Красная площадь - Смит Мартин Круз (читать полную версию книги txt) 📗
Зазвонил городской телефон. Он поднял трубку.
– Кто это? – послышался голос Минина.
Аркадий положил трубку и тихо вышел.
Теперь они наверняка уже следят за его квартирой. Аркадий поехал по южной набережной реки, остановил машину и пошел пешком, чтобы стряхнуть сон.
Ночью Москва прекрасна. На днях, когда они с Полиной сидели в кафе, он вспомнил стихотворение Ахматовой:
Я пью за разоренный дом, за злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем, и за тебя я пью,
За ложь меня предавших губ, за мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб, за то, что Бог не спас.
Полина, романтическая душа, упросила его прочитать еще раз.
Москва была именно таким разоренным домом. Городской пейзаж ночью казался наполовину выгоревшим. И все же уличный фонарь выхватывал вдруг из темноты чугунные ворота, ведущие во двор, где стройные липы окружали лежащего на пьедестале мраморного льва. Другой освещал лазурный, усеянный золотыми звездами купол церкви. Словно все, что не было уродливо, осмеливалось показать себя в Москве только ночью.
Аркадий поразился собственной ожесточенности. Он был готов терпеть окружавшие его подлость и продажность, если бы мог более или менее успешно заниматься своим делом. Его собственная порядочность стала для него раковиной, средством и отвергать и принимать всеобщий хаос. «Не прячься от этого противоречия, точнее, от лжи», – говорил себе Аркадий. Но никуда не денешься, он все же потерял Руди и Яака, даже не напал на след Кима, возможно, навредил Полине. Какая же от него польза? Чего он хочет?
Ему хотелось быть где-то очень далеко. Много лет он терпел, но последнюю неделю, с тех пор как услышал по радио голос Ирины, чувствовал, как безжалостно, секунда за секундой, уходит время.
Если так, то, может быть, он живет не в том городе? Можно ли убежать от самого себя, от того, что связывает тебя с прошлым?
Центральный телеграф на улице Горького работал двадцать четыре часа в сутки. В четыре часа утра его главный зал был обычно заполнен телеграфирующими домой индусами, вьетнамцами, арабами, а также советскими гражданами, отчаянно пытающимися связаться с родственниками в Париже, Тель-Авиве и на Брайтон-Бич. Воздух отдавал пеплом, и привкус его оставался на губах. Люди сидели над телеграфными бланками, составляя текст телеграмм. Мужчины комкали забракованные листки, женщины, задумавшись, сидели над взятым у окошка бланком. Сбившись в кружок, сочиняли послания семейные группы – как правило, смуглые, в блестящих косынках. Время от времени в зал заходил кто-либо из охраны: удостовериться, что никто не расположился на скамейке. По другую сторону высокой перегородки молча подавляли раздражение служащие. Они подолгу шепотом обсуждали свои дела по телефону, повернувшись спиной, читали книжки или потихоньку исчезали соснуть хоть чуть-чуть. Их недовольство объяснялось тем, что в эту смену нельзя было побегать по магазинам. Часы на стене показывали время: 4.00 в Москве, 11.00 во Владивостоке, 22.00 в Нью-Йорке.
Аркадий стоял у перегородки, изучая две одинаковые фотографии: одну – русской проститутки, уехавшей в Израиль, другую – хорошо одетой немецкой туристки. Соответствовали ли полученные данные действительности? У Яака, возможно, был ответ.
На обороте телеграфного бланка Аркадий изобразил машину Руди, указал, где примерно находились Ким, Боря Губенко, чеченцы, Яак и он сам. Сбоку добавил имя: Рита Бенц.
На другом бланке написал: «ТрансКом», а рядом – «Ленинградский райком комсомола, Руди, Борис Бенц».
На третьем стояло: «Колхоз „Ленинский путь“. Пенягин, убийца Руди (возможно, чеченцы). Судя по крови, Ким. И конечно, Родионов.
На четвертом: «Мюнхен, Борис Бенц, Рита Бенц». Далее следовал знак икс, спрашивавший Руди, где Красная площадь.
На пятом: «Игральные автоматы. Руди, Ким, „ТрансКом“, Бенц, Боря Губенко».
Фрау Бенц была связующим звеном между черным рынком и Мюнхеном и служила контактом между Руди и Борисом Бенцем. Поскольку у Бори Губенко тоже были игральные автоматы, не входил ли и он в «ТрансКом»? Кому было легче всего познакомить Руди с маловероятными компаньонами из комсомольского спортклуба, как не бывшему футбольному кумиру? А если Губенко был участником «ТрансКома», то, значит, он знал и Бориса Бенца.
Наконец Аркадий нарисовал схему фермы, обозначив дорогу, двор, загоны, скотный двор, сарай, гараж, костер, «Вольво», яму. Он проставил расстояния, указал стрелкой север, потом добавил схему скотного двора, пометив ведро, накрытое марлей с запекшейся кровью.
Он раздумывал о зоомагазине под жильем Кима, о полке с кровью дракона и о крови в машине Руди. В этой связи он вспомнил о Полине. Чтобы позвонить по автомату, нужна была двухкопеечная монета. Он нашел одну в кармане и набрал Полинин домашний телефон.
Голос был низким – спросонья, но она быстро пришла в себя.
– Аркадий Кириллович?
– Яака убили, – сказал он. – Дело передают Минину.
– У вас неприятности?
– Слушай: мы с тобой не друзья; ты всегда с подозрением относилась ко мне; ты видела, что расследование заходит в тупик.
– Другими словами?
– Держись подальше.
– Вы не можете мне этого приказать.
– Я тебя прошу, – прошептал он в трубку. – Пожалуйста.
– Позвоните мне, – помолчав, сказала Полина.
– Когда все образуется.
– Я заберу факс Руди и поставлю на свой номер. Можете оставить весточку.
– Будь осторожна, – он повесил трубку.
Внезапно на него навалилась усталость. Он запихнул бланки в карман с пистолетом и сел, откинувшись на край скамьи. Сомкнув глаза, он тут же задремал. Ему чудилось, что он катится вниз, в темноту, по мокрому глинистому холму, медленно и беззвучно перекатываясь под силой собственной тяжести. У подножия холма – пруд. Кто-то нырнул раньше него, и по воде расходятся круги. Он тоже упал в воду, утонул… и тут же по-настоящему заснул.
Глаза на дряблом небритом лице уставились на него. В руке черный пистолет. Грязные, в мозолях, пальцы трясутся. В другой руке – удостоверение Аркадия… Окончательно проснувшись, он увидел ряды орденских колодок на засаленном пиджаке, безногого мужчину на деревянной тележке. Рядом с тележкой – два обитых резиной чурбачка для рук. На лице выдаются зубы в стальных коронках. Изо рта несет, как из выхлопной трубы. «Не человек, а автомобиль», – подумал Аркадий.
Мужчина сказал:
– Искал бутылку, ничего больше. Не знал, что нарвусь на генерала. Извиняюсь.
Он опасливо вернул Аркадию пистолет – рукояткой вперед. Аркадий забрал свое удостоверение.
Человек колебался.
– Нет лишней монеты? Нет так нет, – он взял чурбачки, готовый удалиться.
Аркадий посмотрел на часы: ровно пять.
– Постой, – сказал он.
Его вдруг осенило. Пока мысль не утратила остроты, он положил в один карман пистолет, в другой – удостоверение и достал схему фермы. На чистом бланке, стараясь припомнить как можно точнее, он изобразил интерьер сарая: дверь, стол, штабеля коробок с видеомагнитофонами и компьютерами, вешалки с одеждой, копировальную машину, домино, номер «Грозненской правды» на столе, молитвенный коврик на полу. На схеме фермы стрелкой обозначил север. Теперь, когда он об этом думал, то вспомнил, что коврик был новенький, не вытертый ни коленями, ни лбом, он лежал по линии восток – запад. А ведь Мекка находилась от Москвы точно на юг.
– Двушка есть? – спросил Аркадий. – За рубль.
Нищий достал из-за пазухи кошелек, порылся и достал монету.
– Еще сделаешь из меня бизнесмена.
– Банкира.
Он звонил с того же телефона, что и Полине.
В кои-то веки он чувствовал, что преимущество на его стороне. Родионов не привык, чтобы его ставили в тупик. Аркадию это было привычно.
В Вешках, на краю города, Москва-река, казалось, заблудилась в зарослях осоки и тростника, не решаясь покинуть деревню. Неумолчно квакали лягушки, в утренней воде отражались гоняющиеся за насекомыми ласточки, туман обволакивал островки лилий.
