Последняя тайна храма - Сассман Пол (книги онлайн без регистрации txt) 📗

Однако усталость была не главной причиной ее плохого настроения. Проклятое письмо… Оно ни на минуту не выходило у нее из головы. Кто этот анонимный автор? Зачем он ей написал? Что он имел в виду, говоря об информации, которая поможет аль-Мулатхаму в борьбе с сионистскими оккупантами?.. Вопросы не давали ей покоя. Чем больше она думала о письме, тем тверже становилось убеждение, что первоначальное сомнение было неоправданным. Инстинкт опытного журналиста подсказывал, что письмо не провокация и не проделка.

В короткие промежутки между написанием статей и поездками Лайла пыталась разузнать о мальчике, доставившем письмо, да только ничего не вышло. Неуклюжая вводная конструкция «направить Вам следующее предложение» наводила на мысль, что английский для автора письма не родной язык. Однако это обстоятельство – равно как и ощущение, что писал мужчина, – мало могло помочь в установлении его личности. Странно было и то, что, несмотря на обещание связаться с ней в ближайшее время, никаких новых сообщений Лайла не получала.

Пришлось самостоятельно заниматься необычной фотокопией. Она показала документ специалисту из Еврейского университета, который предположил, что это может быть зашифрованный текст, однако как разгадать его, он не имел ни малейшего понятия. Попытка найти сведения о таинственном ГР в Интернете оказалась провальной: поисковик выдал больше трех миллионов ссылок, и Лайла, просмотрев первые тридцать сайтов, поняла, что это пустая трата времени. Других идей у нее не было.

– Тебе нужна помощь? – спросил Том Робертс, испытующе глядя на Лайлу. – Ты сказала, что чем-то озабочена. Может, я буду тебе полезен?

– Сомневаюсь, – сказала она, допивая кофе. – Если ты, конечно, не спец по взламыванию кодов.

– Как ни странно, кое-что я в этом смыслю. Люблю решать головоломки в свободное время. А что за текст?

Лайла вопросительно посмотрела на него.

– Письмо или официальный документ?

– Письмо, как мне кажется. Старое. Возможно, даже средневековое. Или еще более древнее. Никакой пунктуации, сплошной набор букв и что-то вроде подписи в конце. Инициалы ГР.

Он облизал губы и в недоумении покачал головой.

– Сегодня у меня отгул, – сказал Робертс, глядя на Лайлу. – Могу посмотреть, если хочешь.

Лайла колебалась, зная, что она ему нравится, и не желая осложнять ситуацию.

Прежде чем она успела ответить вежливым отказом, Робертс сказал:

– Никаких обязательств. Дружеская помощь, ничего более. – И добавил: – Через полгода до меня дошло.

Она улыбнулась и положила руку на его плечо.

– Прости, Том. Наверное, ты думаешь, что я последняя стерва.

– Если честно, в немалой степени это и притягивает, – сказал он, тоскливо улыбнувшись.

Она сжала его руку.

– Было бы здорово, если бы ты посмотрел на письмо. С одним условием: я приготовлю обед.

– Жаль, что тебе не нужно каждый день взламывать коды, – сказал он смеясь. – Когда тебе удобно?

– Прямо сейчас, – ответила она, вставая из-за стола. – Думаю, я наслушалась Шенкера на неделю вперед.

Робертс надел пиджак, и они наскоро попрощались. Нуха окинула Лайлу удивленным взглядом, та в ответ слегка качнула головой, словно говоря: «Не то, что ты думаешь». Когда они проходили через двор, сзади раздавался крикливый голос Онза Шенкера:

– Йехуда Милан – последний претендент на роль спасителя отечества! Плевать на его военные успехи, в остальном он – прореха на человечестве!

– Неужто, Онз? – послышался голос Сэма Роджерсона. – Наверное, потому что он действительно умеет договариваться с палестинцами? Сам ты прореха!

– Ты антисемит, Роджерсон!

– Я антисемит?! Да у меня жена еврейка!

– Пошел ты, Роджерсон!

– Нет, пошел ты, Шенкер! Подотри свою жирную фашистскую задницу!

С террасы послышался скрежет стульев о пол и треск посуды. Затем другие посетители «клуба» попытались унять буянов.

К тому времени Лайла и Том Робертс уже вышли через холл гостиницы к сводчатому, увитому бугенвилией входу, и резкие голоса за их спинами постепенно угасли.

Тель-Авив, отель «Шератон»

– Когда меня спрашивают, почему я не приемлю так называемый процесс мирного урегулирования, почему верю в сильный Израиль с исключительно еврейским правительством и исключительно для евреев, без арабов, я обычно рассказываю о своей бабушке.

Хар-Зион глотнул кофе и провел взглядом по сидевшим впереди людям, пришедшим на организованный им обед. Народу было много, в основном бизнесмены, большинство американцы. Сто человек гостей, с каждого по двести долларов – хорошие деньги даже по масштабам «Шаалей Давид». А впереди еще частные приношения, как минимум в два раз больше. Пятьдесят тысяч. Очень неплохие деньги.

Но Хар-Зион все равно был недоволен. Он терпеть не мог подобные мероприятия. Дорогие костюмы, формальные беседы, бесконечные улыбки и рукопожатия – это не для него. Он предпочитал действие: ожесточенный бой, к примеру, или захват арабского дома, когда на улицы выходят тысячи визжащих демонстрантов. Вот тогда он чувствовал себя как рыба в воде.

Он по инерции взглянул на кресло справа: в нем обычно сидела его жена Мириам, пока рак не убил ее. Теперь он увидел там пожилого раввина в большом штреймеле [37]. Хар-Зион смущенно посмотрел на него и, покачав головой, продолжил выступление:

– Бабушка по материнской линии умерла, когда мне было всего десять лет, и я так и не узнал ее по-настоящему. Однако даже за те несколько лет я понял, насколько она необычная женщина. Ни в каком ресторане не готовят то, что делала она: борщ, фаршированную рыбу, кнейдлахи [38]. Идеальная еврейская бабушка!

По залу пробежал легкий смешок.

– Но она умела не только великолепно готовить. Никого не хочу обидеть, и тем не менее она знала Тору лучше всех раввинов, которых я встречал в своей жизни.

Он повернулся лицом к сидевшему рядом раввину, и тот великодушно улыбнулся в ответ. По залу снова прокатилась волна усмешек.

– Еще она пела так, как не поет сейчас ни один хазан [39]. Стоит мне закрыть глаза, и я слышу, как она напевает, нежно, словно чайка. У нее точно получилось бы лучше очаровать вас, чем у меня!

Третий раз зал разразился смехом, и несколько голосов выкрикнули «Неправда!». Хар-Зион поднес стакан к губам и сделал еще один глоток воды.

– Бабушка была сильной и храброй женщиной. Два года она провела в Гросс-Розене.

На этот раз в зале воцарилось молчание, и все взгляды устремились на Хар-Зиона.

– Я очень любил бабушку, – продолжил он, ставя стакан на место. – Она многому меня учила, рассказывала такие интересные истории, играла со мной в разные игры. И тем не менее она никогда не прижимала меня к груди и не обнимала так, как это делают бабушки. Особенно еврейские бабушки…

Гости замерли, напряженно ожидая, к чему клонит выступающий. Кожа Хар-Зиона ныла и зудела так, будто на него нацепили смирительную рубашку и насыпали туда перца. Он просунул палец за воротник, стараясь немного расширить его, чтобы унять зуд.

– Сначала я попросту не обращал на это внимания. А с годами стал задумываться: «Может, бабушка не любит меня? Может, я сделал что-то не так?» Я хотел спросить, почему она не обнимает меня, но догадывался, что она не хочет говорить об этом, и я так и не спросил ее. Только все же мне было грустно и как-то не по себе.

Стоявший позади него Ави кашлянул, и в повисшей в зале леденящей тишине звук кашля прокатился как раскат грома.

– Лишь когда бабушка умерла, мать разъяснила мне, в чем было дело. Бабушка выросла в маленьком местечке на юге России. По субботам к ним заваливались пьяные казаки. Евреи запирались по домам, но казаки выламывали двери, избивали людей и нередко убивали. Они делали это просто так, без особой причины, забавы ради. Еврей виноват уже в том, что он еврей.