Возмездие - Хоффман Джиллиан (читать книги без txt) 📗
У Доминика снова зазвонил телефон.
— Домми, о дорогой Домми, труба опять зовет. — Мэнни пытался пародировать ирландскую песенку с кубинским акцентом. Чтобы позабавиться, Доминик позволил ему еще попеть, перед тем как ответить. Джимми и Бобби скорчили гримасы. Мэнни, наверное, понял, что его слушают и другие, и после еще нескольких строк прекратил петь и рявкнул: — Эй, Дом, ты слушаешь?
— Да, Медведь. Я на заднем дворе с Джимми Фултоном. Что там происходит у вас наверху? Ты застрял в шкафу?
— Да. И позволь тебе сказать, что в следующей жизни я хочу быть дизайнером мебели.
— Торговым агентом, Медведь, — перебил его Эдди Боуман. — Когда повзрослеешь, станешь торговым агентом и будешь заниматься мебелью.
— Отвали, Боуман. Смотри телевизор, может, там покажут твою мамочку. — Он снова обратил внимание на телефон. — У этого извращенца самая лучшая одежда, черт его побери. Послушай, если его приговорят к смертной казни, как ты думаешь, смогу ли я все это забрать?
— Да, возможно, если похудеешь на семьдесят пять фунтов и в росте уменьшишься на пять дюймов, Медведь. Больше никаких пирожных.
Доминик опустился на колени и стал наблюдать за Бобби из бюро судебно-медицинской экспертизы, берущим пробы с бурой субстанции на полу. Тот взял три образца и упаковал в длинные стерильные цилиндрические емкости.
— Но галстуки-то я могу носить! Жаль терять такую одежду. А как все прошло с федералами? Готов поспорить: чертов maricon Стивенс просто кипел.
— Не очень хорошо прошло, Медведь. Давай больше не будем об этом. Скажем просто: не очень хорошо.
— А я практически закончил со шкафом — кстати, он размером с мою спальню. Этот чертов псих очень аккуратен. Слишком аккуратен, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, как у него тут все устроено? Я имею в виду вообще все. У него отдельно висит черный матерчатый мешок, на котором значится «Смокинги», во множественном числе. Затем есть коробка, помеченная «Зимние свитера», и еще одна — «Зимние сапоги». Может, мы не того взяли? Судя по всему, что мы тут нашли, можно сделать вывод, что он педераст. Или сдвинутый извращенец, который ненавидит женщин, поскольку они напоминают ему мать. И это мотив. По крайней мере кое-что объясняет. Еще я нашел его костюмы для Хэллоуина в отдельной коробке. Все опять аккуратно сложено. Наверное, любит наряжаться на подобные праздники, поскольку тут целая куча дерьма: маска больного инопланетянина, маска Бэтмена, голова Франкенштейна, ковбойская шляпа и штаны с кожаными накладками с прорезями — как они там называются?
— Не важно.
— И это еще не все. Представь этого придурка на дне рождения у своего ребенка. У него тут даже есть клоунская маска!
Доминик уставился на пятна на полу. В двух футах от него в углу находились желтые перепончатые лапы чучела белой цапли. Люминол, который в скором времени разбрызгают техники, будет мерцать везде, куда капала кровь. За годы работы следователем по раскрытию убийств Доминику доводилось видеть, как целые помещения, включая пятна на потолке, мерцали в темноте мерзким желтым цветом.
Как будет выглядеть этот маленький сарайчик в темноте? Какую мрачную картину он скрывает?
— Просто забери все это с собой, Медведь. Мы пока не знаем, что в этом деле будет важно, а что нет.
Глава 25
Хотя Си-Джей требовалось прочитать не так уж много, на это ушло около двух часов. Она просмотрела все полицейские отчеты, затем записи врачей из больницы и результаты лабораторных исследований. В какой-то момент ей пришлось прерваться и походить по квартире, снова сварить кофе, свернуть выстиранное белье и вытереть пыль — сделать все, что угодно, только бы облегчить огромный вес воспоминаний, которые жгли ее. Казалось поразительным, что она обычно не в состоянии вспомнить, из чего состоял ее завтрак, но все еще не может забыть каждую секунду, каждый звук, каждый запах, что уловила страшной ночью более десяти лет назад. Читая показания бывшего соседа Марвина Вигфорда, Си-Джей отправилась в ванную, и ее стошнило во второй раз за день. Он рассказывал, что Хлоя обычно одевалась, «провоцируя» проживающих в здании мужчин, и «разгуливала по двору» в одежде, которую «не следовало носить женщине из католического университета». В завершение Марвин объявил «неудивительным, что нечто подобное с ней случилось, поскольку она преднамеренно вызывала у мужчин желание». И снова ее душу стали разрывать приступы вины, с которыми она сражалась много лет, и хотя Си-Джей понимала, что заявления Марвина были бредом полоумного извращенца, она все равно чувствовала себя облитой грязью и посрамленной. Всегда в глубине души она считала себя отчасти виноватой в случившемся, словно сделала что-то, чтобы навлечь на себя эту муку. Много лет она прокручивала в уме миллион дел, которыми могла бы заняться, которые ей следовало сделать по-другому, и тогда ее жизнь могла бы пойти по миллиону других путей. Она обнаружила, что самым трудным в ее лечении было как раз это — научиться не винить себя.
После посещения ванной она вернулась на балкон и еще какое-то время наблюдала за курсирующими судами, потягивая уже, наверное, десятую чашку кофе за день. Начинался час пик, и улицы заполнялись автомобилями. Несколько раз срабатывал автоответчик, возвращая Си-Джей из прошлого в настоящее, что ей нравилось, и она всем перезванивала. Телефонные разговоры позволили ей временно не думать о полицейских отчетах и показаниях свидетелей, забыть про знакомый страх, от которого она холодела, о панике и чувстве вины, которое опять нарастало. В особенности помог разговор с обеспокоенной Марисол. Си-Джей вывела Люси на прогулку вдоль берега, перед тем как спустившаяся тьма сделает это невозможным.
Когда Си-Джей вернулась, ей потребовался еще час, чтобы закончить чтение отчетов и собственных показаний, и она опять детально вспомнила 30 июня 1988 года, все, что происходило, пока она оставалась в сознании. Это началось со ссоры с Майклом в машине. Затем Си-Джей перескочила к моменту, когда проснулась с ощущением латекса на губах, тяжести тела насильника на груди и боли, которую испытывала, когда он взобрался на нее, а она пыталась сопротивляться. Наконец все закончилось — она погрузилась в благословенную тьму, и ее последним воспоминанием был холодный нож, рассекавший нежную кожу ее груди. В последние мгновения она увидела, как белые простыни медленно окрашиваются красным. А теперь на своем балконе, в настоящем, она невольно поднесла одну руку к груди, защищая ее, а другую к горлу, чтобы освободиться от страха, который мешал ей дышать.
Как раз в этот момент зазвонил телефон. Звонивший назвался представителем прокуратуры округа Куинс. Си-Джей смахнула слезы и ответила ровным голосом:
— Да?
— Это мисс... — мужчина на другом конце замолчал, очевидно, пытаясь разобрать написанное на клочке бумаги, — Тосо?
— Это мисс Таунсенд. Слушаю вас.
— Простите. Моя секретарша неправильно записала фамилию. Выглядит как Тосо. Простите. Это помощник прокурора Боб Шурр из прокуратуры округа Куинс. Отвечаю на ваш звонок. Я как-то могу вам помочь?
Она с трудом попыталась собраться с мыслями.
— Да, мистер Шурр. Спасибо, что перезвонили. Мне нужно узнать, что требуется для экстрадиции преступника в штат Нью-Йорк.
Теперь она говорила строго, по-деловому.
Последовала долгая пауза.
— Вы адвокат?
— О, простите, я не представилась. Я работаю в прокуратуре штата в Майами.
— В таком случае все в порядке. О ком идет речь и что он совершил в Нью-Йорке?
— У вас ордера на его арест пока не выписывали. Это нераскрытое преступление, по которому, как нам кажется, мы нашли подозреваемого.
— Нераскрытое? То есть вы хотите сказать, что не было обвинительного приговора?
— Нет. Пока нет. Наши правоохранительные органы только недавно выявили возможного подозреваемого в результате допросов и следственных действий. — Си-Джей специально говорила туманно.
