Small World - Сутер Мартин (электронные книги без регистрации .txt) 📗
В одном альбоме были собраны фотографии первых послевоенных лет. На большинстве из них красовался Томас: в школьной форме, на теннисном корте, в спортивном лыжном костюме, верхом на лошади и, наконец, во время конфирмации. На некоторых из этих снимков попадался один и тот же нескладный мальчик, возможно, это и был Конрад.
Второй из самых старых альбомов был, видимо, сделан еще до войны. Там было полно фотографий самых знаменитых в мире мест, и почти на всех была узнаваема молодая Эльвира иногда с одним, а иногда с двумя маленькими мальчиками.
Самый первый альбом содержал фотографии тридцатых годов. Почти все снимки были сделаны на вилле «Рододендрон» или в парке рядом с домом. И на них — ребячливого вида Эльвира и стареющий Вильгельм Кох.
А еще пустые места с остатками белых клочков от вырванных с мясом фотографий.
На следующий день Симона сделала лазерные копии с тех трех альбомов, где встречался Конрад. И — сама не зная почему — с того, где были вырваны фотографии. Затем она снова пошла на «Выдел» и положила все девять альбомов назад в тайник. Вернувшись в гостевой домик около полудня, она застала раздраженную сестру Ирму Катирич.
— Не ест, — с упреком выкрикнула та, будто Симона была в этом виновата.
Она вошла и увидела Конрада сидящим за столом, перед ним стояли тарелка с нетронутыми канелони (Короткие толстые макароны с начинкой.) с овощной начинкой, стакан свежевыжатого сока из моркови, сельдерея и яблок и блюдечко с листьями салата.
Сестра Ирма наклонилась, подняла с пола салфетку и энергично повязала ее Конраду.
— Так, теперь мы покажем нашей гостье', как хорошо мы умеем кушать. — Когда она раздражалась, с ней случались такие казусы: она начинала разговаривать как больничная сестра, забывая, где находится.
Конрад сорвал с себя салфетку и бросил ее на пол.
— Сейчас получишь, — зарычал он на сестру. Ирма воздела глаза к небу и демонстративно вышла.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала Симона. Конрад удивленно посмотрел на нее.
— У меня есть несколько фотографий, и я не знаю, кто на них.
Она помогла ему встать (после воспаления легких он иногда чувствовал слабость в ногах), и они уселись рядышком на тахте. Симона принесла альбом, где был сфотографирован нескладный мальчик, про которого она думала, что это Конрад.
— Вот тут, например. Ты не можешь сказать, кто эти люди? — Снимок был сделан на колесном пароходе. Несколько мальчишек-сверстников с рюкзаками за спиной и взрослый мужчина тоже с рюкзаком и в белой фуражке с козырьком.
Конрад даже задумываться не стал.
— Вот это Баумгартнер, наш классный учитель. Во время школьной экскурсии на Рютли'. Это Хайнц Альбрехт, это Йозеф Биндшедлер, это Мануэль Айххольцер, это Рихард Мартхалер, мы звали его Мартели, а толстяк — это Марсель фон Гунтен. Томи тот, кто без рюкзака.
— А почему Томи без рюкзака?
— У нас был один на двоих.
— И? Ну, как прошла экскурсия?
— Когда Фуррер делал это фото, дождь как раз перестал идти.
— А кто такой Фуррер?
— Учитель географии. А здесь вот Томи на горной лыжной трассе «Ланигиро» в Санкт-Морице. «Ланигиро» то же самое, что «Оригинал», только написано задом наперед, это такой знаменитый веселый оркестр, они часто играли в Санкт-Морице. И я их снял.
Конрад лихорадочно листал альбом. Все фотографии, на которых он находил себя, он комментировал в мельчайших подробностях. Если не сразу вспоминал чье-то имя, сердился, как это делают те, с кем подобное случается редко.
— Ну вот, прямо вертится на языке, — говорил он каждый раз.
Он смог дать объяснения и к некоторым фотографиям, где его не было.
— Это Томи верхом на Relampago, по-испански значит «молния». Тогда я был еще на хуторе у Цельвегеров. Когда я вернулся на виллу «Рододендрон», жеребца уже продали.
По поводу одной фотографии Томаса с двумя молодыми людьми в пуловерах для игры в крикет и с теннисными ракетками в руках он сказал:
— Это Томас с нашими room-mates2 в «Сен-Пьере», Жаном Люком де Ривьером и Питером Кортом. А я заработал retenu, потому что меня застукали в деревне.
— Что такое retenu? — спросила Симона.
— Арест.
Сестра Ирма, вернувшаяся в комнату, опять начала ругаться:
— Сейчас вы снова заработаете retenu. потому что ничего не едите. Кони послушно встал, сел к столу и начал есть.
Тридцативосьмилетний доктор Петер Кундерт был психоневрологом. В больнице Св. Магдалены он участвовал в проведении клинических испытаний, которые сам лично считал пустой тратой времени. Его ровесник доктор Ян О'Нейл был биохимиком. Родом из Дублина, он был членом исследовательской группы при одной фармацевтической фирме Базеля, занимавшейся теми же проблемами.
Они познакомились и подружились. За бокалом вина они признались друг другу в своих сомнениях. В поздний час О'Нейл рассказал Кундерту о химическом соединении РОМ-55, у которого, по его мнению, было гораздо больше шансов. Кундерт допустил на следующий день непростительную ошибку, рассказав обо всем своему шефу. Тот воспринял это как критику в адрес собственного проекта. И тем самым вероятность испытать препарат О'Нейла в больнице Св. Магдалены сошла на нет.
Лабораторные биологические тесты РОМ-55 закончились, и их результаты были настолько обнадеживаюши, что теперь пришло время приступить к клиническим испытаниям, безусловно, под руководством О'Нейла, что означало бы конец совместной работы друзей. Поэтому они оба проявили немалую заинтересованность, как только услышали от доктора Штайнера о существовании пациента с болезнью Альцгеймера, находящегося в исключительно благоприятных условиях частного ухода. Это могло дать им шанс, и Кундерт, не бросая работы в больнице Св. Магдалены, принял бы участие в проекте друга. Пусть даже и не совсем официально.
Кундерт и О'Нейл оба пришли в восторг от состояния пациента. Утрата навыков или явные признаки распада речи свидетельствовали, что болезнь уже сильно запущена. Никакая Комиссия по вопросам медицинской этики не дала бы им в таком случае разрешения на проведение эксперимента. Они сидели в комнате Симоны, как два маленьких мальчика в ожидании новой игрушки, которую получат, если будут вести себя хорошо.
Кундерт был высокого роста и слегка горбился, словно хотел казаться поменьше. На лице его все время блуждала улыбка, он носил очки, снимал их при разговоре и держал в руке. В его черных волосах уже пробивались седые пряди.
О'Нейл был маленький и крепкого телосложения, его каштановые волосы потускнели от частого употребления лака, которым он пользовался, не давая торчать им в разные стороны. А выражение лица было как у дворняжки, которая не пропустит ни одной уличной драки.
Первым заговорил Кундерт:
— Хотя господин Ланг рассеян, но удивительно восприимчив к окружающему, даже если и не очень ясно отдает себе отчет в том, где и в какое время находится. Нас он постоянно называл де Ривьер и Корт.
— Это его товарищи по комнате в «Сен-Пьере», в сороковые годы, — пояснила Симона.
— Он говорит удивительно живо и обладает поразительным запасом слов. Он даже разговаривал с нами по-французски и по-английски. И это означает, что то, что мы называем афазией, то есть распадом речи, еще не наступило или находится в зачаточной стадии.
— Так было не всегда, были периоды, когда он не говорил ни слова. Только с момента, как я нашла фотографии его юности, он опять проявляет ко всему интерес и демонстрирует красноречие.
— Важно, чтобы в период лечения вы продолжали рассматривать с ним эти фотографии.
— А вы думаете, есть шанс его вылечить? — спросила Симона.
Оба доктора посмотрели друг на друга. Теперь заговорил О'Нейл. Он говорил на хорошем немецком, но с английским акцентом и редкостной интонацией ирландцев, заканчивающих каждую фразу вопросительно.
— Для мозга больного Альцгеймером типичны три важнейших характерных признака: во-первых, бляшки, откладывающиеся на стенках сосудов головного мозга; во-вторых, чувствительные к воспалению нервные клетки; в-третьих, нейрофибриллы, тонкие волоконца в теле нервной клетки, утратившие свои функции.
