Игуана - Миронов Георгий Ефимович (читать книги без регистрации txt) 📗
Вот теперь Нина пила чай, ела чудное персиковое варенье, не ощущая его вкуса, и мучительно думала о том, как ей начать разговор с Митей. Как-то не принято у нас женщине первой делать такие предложения. Хотя, с другой стороны, все ж ясно, нравятся они друг другу, и Гошка будет счастлив. Да и втроем не так страшно в эту далекую Америку лететь. Неизвестно еще, что там за история с таинственным Сурбараном. Ишь ты, «Мадонна с младенцем» неизвестного происхождения…
Реликварий Святого Апостола Андрея. Проба пулей
– Главное, что среди соседей нет новых русских, – подумала Сигма, четко фиксируя внешних вид трех дверей, выходивших на лестничную площадку. Двери были самые обыкновенные, не стальные. Ну, а то, что «секьюрити» не было в подъезде, это она, наученная своим горьким опытом, проверила заранее. Подъезд был пуст и чист.
Запах кошачьей и человеческой мочи в счет не шел. Потому что котам все равно, где территорию метить, – в охраняемом подъезде новоявленного миллионера, или в таком вот задрипанном, где совокупный доход жильцов не выше недельного заработка скромного «быка» «пехотинца» из какой-нибудь синпосадской группировки.
Острый запах мужской мочи (как-нибудь Сигма могла отличить запах кошачьих меток от последствий мужских пивных возлияний, чай не в женском пансионе воспитывалась) тоже был объясним. Рядом с домом находился дешевый пивной павильон. Конечно, район престижный, да сейчас кто им, бизнесменам, указ? Дали взятку чиновнику, вот и получили разрешение поставить пивной павильон между домами, где доживали свой век вдовы партийных функционеров. Сами-то старички из «бывших» Сигме редко попадались. А она таких квартирок пошерстила, дай Бог.
И то понять можно, – коммунисты, что у власти были, почитай, лет восемьдесят, все больше в коллекции свои «накопления» вкладывали…
Да… Ну и дух в подъезде. А с другой стороны, куда мужикам податься, если павильон – без туалета. А после пива, что первое дело? Точно, «отлить». И куда? В тот подъезд, в котором дверь без стальных плит и кода. Вот и льют.
Сигма хотела было сплюнуть в раздражении, но удержалась. Ставшая профессиональной привычка не оставлять никаких следов дала о себе знать автоматически. Вначале удержалась, а потом поняла, почему.
– Никаких следов…
Киллеры – самые чистоплотные люди, – усмехнулась она. Ни тебе окурочек, спичку, бумажку бросить, ни плюнуть. Есть труп. А от чего человек помер – никто не знает. Может «кондратий» хватил, а может – жизненный срок вышел. Следов другого человека рядом нет. Ни тебе окурочка с красным ободком помады, ни «пальчиков», ни плевка.
Кривя тонкие губы в усмешке, Сигма внимательно прислушивалась ко всем шорохам за тремя соседскими дверями, выходившими на лестничную площадку. И шуровала, шуровала отмычками в стальной двери.
– Сучка позорная, – укорила она сдержанно наводчицу. – Сняла слепки с замочных скважин, а надо, если уж наверняка работать, с ключей бы.
Вот теперь и разгадывай сюрпризы. По слепку с глубинным проникновением в замочную скважину ключ должен был открывать без звука, а он крутится, прокручивается, сволочь, и в чем там дело, никак не понять.
– У-у-, падла вонючая, – не выдержала напряжения Сигма.
– Хоть плачь. Прокручивается, и все тут. Была бы обычная дверь, её отжать можно. А от стальной поддавка не жди – надо искать угол поворота для «фомки», которая давно уж сменила ненужные три ключа, все как один покорно прокручивающиеся в замочных скважинах.
В левой от «объекта» квартире, как ей показалось, послышался тихий шорох. Хотя Сигма и была в «маске», – натянутой на лицо черной тонкой трикотажной шапочке с аккуратными прорезями для глаз, ни к чему соседям было запоминать подробности её облика.
Оставив отмычку в центральной из трех замочных скважин висеть под небольшим углом (она и сама не могла бы понять, почему не вынула вообще, а оставила фомку с длинной тонкой хромированной ручкой висеть, как стариковский пенис, безвольно и вяло) она подошла к подозрительной двери, приложила ухо, прислушалась.
– Нет, все тихо. Показалось.
Постояла минуту в центре площадки, прислушиваясь сразу ко всем трем соседским дверям.
– Береженого Бог бережет, – шепнула сама себе доверительно Сигма, вынула изо рта хорошо разжеванную и широко разрекламированную жвачку «Орбит» без сахара, разделила её на три части и одним движением указательного пальца замазала «глазок» на первой двери. Потом повторила операцию ещё дважды. Липкую массу она наложила тонким слоем так, чтобы она просвечивала, не давая, возможности, однако, разглядеть подробности вовсе не касавшейся соседей операции. Когда вдруг в «глазок» вообще ничего не видно, люди пугаются. И, либо звонят в милицию, либо открывают дверь. А мне лишние «жмуры» не нужны. Мне за них отдельно не платят, – обиженно, словно соседи были перед ней в чем-то виноваты, пробурчала Сигма, и направилась к двери «объекта».
Взялась за остывшую хромированную ручку «фомки», потянула почему-то её на себя, и вдруг поняла, что попала в «паз», сделав круговое движение, почувствовала, что этот замок открылся. Уловив технологию выполненного по спецзаказу (еще при советской власти для бывшего видного партчиновника и дипломата, знатока живописи и собирателя серебра) замка, Сигма повторила процедуру с двумя оставшимися, с удовлетворением отметив постоянство и заказчика, и мастера, – все замки открывались подвластные одинаковой заложенной в них программе.
Открыв дверь, она тихо просочилась в прихожую, и тут же, внимательно осмотрев лестничную площадку, закрыла за собой дверь.
Холл был большой, с высоким потолком, и с пола до потолка уставлен книжными полками, на которых, построенные по росту и цвету обложек, строго стояли собрания сочинений классиков советской и зарубежной прозы, а также большое количество разных энциклопедий, справочников и словарей.
Книги ей не заказывали. По крайней мере, в этой квартире.
Она на разглядывание корешков и время тратить не стала. Машинально подняла с пола вероятно упавшую с полки книгу, взглянула на белую с золотым тиснением названия обложку. «Блеск и нищета буржуазной философии США». Положила рукой в перчатке книгу обратно на полку.
Хотя, может, и не туда, где она стояла ранее. Ну, да какая теперь уж разница.
Мягко ступая, прошла в комнату, которая, судя по нарисованному наводчицей плану, была гостиной.
Света было достаточно, чтобы разглядеть четыре большие картины на стенах, не дай Бог, «заказали» бы их. Вот бы намучилась. Ну, ясно, что не в рамах поперла бы их отсюда. Но снимать их со стен, вынимать из рам, снимать с подрамников, свертывать в длинные трубки, да так, чтоб красочный слой не осыпался, не потрескался. Мороки! Хотя, конечно, картины красивые.
На той, что висела слева, над крытым американским велюром большим диваном, было написано: «Гюнтер Мантейфель. Мюнхен, 1855-1929. „Подарки к дню рождения“. На картине была изображена состоятельная счастливая семья: бабулька с седыми букольками в строгом черном бархатном платье и матушка в элегантном коричневом шелковом, с хорошими „брюликами“ на шее, в ушах и на пальцах. Обе с умилением смотрели на крошечную девчушку в детском высоком креслице. Другие дети, судя по количеству, не только братья и сестры девочки, но и друзья, стояли вокруг, держа в ручонках свои подарки – лошадку, игрушечную курицу, букетики искусственных цветов…
Сигма проглотила комок в горле.
– Может, кабы и ей в детстве все подарки дарили, все любили бы, холили и лелеяли, так и жизнь бы у неё сложилась иначе. И сама она была бы другой. Когда тебя любят, и тебе людей любить хочется. А когда живешь, живешь, любви не зная, – такая ненависть к людям в душе образуется, такая ненависть, словно они все в незадавшейся твоей судьбе и виноваты.
Сигма нащупала во рту по-умному зажатое лезвие бритвы, – бывшие зечки, также работавшие на Игуану и редко, но выходившие с Сигмой на общие задания, приучили её брать с собой на дело все необходимое, – на случай, если «мусора» все же заметут…
