Золотое яблоко - Уилсон Роберт Антон (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Он не повесил трубку.

– Послушайте, – сказал дон Федерико, – кто это?

– Голландец умирал три раза, – могильным голосом произнес Дрейк. – Когда в него стрелял Менди Вейсс, когда в него стрелял призрак Винса Колла и когда в него стрелял отморозок Учитель. А Диллинджер ни разу не умер.

– Мистер, по рукам! – сказал Малдонадо. – Вы меня убедили. Я встречусь с вами где угодно. При свете дня. В Центральном парке. В любом месте, где вы чувствуете себя в безопасности.

– Нет, прямо сейчас вы со мной не встретитесь, – холодно отозвался Дрейк. – Сначала вам придется обсудить это с мистером Лепке и мистером Капоне. Вы также обсудите это с… – и он перечислил еще пятнадцать имен. – После того как у каждого из вас будет время подумать, я снова с вами свяжусь.

Как всегда в напряженный момент, когда совершалась важная сделка, Дрейк выпустил газы и повесил трубку.

«Теперь, – сказал он себе, – страховка».

На гостиничном столе перед ним лежала фотокопия второго анализа последних слов Голландца Шульца, сделанного им лично для себя, а не для публичного разбора на кафедре психологии в Гарварде. Аккуратно сложив бумагу, он прикрепил к ней записку: «Еще пять копий хранится в сейфах пяти разных банков». Затем он вложил фотокопию в конверт, адресовав его Лучано. Выйдя из номера, Дрейк бросил конверт в гостиничный почтовый ящик.

Вернувшись в номер, он позвонил Луису Лепке (настоящее имя – Луис Бухалтер), представлявшему организацию, которую падкая на сенсации пресса впоследствии назвала «Корпорацией убийств». Когда Лепке снял трубку, Дрейк торжественно продекламировал очередную цитату из Голландца: «Мне дали месяц. Они это сделали. Давайте, Иллюминаты».

– Черт побери, кто это? – услышал Дрейк крик Лепке, аккуратно кладя трубку на рычаг.

Через несколько минут он завершил процедуру выписки из гостиницы и дневным рейсом улетел домой, чтобы посвятить пять утомительных суток реорганизации и модернизации отцовского банка. На пятый вечер он расслабился и сводил юную леди из семьи Лоджей потанцевать под оркестр Теда Уимса и послушать нового молодого певца Перри Комо. Потом всю ночь напролет он трахал юную леди так и эдак. На следующее утро он вытащил маленькую книжечку, в которой были аккуратно записаны все самые богатые семейства Америки, и напротив фамилии Лодж, как неделей раньше перед фамилией Морган, поставил галочку и вписал имя девушки. На очереди были Рокфеллеры.

Дневным рейсом он улетел в Нью-Йорк и целый день вел переговоры с представителями Треста Морганов. В тот вечер он увидел очередь безработных за бесплатным питанием на Сороковой улице, и это глубоко его взволновало. Вернувшись в отель, он сделал одну из своих редких записей в дневнике:

В любой момент может произойти революция. Если бы Хьюи Лонга не застрелили в прошлом году, она бы уже свершилась. Если бы Капоне позволил Голландцу застрелить Дьюи, в качестве ответных мер Министерство юстиции обрело бы больше полномочий и смогло бы обеспечить безопасность государства. Если Рузвельт не изыщет способ ввязаться в начавшуюся войну, наступит полный крах. А до войны осталось не более трех или четырех лет. Если бы мы смогли вернуть Диллинджера обратно, Гувер и юстиция укрепились бы, но Джон, кажется, в другом лагере. Возможно, мой план – это последний шанс, но Иллюминаты пока не выходят на связь, хотя должны уже были настроиться. О Вейсгаупт, что за бестолочи пытаются продолжать твое дело!

Он нервно вырвал эту страничку, пукнул и сжег ее в пепельнице. Затем, по-прежнему взволнованный, набрал номер мистера Чарльза Лучано и тихо произнес: «Я тертый калач, Винифред. Министерство юстиции. Я получил это из самого министерства».

– Не вешайте трубку, – тихо сказал Лучано. – Мы ждали вашего звонка. Вы слушаете?

– Да, – сосредоточенно сказал Дрейк, плотно сжав губы и сфинктер.

– О'кей, – продолжил мистер Счастливчик. – Вы знаете об Иллюминатах. Вы знаете, о чем пытался сообщить полиции Голландец. По-моему, вы даже в курсе насчет «Liberteri» и Джонни Диллинджера. Что вы хотите?

– Всё, – ответил Дрейк. – И вы непременно мне это дадите. Но еще не время. Не сегодня.

Он положил трубку.

(Колесо времени, как знали еще древние майя, вращается в трех ритмах: Земля крутится вокруг собственной оси, одновременно вращаясь по орбите вокруг Солнца и при этом вместе с Солнцем совершая долгий путь вокруг центра галактики; и это колесо завершает один круг, когда Дрейк кладет телефонную трубку, другой – когда Груад Серолицый рассчитывает траекторию кометы и говорит своим последователям: «Видите? Даже небесные тела подчиняются закону, и даже сам ллойгор, так не должны ли мужчины и женщины тоже ему подчиняться?», и третий, поменьше, – когда Семпер Куний Лингус, центурион на забытых богами задворках Империи, со скукой слушает увлеченный рассказ субалтерна: «Тот мужик, которого мы распяли в прошлую пятницу… Люди по всему городу клянутся, что видели, как он бродит по окрестностям. Один парень даже утверждает, что вставлял ему руку меж ребер!» Семпер Куний Лингус цинично смеется: «Расскажешь это гладиаторам», – говорит он. А Альберт Штерн включает газ, впрыскивает последнюю дозу морфия и в состоянии полной эйфории медленно умирает с сознанием того, что навсегда останется в людской памяти тем человеком, который убил Голландца Шульца, не подозревая, что через пять лет Эйб Рилз раскроет правду.)

Во время второго путешествия Джо на «Лейфе Эриксоне» они отправились в Африку, где у Хагбарда состоялось важное совещание с пятью гориллами. Это он сказал, что важное; Джо не мог об этом судить, поскольку беседа велась на суахили.

– Они немного говорят по-английски, – объяснил Хагбард, когда вернулись на лодку, – но я предпочитаю суахили: этим языком они владеют свободнее и могут передать больше смысловых оттенков.

– Ко всему прочему ты еще и первый человек, научивший обезьяну разговаривать? – спросил Джо.

– Нет, что ты, – скромно отозвался Хагбард. – Ладно уж, открою тебе дискордианский секрет. Первым человеком, общавшимся с гориллой, был дискордианский миссионер, которого звали Малаклипс Старший; он родился в Афинах, но был изгнан за сопротивление мужской диктатуре, когда афиняне создали патриархат и заперли женщин в домах. Потом он странствовал по всему древнему миру, узнавал разные тайны и оставил в память о себе бесценную коллекцию умопомрачительных легенд. Он был тем «безумцем», который спел Конфуцию о Фениксе [4]; он же, известный как Кришна, изложил эту славную библию революционной этики, «Бхагавад-Гиту», Арджуне в Индии. И совершил еще много других подвигов. Кажется, ты встречался с ним в Чикаго, когда он выдавал себя за христианского Дьявола.

– Но как же вам, дискордианцам, удалось скрыть тот факт, что гориллы разговаривают?

– Мы привыкли держать язык за зубами, а уж если пускаем его в ход, так только для того, чтобы кого-то разыграть или свести с ума.

– Я это заметил, – сказал Джо.

– Да и сами гориллы слишком умны, чтобы болтать с кем попало: они общаются только с другими анархистами. Видишь ли, все гориллы – анархисты, и они проявляют здоровую осмотрительность насчет людей в целом и правительственных чиновников в частности. Одна горилла мне как-то сказала: «Если станет известно, что мы умеем разговаривать, то консерваторы половину из нас истребят, а остальных заставят арендовать землю, на которой мы живем. А либералы начнут учить нас токарному делу. На хрен нам сдалось работать у станка?» Им нравится их пасторальный, эристический уклад жизни, и лично я не хочу им мешать. Но мы с ними общаемся, как и с дельфинами. Оба эти вида достаточно разумны и понимают, что, помогая горстке людей-анархистов, пытающихся прекратить или хотя бы притормозить всемирную анэристическую бойню, они помогают самим себе, как части земной биосферы.

– Я все еще немного путаюсь в ваших теологических – или психологических? – терминах. Анэристические силы, особенно Иллюминаты, помешаны на структуре и хотят навязать свое понимание «порядка» всему миру. Но я до сих пор не могу разобраться, в чем разница между эридианцами, эридистами и дискордианцами. Не говоря уже о ДЖЕМах.