Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Кунц Дин Рей (мир книг TXT) 📗

Я подумал о торговом центре «Зеленая луна» в Пико Мундо девятнадцатью месяцами ранее, когда многие спаслись, но некоторые погибли, в том числе и та, кого я любил больше, чем себя, больше жизни.

Я сел на скамью, на которой раньше дожидалась меня аккуратно сложенная чистая одежда.

— По правде говоря, мэм, давно уже я не испытывал такого страха. И я боюсь бояться.

— Боишься бояться, но почему? — спросила она, хотя мне казалось, что она знает меня лучше, чем я сам, и могла бы не задавать этот вопрос.

— Мне бы не помешала добавка отваги. Или, как сейчас модно говорить, силы духа. Я могу выдерживать боль и уходить от преследования, но мне нельзя терять надежду. Отвага и юмор: смех в темноте — моя надежнейшая защита. Обычно я сдерживаю страх шуткой, но это срабатывает лишь на какое-то время. Истинная храбрость, которая у меня есть, ограничена и идет от отчаяния, выплескивается на короткое время, и ее обычно хватает в кризисный момент. Если же кризис растягивается во времени, а я подозреваю, что сейчас тот самый случай, если страх будет длиться и длиться, тогда вся храбрость точно выйдет из меня до того, как станет необходимой позарез.

Аннамария молчала очень долго, и я подумал, что смутил ее своим признанием, но, когда заговорила, выяснилось, что все не так.

— Молодой человек, очень мало людей понимают себя так, как понимаешь себя ты, до такой глубины. Но твоя величайшая сила в другом: есть такое, чего ты в себе не видишь.

— И что же это?

— Это неведение, которое составляет самую суть просвещенности, и я не собираюсь открывать тебе глаза, ибо это неведение делает тебя прекрасным.

Вероятно, я не смутил ее, но слово «прекрасным» смутило меня, потому что не имело никакого отношения к физиономии, которую я видел в зеркалах. Еще загадка! — вырвалось у меня.

— Если ты хочешь так думать.

Более мощный раскат грома сотряс день. Словно сложенное из камня небо разлетелось вдребезги. От эха что-то металлическое задребезжало в воздуховоде за вентиляционной решеткой.

— Что пугает меня, так это отличия случившегося сегодня, это время, эта ситуация…

— Да, — ответила Аннамария, словно знала о моем сегодняшнем происшествии.

— Эти призраки, которые ищут меня, они по большей части не злобные, просто заблудшие. Зло, с которым я сталкиваюсь, по большей части то самое, о котором пишут в газетах, в нем нет ничего необычного. Давний друг по старшей школе, оказавшийся убийцей детей, продажные копы, террористы, завладевшие атомными бомбами… Но сегодня я видел совсем другое. Более сильное. Темное. Более ужасающее.

— Любой, кто изучает истинную и скрытую от глаз природу мира, приходит в ужас, Одди, но за ужасом есть безопасная гавань.

— Именно это я изучал сегодня: истинную и скрытую природу мира?

— Тим обещает оставить тебе две булочки. Они очень вкусные, если дозволено так говорить о своей выпечке. Послушай, в силу того, кто ты есть, со временем ты, образно говоря, снимешь все слои лука, этого не избежать, и увидишь правду всего.

— Я бы предпочел просто порубить лук, обжарить в оливковом масле и положить на чизбургер. Иногда мне снится, что я обычный повар блюд быстро приготовления, получающий жалованье каждую пятницу, у меня много хороших книг для чтения и все мои друзья живут в Пико Мундо.

— Но это только сон, — сказала Аннамария. — Вся твоя жизнь — метафорическое путешествие. А после ухода из Пико Мундо… оно стало настоящим путешествием, и тебе нельзя повернуть назад.

Я смотрел на вентиляционную решетку и думал о квартете крыс, строем покинувших гнездо на финиковой пальме, но ни острый нос с усиками, ни блестящие глазки за решеткой не появились.

— У каждого путешествия есть цель, — продолжила она, — известная или нет. Если это путешествие открытий, как у тебя, ближе к концу скорость движения увеличивается, а открытия множатся.

— Я приближаюсь к концу пути?

— Я могу предположить, что за спиной у тебя гораздо больше, чем предстоит пройти, однако твое путешествие еще далеко не закончено. Но я не гадалка, странный ты мой.

— Ты что-то, — ответил я.

— Бойся пропорционально угрозе, — посоветовала мне Аннамария, — и, если ты веришь в себя, мы увидимся снова…

— …когда ветер взобьет воду белым и черным, — закончил я, процитировав ее слова, произнесенные утром. — Что бы это ни значило.

— Это значит только то, что значит, Одди. Помни, булочки тебя ждут.

Она разорвала связь, и я выключил одноразовый мобильник.

Когда поднялся со скамьи и посмотрел на вентиляционную решетку, в воздуховоде все затихло.

Я засунул пистолет в глубокий карман дождевика, открыл дверь примерочной, готовый — но не горя желанием — узнать истинную и скрытую от глаз природу этого мира. Сначала, правда, заглянул в мужской туалет комиссионного магазина. Как бы ни звали новые открытия, путешественнику приходилось выделять время, чтобы справить малую — а то и большую — нужду.

Глава 16

Сидя на краешке подушки, миссис Фишер гнала «Мерседес» по автостраде 15 в темнеющий день, оставив позади и город, и пригороды, обогнав грозу, но еще не более светлые облака, которые прокладывали дорогу ливню. Между Викторвиллем и Барстоу луга, зеленеющие благодаря четырехмесячному сезону дождей, уступили место полям дикой золотистой травы на самой границе Мохаве, где этот сезон короче и суше по сравнению с территориями, расположенными на меньшей высоте и ближе к побережью. Миля за милей, и золотистая трава уступила место серебристой, но скоро серебро посерело, и последние плодородные луга сдались прижимающимся к земле, колючим кустарникам, более приспособленным к климату пустыни.

Двенадцать цилиндров внутреннего сгорания вырабатывали энергию для движения автомобиля, психический магнетизм направлял нас: мой мысленный глаз постоянно всматривался в лицо маскарадного ковбоя. Я снял дождевик с капюшоном и бросил его в пассажирский салон, сдвинув панель между ним и кабиной.

Мобильник положил в одно из двух гнезд для стаканов на центральной консоли на случай, что он позвонит вновь, хотя сильно в этом сомневался. Понять смысл слов Аннамарии иной раз столь же сложно, как и собрать состоящий из пяти тысяч элементов пазл по одной из самых сложных картин М. К. Эшера [16], но она всегда говорила именно то, что хотела сказать. Не любила поболтать о погоде и знаменитостях или о болях и страданиях, которые доставляла жизнь в условиях гравитации.

За столь короткое время нашего знакомства мы с миссис Фишер успели настолько подружиться, что долгие периоды молчания более не вызывали неловкости. Рядом с ней я чувствовал себя очень комфортно. Точно знал, что она не застрелит меня и не заколет ножом, не сожжет, не плеснет кислотой мне в лицо, не запрет в комнате с голодным крокодилом, не бросит в озеро, приковав к двум покойникам. Такая уверенность в новом знакомом или знакомой по нынешним временам большая редкость и дорогого стоила.

В двадцати шести милях к югу от Барстоу я нарушил молчание: «Раз уж мы выехали из дождя, то можем поменяться местами, и вы не намокнете».

— Я останусь за рулем. Не устала. Не устаю с тех пор, как мне поставили… как-его-там?

— Что за как-его-там?

— Какой-то имплант на трех литиевых батарейках. Мне бы не хотелось об этом говорить.

Я нахмурился.

— Имплант? Кардиостимулятор или что-то такое?

— Нет, можешь не беспокоиться, дитя. Ничего подобного. С тикалкой у меня все в порядке.

— Хорошо. Рад это слышать.

— Они вшивают эту штучку в ягодицы. Точнее, в одну ягодицу, в правую. Я боялась, что мне это будет мешать в долгих поездках, но я даже не чувствую, что она там.

Я заподозрил, что меня разыгрывают.

— А для чего туда вообще вшивают имплант?

— Потому что именно там для него лучшее место, разумеется.

— Для чего?

— Для этой штучки.

— И что она делает?