Одинокий волк - Хаусхолд Джеффри (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
И вот, далее, возьмем меня с ружьем, с разрешением на него и с законным основанием на пользование им. Попробуем задаться вопросом, чисто теоретически: возможна ли классная охота такого профессионала, да еще за таким трофеем? Дальше этого риторического вопроса я не шел. Ничего конкретного не планировал. Моя неизменная привычка — предоставить событиям идти своим ходом.
Свой багаж я отправил домой почтой, и последнюю сотню миль или около того прошел пешком, имея при себе только рюкзак, ружье с прицелом, карты и бинокль. Шел я ночью. Дни я отлеживался в лесных зарослях или на вересковых пустошах. Никогда мне не было так хорошо. Тот, кому приходилось красться за зверем пару миль, поймет невероятно захватывающее волнение вести эту слежку на протяжении сотни миль, невидимкой проходить сквозь толпы разного люда, сторожевые посты, молодых самцов, неожиданно появляющихся в горах. Одним выстрелом я убиваю двух зайцев; бужу в себе дух авантюриста... Хотя... не знаю, почему помянул двух зайцев. Заяц у меня один — азарт выслеживания зверя.
На место я прибыл на рассвете и весь день посвятил рекогносцировке. День выдался напряженным: лес вокруг Его дома тщательно охранялся и патрулировался. Обходя этот дом, я большую часть маршрута проделал крадучись, от дерева к дереву, из канавы в канаву, но в безопасности я себя чувствовал, только распластавшись и замерев на земле. Ружье и бинокль часто приходилось прятать, иначе меня наверняка могли задержать и допросить. Но всего этого удалось избежать. Должно быть, я был невидим. Наблюдая за тенью деревьев, я научился пользоваться ею: она скрадывала и маскировала мою фигуру; но все же были моменты, когда даже носорог не мог меня не заметить.
Здешняя охрана боевые свойства ружья учла совершенно определенно. Все точки, откуда просматривались терраса и открытые лужайки сада, были перекрыты; укрытого места для выстрела даже с самой дальней дистанции нигде не найти. Открытых пространств, а их постоянно пересекали патрули, было множество. Я выбрал из них самое узкое — аллейку футов пятидесяти шириной, идущую через лес и упирающуюся в невысокий обрыв. С травянистого склона холма над обрывом отлично видна терраса и дверь на нее. Расстояние, по моим расчетам, — 550 ярдов.
Ночь я провел на тахте из соснового лапника, хорошо спрятанной под материнским деревом, прикончил свои припасы еды и выспался без помех. Незадолго до рассвета я спустился несколько футов ниже по обрыву и присел под его навесом на какой-то жердочке, а нависающий край закрывал меня сверху. Чахлый куст бузины, зацепившийся своими узловатыми корнями за каменистый склон, служил достаточным прикрытием от глаз, смотрящих издалека и снизу. В таком стесненном положении ружье было бесполезно, зато отсюда я мог совершенно четко видеть великого человека, пожелай он выйти поиграть с собакой, понюхать розы или жестикулировать, разговаривая с садовником.
В конце аллейки как раз над моей головой проходила тропинка, ведшая вдоль опушки леса. Я засек время, когда на ней раздавались шаги, и выяснил, что кто-то пересекал аллейку через каждые четырнадцать минут. Когда все это мне стало ясно, я вышел из укрытия и пошел за человеком. Надо было узнать его маршрут.
Это был молодой охранник прекрасного телосложения, сама преданность выражалась всей его фигурой, но у меня сложилось впечатление, что он, типичный городской житель, едва ли хоть раз выезжал на природу. Он мог бы меня не заметить, окажись я у него прямо под ногами. Он чувствовал, что не один, потому что поминутно оглядывался, рассматривал кусты, складки земли, и, конечно же, свое беспокойство объяснял нервозностью или разыгравшимся воображением. Он мне понравился, но вел я себя с ним безо всякого почтения; это был крепкий юноша с таким полным, открытым лицом и хорошими инстинктами, какие бывают у мальчика, которого стоит учить. Сияние его глаз, когда он завалил своего первого тигра, было бы хорошим вознаграждением за месяц усилий по избавлению его от наивных представлений.
Идя за ним следом, я прошагал весь маршрут дозора и вычислил, сколько минут в определенном отрезке времени я мог занимать позицию в траве на склоне холма, и наметил путь своего отхода. Когда, наконец, великий человек вышел на террасу, мой юный друг уже прошел. В моем распоряжении было десять минут. Я сразу же спустился к обрыву.
Удобно расположился и навел перекрестье прицела на вырез его пиджака. Он стоял лицом ко мне и заводил ручные часы. Он так бы и не узнал, что это так ударило его (то есть, если бы я был готов произвести выстрел). В этот момент я почувствовал щекой движение воздуха. До этого я был спокоен как камень. Я должен был учесть ветер. Не сомневаюсь, приверженцы великого человека усмотрели в этом руку Всевышнего. Я пожалуй с ними соглашусь: Провидение определенно проявляет особую заботу об одиноких и величественных самцах. Всякий, кто брал на мушку особенно прекрасную голову, хорошо знает это. Всевышний всегда был настоящим мужчиной.
Раздался крик. Потом я почувствовал, что лечу кувырком от сильнейшего удара по затылку, а мой юный друг навел на меня револьвер. Он швырнул в меня камнем, затем прыгнул на меня сам: мгновенное, инстинктивное действие, осуществленное куда быстрее возни с кобурой. Мы уставились друг на друга. Помнится, я бессвязно ему выговаривал, что объявился он на семь минут раньше. Он смотрел на меня как на черта во плоти, с ужасом, с испугом — не из страха предо мной, а от нежданного проявления порочности этого мира. — Я вернулся назад, — сказал он. — Я все знал.
Все правильно. Мне не следовало бы выступать таким самодовольным дураком, играть на нервах и чинить помехи исполнению его обязанностей, следуя за ним по пятам. Он меня не слышал и не замечал, но оказался достаточно бдительным, чтобы поменять темп передвижения.
Вместе со старшим офицером он сопроводил меня сначала в Его дом, потом туда, о чем я уже написал. Допрашивали меня профессионалы. Задержавший меня вышел из комнаты допроса после того, так он, наверное, подумал, как позорно уронил мужское достоинство: его со страшной силой вырвало. Что касается меня, то я был арестован. Собственно, арестом это я бы не назвал, поскольку меня беспрестанно били. Мое тело чувствительно, а его послания моим мозгам поступали непрерывно и без пауз. Но и тренировка сказывалась.
Я прошел довольно основательную для предвоенного времени спартанскую закалку, принятую в высшем обществе Англии (или среднем классе, как теперь стало модным называть аристократию, оставляя высшее общество для одних ангелов), которая в повседневных обстоятельствах обычной жизни никакой ценности не имеет, однако бывает полезна в относительно редких случаях, требующих от человека особой выносливости. Был я также на праздновании Рио Джавари, где прошел церемонию посвящения; это был единственный способ уговорить амазонских индейцев научить меня умению легким напряжением мышц останавливать кровотечение. И, по моему мнению, это было скорее неприятной возней, нежели подтверждением возмужания. Церемония длилась всего один день и ночь, тогда как в племени англичан она продолжается все десять лет школьного обучения. У нас терзают не столько тело мальчика, сколько его душу, и все пытки в конечном счете направлены на ломку духа человека. Я был подготовлен вынести все это, не поставив себя в глупое положение. Вот все, что могу сказать о своем аресте.
Думается, что признание для меня было значительно легче, чем для настоящего убийцы: мне нечего и некого было выдавать — ни организации, ни мотивов. Рассказом чего-нибудь интересного для них спасти я себя не мог. Я не имел права на безотчетную выдумку, дабы не подвергать опасности случайных людей. Поэтому я механически повторял правду безо всякой надежды, что мне поверят.
Наконец кто-то узнал мое имя, и вся история профессионального охотника-следопыта приобрела некоторую вероятность; но, считать это правдой или нет, необходимость прикончить меня по-тихому для них стала еще более настоятельной. Сделать это было совсем не трудно. Я признал, что пять ночей провел под открытым небом и что никто не знает о моем местонахождении. Они рассовали все мои бумаги и пожитки обратно по карманам, отвезли за пять миль на север и инсценировали несчастный случай.
