На языке пламени - Каннинг Виктор (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Прингл стоял спиной к Гримстеру, наливал себе чай, заслоняя собой почти все окно, выходящее во двор. Когда он наклонил чайник над чашкой, птицы у кормушки вдруг заволновались, беспокойно защебетали, захлопали крыльями, и тут Гримстер сообразил, что они подняли тревогу неспроста. Ведь к Принглу они привыкли. Когда тот появлялся у окна, птицы должны были лететь к нему, а не от него. А сейчас они, хлопая крыльями, спасались бегством. Вдруг широкая спина Прингла дернулась вниз, он пригнулся, и окно стало видно полностью. Гримстер скатился со стула, заметив на улице темный силуэт человека. Человека, появившегося по какому-то сигналу Прингла, условленному сигналу. Гаррисон был достаточно умен, чтобы признать собственную ошибку, быстро сообразить, что сболтнул лишнее, и как можно скорее возвратить преимущество, которого временно лишился. Пуля, выпущенная незнакомцем, ударилась о стену за стулом Гримстера и, будь он еще там, попала бы ему в голову.
Гримстер покатился к двери и, как только высвободил правую руку, метнул чашку в верхнюю половину окна. Стекло разбилось, осколки посыпались в раковину и на подоконник. Незнакомец выстрелил еще раз. Пуля попала в кормушку, а Гримстер вскочил, распахнул дверь и побежал.
Он вылетел в переулок, перешел на шаг и не спеша спустился к шоссе; на ходу стряхнув штукатурку с одежды, привел себя в порядок, поправил манжеты и галстук. На рукаве появилось грязное пятно, при виде которого Гримстер улыбнулся, вспомнив, что Лили сказала однажды о его аккуратности. Он пошел в парк, где стояла его машина. Оставаться в городе было бессмысленно. Стрелял в него не Гаррисон. И для Прингла уже ничего нельзя сделать. Они возьмут его и будут держать взаперти, надеясь когда-нибудь им воспользоваться. А если такого случая не представится, его, возможно, даже выпустят — но сначала, вероятно, потребуют вернуть деньги — или уничтожат, что вернее. Интересно, кому первому пришла мысль связаться с Принглом? Не Гаррисону ли? Как бы там ни было, до этого мог додуматься только тот, кто понимал характер Диллинга. Когда Гарри прятал бумаги, он и не собирался искушать судьбу. Эта черточка его натуры слишком поздно стала понятной Гримстеру. Как-нибудь и где-нибудь — конечно же, не в памяти Лили — Гарри должен был оставить разгадку, но понятную не каждому, а лишь такому, как Прингл: кто знал характер Диллинга, его жизнь и образ мыслей. Но теперь до Прингла не добраться, поэтому аккуратно сложенный листочек тонкой бумаги, найденный в перстне, не может помочь Гримстеру. Листочек спрятан в надежном месте, но, как сообразил Гримстер, заводя машину, это не имеет уже никакого значения.
Листочек, если расправить его, имел площадь около четырех квадратных дюймов. Вверху крошечными аккуратными буквами было написано: «Que sera sera». Внизу, в маленьком кружке, было изображено нечто, напоминавшее неумелый, словно сделанный детской рукой рисунок червя или гусеницы с изогнутым петлей телом, с утолщением вместо головы. Между надписью и червяком была аккуратно нарисована карта, где двойные кривые обозначали дороги или тропинки, а скопления заштрихованных кружков могли быть лесами. Посередине находились два маленьких кольца. У основания деревьев был построен равносторонний треугольник с пунктирными сторонами и надписью «30 футов» в основании. На вершине треугольника стоял нарисованный красными чернилами крест. В левом краю карты был еще один крест, но побольше, нарисованный немного наискось, помеченный вверху "N", а внизу "S", словно стрелка компаса. К западу от треугольника в одном из изгибов двойной кривой была очерчена неправильной формы зона, жирно заштрихованная чернильными линиями. Едва взглянув на карту, Гримстер понял, что она сама по себе ни о чем ему не скажет. Разгадка заключается, видимо, в словах «Que sera sera» и грубо нарисованном червяке. Прингл, верно, сразу бы понял, что к чему, но путь к Принглу отрезан. Придется все, что нужно, выпытывать у Лили. Удастся или нет, неизвестно. Известно только одно: Лили ждет возвращения Гримстера.
В ближайшее время он убьет сэра Джона. Решение не вызвало у него угрызений совести. И, как ни странно, оно не было связано с любовью к Вальде. Убив сэра Джона, он сведет счеты со всеми, никому ничего не будет должен. То, что происходит сейчас (вернувшись поздно, Гримстер идет к себе в спальню), должно завершиться, иначе убийство сэра Джона отчасти потеряет смысл. Шеф поручил Гримстеру это задание, и именно его выполнение привело к правде, о которой Джон давно подозревал. Поэтому Гримстеру казалось, что задание нужно выполнить прилежно и завершить убийством того, кто его задумал. При этом не только воля должна быть непреклонной, но и чувства придется ограничить жесткими рамками. Лили отныне станет неотъемлемой частью замысла, таким же актером, как и он сам. В этой пьесе они будут старательно скрывать свои подлинные мысли, почти искренне разыгрывать нужные чувства, произносить слова почти правдивые и убедительные, понимая: стоит сойти с подмостков, как речи и эмоции отомрут.
В спальне лампа не горела, но при свете, идущем из гостиной, он увидел Лили, лежащую спиной к нему, ее светлые волосы едва различались на подушке. Гримстер знал: она не спит. И вместе с тем понимал — девушка не шевельнется, не скажет ни слова, а будет просто лежать и ждать его. Теперь Гримстер был уверен в том, о чем последнее время подозревал: Диллинг оставил Лили богатство и ключ к нему, воспользоваться которым она могла, лишь отдавшись другому. Она пришла к Гримстеру, потому что наконец разобралась и в своих чувствах к Диллингу, и в сущности его чувств к ней. Сейчас она, по всей вероятности, ненавидит Диллинга. Лили вызывала у Гримстера жалость, иногда гнев, но не любовь, хотя Джон сознавал: в постели они смогут сыграть свои роли и станут играть их еще долго, потому что полностью понимают друг друга.
Гримстер прошел в ванную и, как обычно, принял душ, не изменил заведенный порядок, зная, что Лили ждет именно этого.
Он залез в кровать, с минуту лежал в темноте, не прикасаясь к Лили, и чувствовал, что она вся дрожит. Впервые после Вальды он лег в постель с женщиной. Эта мысль не вызвала боли. Вальды больше нет. Наконец он протянул руку и повернул Лили к себе. Она все еще дрожала, и он обнял ее. Тепло ее тела передалось ему. Гримстер тронул гладкую шею девушки и не отнял руки. Постепенно Лили перестала дрожать. Джон положил ее поудобнее, и, не сказав друг другу ни слова, они заснули.
Он проснулся рано утром, зная, что Лили тоже не спит. Они занялись любовью, а раз это была кульминация той пьесы, в которой они оба играли, их притворство потребовало такой самоотдачи, настолько захватило их, что отделить истинное чувство от хладнокровного расчета стало почти невозможно. Разум в конце концов ощутил, как разрушаются холодные замыслы в вихре обоюдного наслаждения, что волной нахлынуло на них и не спеша отступило.
Когда все кончилось, Лили протянула руку к ночнику и зажгла свет. Она посмотрела на Джона затуманенным взором и прошептала, понимая, что никакой преграды между ними отныне нет:
— Джонни, любовь моя, попробуй сейчас.
Он склонился над ее лицом, которое освещал ночник, поднял правую руку, увидел, как Лили на миг взглянула ему в глаза, заметил улыбку, тронувшую ее губы. Потом взгляд ее обратился к перстню и уже не отклонялся в сторону, а Гримстер заговорил, стараясь усыпить девушку, помочь ей найти дорогу в глубь себя, где Диллинг в похмелье страсти схоронил свой секрет, а потом запер его, приказав Лили рассказать о настоящей пятнице лишь тому, кому она отдастся по любви.
— Ты засыпаешь, Лили, — спокойно начал он, — но все равно слышишь меня, верно?
— Да, Джонни, дорогой. — Она отвечала низким расслабленным голосом с оттенком какого-то нового чувства.
— Засни крепко, Лили, — продолжал Гримстер. — Крепко-крепко, но не уходи от меня. Тебе хорошо, правда, Лили?
— Да, Джонни, — произнесла она с глубоким вздохом. На мгновение ее лицо, полуоткрытые губы наполнили Джона такой нежностью, что у него заныли мышцы спины.
