 11 — и позволить Брэду покинуть дом. А потом, потом нам придется поторопиться.
Дороти лежала, содрогаясь в конвульсиях, и я только сейчас обратила внимание на ее помятое фиолетовое платье без подкладки. Мама ни за что не позволила бы мне надеть нечто подобное — явно низкокачественный ширпотреб. Впервые за время, проведенное в заточении, я задумалась над собственным облачением. Мои черные брюки для беременных были сшиты вручную во Франции и до сих пор на удивление хорошо удерживали форму. Они даже почти не помялись. Мама купила сразу две пары таких брюк на следующий день после того, как узнала о моей беременности.
— Это испытание не значит, что мы должны вести себя нецивилизованно, Лиза. Ты будешь одеваться надлежащим образом. Хватит этого мешковатого тряпья. Внешность очень важна во многих отношениях, — заявила она, щелчком сбивая невидимую крошку со своей безукоризненной блузки и поправляя бриллиантовые запонки под своими вышитыми на манжетах инициалами. — Это не имеет никакого отношения к богатству. Я могла бы купить тебе десять дешевых платьев для беременных по цене этих двух штанов. Большинство беременных именно так и поступили бы. Но качество важнее количества. И с экономической точки зрения очень глупо подменять качество количеством. Это означает пускать деньги на ветер. — Она помахала пальцами в воздухе, как будто отгоняя от себя финансовый крах, туда, где ему было место — где она не смогла бы его увидеть. Я спрашивала себя тогда — почему мой имидж волнует ее больше, чем мое состояние. Но теперь я понимаю, что таким образом она пыталась справиться с ситуацией.
Качество моих штанов не помогало мне понять, как успокоить Дороти. В тугих швах французского хлопчатобумажного изделия никаких подсказок мне обнаружить не удалось. От рыданий у нее начались сухие позывы на рвоту, а затем она начала бормотать что-то невнятное и колотить кулаками по матрасу. Моя голова подпрыгивала от каждого ее удара. Возможно, раньше она держалась, но теперь бедняжка Дороти не выдержала напряжения и окончательно перестала себя контролировать. Подними она голову и посмотри на меня, вероятнее всего, я бы увидела, что ее глаза закатываются под веки.
Какого черта копы до сих пор не приехали? Времени прошло уже очень много. Я подумала о Нане. Я подумала о маме. Я сижу здесь, на полу, с окровавленным лицом. Что-то пошло не так. Что-то очень сильно не так. С этим необходимо что-то делать. Нам надо отсюда выбираться.
Внизу какой-то тяжелый предмет врезался в другой тяжелый предмет. Вслед за этим раздался душераздирающий вопль, что-то наподобие: «Йииии-ананнаа — мой брааат!»
Забудь о том, что кто-то нас спасет. Ни на кого не рассчитывай. Рассчитывай только на себя. Сосредоточься на Дороти. Заставь ее умолкнуть. Он должен уехать. За какими-нибудь инструментами, что ли. Он уедет, и мы должны быть наготове. Успокой Дороти.
Единственное утешение, которое я могла предложить Дороти, — это сесть, скрестив ноги, и положить ладонь на ее подушку. Вторую руку я продолжала прижимать к своему лицу в попытке остановить все еще сочащуюся кровь. Я подумала, что моя рука, лежащая так близко, позволит ей схватиться за меня как за спасательный круг, если ей удастся сосредоточиться на том, что окружает ее в реальном мире. Но этим действием я всего лишь повторила то, что когда-то сделала для моего отца Нана в тот день, когда умерла его сестра, ее дочь. Нана тоже плакала. Она была так измучена и обессилена, что смогла предложить моему отцу лишь этот крошечный молчаливый жест утешения. Он и тетя Линди были очень близки. Их разделяло всего девять месяцев. Рак был стремительным и безжалостным.
Мы с мамой утешали Нану и отца на свой собственный манер. Весь период плача мы посвятили составлению очень подробного плана месячного путешествия по всей Италии, куда мы отправились вчетвером: я, мама, папа и Нана. Я не уверена, что мы с мамой обменялись хотя бы парой слов, имеющих непосредственное отношение к смерти тети Линди. По ее примеру я решила проявить свои эмоции тем, что по большей части молчала, сосредоточившись на составлении поминутного графика посещения музеев, церквей и ресторанов. Мне не хватало тети Линди, но, оплакивая ее, я никак не поддержала бы отца. Это также не помогло бы мне изучать образцы крови Линди, которые удалось взять, улучив момент, когда медсестер не было рядом. Тетя Линди протянула мне одну из пробирок и прошептала на ухо:
— С твоим интеллектом ты когда-нибудь найдешь лекарство или будешь бороться с несправедливостью, девочка. Твой мозг необходимо использовать в полной мере. — Она с трудом сглотнула, борясь с непреодолимой сухостью во рту, и продолжала: — И плевать на этих врачей, которые пинают тебя из-за твоих эмоций. Единственная эмоция, которая имеет значение, это любовь, а я уверена, что ты просто умеешь ее обуздывать.
Может, я должна позволить себе проявить любовь вот к этой девочке на кровати? Этой несчастной молодой женщине, которая терзается чем-то, что мне постичь не дано? Ее состояние подобно моему, но она испытывает эмоции, в данный момент мне недоступные. Прижимая ладонь к покрытой катышками простыне, я ощущала тепло щеки Дороти. Я разглядывала ее костлявые руки и спрашивала себя, ела ли она вообще хоть что-нибудь за то время, что она провела в заточении. Ланч она наверняка получить не успела — я убила того, кто должен был его принести.
