Забавы Палача - О'Рейли Виктор (электронная книга TXT) 📗

За два года майор Вентура превратился в полковника Вентуру и получил перевод в Гавану, на пост заместителя начальника БРАК, особого полицейского отдела по борьбе с коммунизмом. Вместо мундира он стал носить безупречные костюмы кремовых тонов — они были скроены так, чтобы слева, под мышкой, оставалось достаточно места. Он полюбил ботинки из крокодиловой кожи. Он начал ездить на отдых в Швейцарию. Он выслеживал, арестовывал, допрашивал, пытал и убивал многих людей, которых молва называла коммунистами. Благодаря своей работе он был близко связан с ЦРУ, что и послужило причиной встречи Кадара с Уитни Рестоном. Уитни Рестон был единственным человеком, которого Кадар по-настоящему любил, и он же соблазнил его.

— Мы прожили в Гаване несколько лет, — рассказывал Кадар. — Вентура все еще жил с матерью, но она явно стала надоедать ему. У него были другие женщины — много женщин.

Уитни работал на одного человека из ЦРУ по имени Керкпатрик. Он частенько приходил к нам домой, чтобы побеседовать с Вентурой. Именно ЦРУ создало при Батисте антикоммунистическую полицию, а затем стало финансировать ее. Люди из ЦРУ старались следить, на что идут деньги. Вентура был их человеком в БРАК, возможно, одним из многих. Он ежемесячно получал от них денежное пособие: это был приварок к его зарплате в БРАК и барышам из других источников. Его излюбленным приемом было арестовать кого-нибудь из богатой семьи, слегка помучить его, а потом заставить родственников выкупить арестованного.

— Как вы все это узнали?

— Разными способами, — сказал Кадар. — Мы жили в большом старом доме. У меня было много времени — я твердо решил не заводить себе друзей, — и к той поре мне уже стало ясно, что я смышлен, очень смышлен. Я обнаружил, что мне достаточно пару раз прочесть любой учебник, и я полностью овладеваю предметом. Таким образом я постиг основы строительства зданий, научился устанавливать микрофоны и проделывать незаметные отверстия для наблюдений. Большинство из нужных мне мелочей я украл у сотрудников БРАК и ЦРУ. Я овладел искусством подслушивать телефонные разговоры. Честно говоря, это было несложно.

Еще я понял, что знание — это власть. Я поставил себе за правило знать обо всем, что происходит в нашем доме, и это помогло мне узнать многое о деятельности БРАК и ЦРУ далеко за его пределами. Я понял, что слова вроде “плохо” или “хорошо” бессмысленны. Ты либо властелин, либо жертва.

Я привык наблюдать за Вентурой и матерью в их общей постели. Это было легко устроить, потому что я жил прямо над ними, и оставалось только проделать в полу дырку. Я вставлял туда коротенькую подзорную трубу и мог видеть все в мельчайших подробностях — микрофон я к ним, конечно, тоже провел. Он заставлял ее делать разные отвратительные вещи, но она, похоже, не возмущалась. Она вызывала у меня жалость.

— Расскажите мне о вашей связи с Уитни Рестоном, — попросил доктор Поль. — У вас с самого начала были гомосексуальные наклонности?

— Не думаю, что я предпочитал один из полов другому, — сказал Кадар. — Во мне просто пробуждалась чувственность, и я был одинок. Я еще не умел общаться с людьми и брать от них то, что мне нужно, без всяких переживаний. Я еще был ранимым.

В раннем детстве у меня был воображаемый друг по имени Майкл. Уитни выглядел как он, только постарше. У него тоже были светлые волосы, белая кожа и тонкие черты лица. Он был добр ко мне, и ласков, и он любил меня. Это длилось целый год. Я был так счастлив.

Я проводил с Уитни столько времени, что даже перестал наблюдать за всем, происходящим в доме. Я по-прежнему следил за Вентурой, но мать оставил почти без присмотра — мне думалось, что достаточно просто знать, где она находится. Я не считал ее достойной внимания. А зря. Даже такое жалкое существо, каким была моя мать, иногда может оказаться опасным.

Я не помню всего, что случилось, и тем не менее помню слишком многое. Мы с Уитни поехали на пляж в Санта-Мария-Гуанабо. Для всех прочих Уитни был обыкновенным другом семьи, взявшим на прогулку скучающего тинэйджера. Мы были очень осторожны. Уитни понимал, что если о нашей связи узнает ЦРУ, у него будут крупные неприятности. Он говорил, что его боссы терпеть не могут гомосексуалистов.

Пляж — окаймленная соснами полоса белого песка километров в десять длиной — был всего километрах в двадцати от Гаваны. Мы любили его, потому что туда легко было добраться и тем не менее в рабочие дни там всегда можно было найти уединенное местечко. Люди собирались в основном у редких баров и ресторанов. Десять минут ходьбы — и у тебя возникало впечатление, что ты один в целом мире.

День выдался ужасно жаркий — жаркий и влажный. Море было тихим, и легкий шум волн с белыми гребешками расслаблял и успокаивал. Мы сделали себе навес, и я задремал в его тени. Пахло морем и росшими неподалеку соснами.

Вдруг я услышал голоса — это была не обычная беседа, а краткий обмен репликами. Я чуть приоткрыл веки. Белый песок и солнечные блики на воде слепили мне глаза. К тому же я выпил полбутылки cerveza [13], и меня одолевал сон. Уитни разрешал мне пить только по полбутылки. Он говорил, что до большего я еще не дорос.

Уитни замучила жара, и он пошел окунуться, но далеко не уплыл. Я надел солнечные очки, и когда глаза мои привыкли к новому освещению, увидел двоих мужчин, направляющихся к кромке прибоя. На них были свободные хлопчатобумажные рубахи и широкие штаны. На головах — шляпы с большими полями, как у сборщиков тростника.

Один из этих людей окликнул Уитни. Я не расслышал, что именно он сказал, но Уитни помахал рукой и крикнул что-то в ответ. Он подплыл к берегу и встал на ноги там, где было уже совсем мелко. Потом глянул на меня и улыбнулся. Провел рукой по волосам, чтобы стряхнуть воду. Его загорелое, влажное тело блестело на солнце.

Те двое сделали несколько шагов вперед и на мгновение загородили от меня Уитни. Один из них совершил какое-то Движение, и я услышал два громких хлопка, почти слившихся вместе. Шум моря приглушал звуки.

Я сел, но все еще не был серьезно взволнован. То, что я видел, было нереальным. Казалось, что происходящее не имеет ко мне никакого отношения. Люди словно были частью пейзажа — и только. Капельки пота стекали мне в глаза, и я на секунду снял темные очки, чтобы протереть их.

Двое мужчин разделились. Один перезаряжал короткое, толстое ружье. Я видел, как патроны блестят на солнце. У другого в руке был автоматический пистолет. Он шагнул в набегающие на песок волны и прицелился в Уитни, но не стал стрелять сразу. Несколько мгновений он смотрел на Уитни, не сводя с него пистолета, как будто загипнотизированный зрелищем, которое предстало перед его глазами.

Уитни все еще стоял прямо, но там, где было его лицо и волосы, ничего не осталось. Из его головы фонтаном хлестала артериальная кровь; она лилась по его телу и пятнами растекалась по воде внизу.

Потом человек с пистолетом спустил курок. Первый выстрел сшиб тело в воду в облаке розовых брызг. Человек продолжал стрелять в то, что кучей лежало у его ног, пока в пистолете не кончились патроны. Потом достал из кармана новую обойму и передернул затвор, чтобы дослать патрон в патронник и снова изготовиться для стрельбы. Он оглянулся на меня. Другой что-то сказал ему, и они вместе пошли прочь и скрылись в лесу.

Кадар поднял глаза на доктора Поля.

— А теперь я хотел бы немного отдохнуть, — сказал он.

Выйдя из издательства, они поймали такси, забрали с вокзала вещи Фицдуэйна и поехали на расположенную неподалеку Лимматштрассе, где жил Гвидо.

Река Лиммат тускло отсвечивала сталью в вечерних сумерках. Был час пик, и потоки машин тянулись медленно, однако дело обходилось без заторов. Трамваи были полны возвращающихся домой людей с усталыми лицами.

Свернув на Лимматштрассе, они миновали какую-то фабрику или склад, выглядевший так, будто у его стен разыгралась маленькая война. Здание было испещрено надписями, на нем болтались флаги. Земля была усыпана камнями и прочими метательными снарядами. Весь дом вместе с участком дороги был обнесен колючей проволокой. Полицейские — некоторые просто в форме, а некоторые в полном снаряжении для подавления мятежей — занимали все стратегически важные точки. Вне огороженной площади кучками стояли люди; они наблюдали за происходящим и разговаривали между собой.