Интерлюдия Томаса - Кунц Дин Рей (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗

— «Несоответствия» означают «ложь»? — спрашиваю я. — Послушайте меня, тупая башка, я не лгу. Жизнь у меня ужасная, если хотите знать, считайте, что я жертва железнодорожной аварии, но я не лгу, поэтому вы можете просто заткнуться, вы можете засунуть свои «несоответствия» в то место, куда не заглядывает солнце.

Меня трясет. С головы до ног. Ничего не могу с этим поделать. Не от страха. И не от ярости, точнее, не только от ярости. Еще и от раздражения, от чувства несправедливости и унижения. Меня от этого мутит. Если он скажет что-то не так, я сейчас начну крушить в этой комнате все, до чего смогу дотянуться, пока он не придет сюда и не предстанет передо мной, чтобы я могла врезать и ему, сукиному сыну.

Иногда, если у меня такой настрой, я иду на берег и раздеваюсь чуть ли не догола. Одежду оставляю там, где ее смогут найти, у линии прилива. Уплываю в волны, и солнце разбивается на миллиард острых лучиков, каждый из которых может меня проткнуть. В других случаях я уплываю в полночный океан и в какой-то момент перестаю понимать, где небо, а где дно, и воспринимаю луну каким-то хищником-альбиносом, кружащим в поисках добычи под поверхностью воды. И звезды уже не над головой, а становятся огнями неизвестного поселения на далеком берегу, где живут люди другого мира. Я плаваю и плаваю — начинают болеть икры, руки становятся тяжелее железа, а сердце готово разорваться, — в надежде, что море, если решит, что любит меня, возьмет к себе и уложит на свое дно, а если потом и вернет на берег и оставит на песке, как груду водорослей, у этого жестокого человека, который правит нами, не будет причин наказывать остальных за мое бегство, потому что это бегство не грозит ему никакими последствиями.

Но дело в том, что я всегда возвращаюсь на берег, слабая и трясущаяся, одеваюсь и иду домой. Я не понимаю, почему каждый раз все заканчивается именно так. Иногда меня заставляет вернуться любовь к моей семье, случается — страх за них, а бывает — любовь к этому прекрасному и удивительному миру. Но иной раз я не знаю, что приводит меня назад. Точно не Хискотт, потому что я запомнила бы вторжение в мой разум. Потому что я тону и остаюсь под водой, это правда. Я пью море, дышу им и не могу найти поверхность. Я отключаюсь. И однако прихожу в себя на берегу и не утонувшей.

После очередной паузы мой невидимый следователь говорит:

— Под «несоответствиями» я подразумевал несовершенство памяти. Я знаю, что ты не лжешь, Джоли Энн Гармони. Мой мультифазный полиграф не зафиксировал ни звуковых колебаний, ни феромонов, которые ассоциируются с ложью.

Постепенно дрожь утихает. Как бывает всегда. Хочу сказать, у меня случаются заскоки, но я не чокнутая или что-то в этом роде.

Он говорит:

— Я спрашиваю о Норрисе Хискотте только потому, что должен принять по нему решение.

Я напоминаю себе, что пытаюсь узнать от этого парня что-то новое о Хискотте, совсем как он пытается узнать что-то от меня.

— Какое решение?

— Это секретная информация. Можешь ты мне сказать, где именно он живет в «Уголке гармонии»?

Хотя я уже не такая злая, полностью успокоиться еще не успела, вот и отвечаю:

— Это секретная информация. Отсутствие навыков общения — еще одна причина, по которой вы мне не нравитесь.

Он обдумывает мои слова, тогда как я изучаю пульт управления, по мне достаточно сложный, чтобы контролировать погоду всей планеты.

Потом говорит:

— Ты права. Навыков общения у меня нет.

— Что ж, по меньшей мере вы способны признавать свои недостатки.

Он молчит с полминуты, тогда как я что-то переключаю и нажимаю какие-то кнопки, но пульт остается темным и молчаливым, поэтому, возможно, я не напустила торнадо на Топеку.

— А ты способна?

— На что?

— Способна признавать собственные недостатки?

— У меня слишком длинная шея.

— Твоя шея слишком длинная для чего?

— Для шеи. Если хотите знать, мне не очень нравятся мои уши.

— А что не так с твоими ушами?

— Все.

— Ты можешь слышать своими ушами?

— Знаете, я слушаю не ногами.

Опять он замолкает. Он часто находит убежище в молчании, а я — практически никогда.

Никаких камер вроде бы нет, но я уверена, что он видит меня. Чтобы проверить, я сую палец в ноздрю и начинаю ковыряться там чуть ли не с эротическим наслаждением. Если бы нашла козу, шокировала бы его окончательно, но не складывается.

— Твои уши и шея не являются недостатками, если функционируют как положено. Однако я обнаружил у тебя недостаток, касающийся навыков общения.

— Если вы о том, что я откапываю козюлек, так это часть моего этнического наследия. Нельзя критиковать человека за его этническое наследие.

— Что такое козюльки?

Я перестаю ковыряться в носу, закатываю глаза, давая ему понять, что он зануда.

— Все знают, что такое козюльки. И короли, и президенты, и кинозвезды знают, что такое козюльки.

— Я не король, не президент, не кинозвезда. И вот какой я нашел у тебя недостаток навыков общения. Джоли Энн Гармони, ты саркастична. Ты ребенок, острый на язык.

— Это не недостаток. Это защитный механизм.

— Защитный механизм от кого?

— От всех.

— Защита предполагает конфликт, войну. Ты хочешь сказать, что воюешь со всеми?

— Не со всеми. Не со всеми одновременно. Но вы просто ничего не знаете о людях, так? Особенно о таких странных людях, как вы.

— Я должен внести две поправки.

— Валяйте.

— Во-первых, я не странный. Странным является то, что трудно объяснить, а меня объяснить легко. Странное — это, прежде всего, ранее неизвестное, а меня хорошо знают многие.

— Я вас не знаю. А какая ваша вторая поправка?

— Я не люди. Я не отдельная личность. Таким образом, со мной ты не воюешь, и тебе нет нужды прибегать к сарказму, который ты называешь защитным механизмом. Я не человек.

Глава 16

Мне не нравятся спектакли, за исключением тех, что ставит природа, вроде величественных закатов или веселых деяний человечества, таких, как фейерверки. Другие спектакли всегда несут с собой урон (частичный и, пожалуй, восполнимый) и, почти всегда, утрату (абсолютную и без возврата). Мы так много потеряли в этом мире, что каждая новая утрата, маленькая или большая, может сломать уже прогнувшуюся спину цивилизации.

Тем не менее я потрясен этим зрелищем: массивный трейлер переваливает через край первого склона, на мгновение застывает под углом, словно готовый встать на попа, а потом упасть на крышу. Но нет, остается на колесах и катится, словно восемнадцатиколесный внедорожник, оставляя широкий след в высокой траве, так похожий на белохвостого оленя, выбери он тот же путь.

Трейлер перестает быть частью природы, натыкаясь на скальный выступ, напоминающий торчащий из земли лоб древнего черепа. Выступ служит трамплином, отправляющим трейлер на небеса. Громадная машина отрывается от земли, но ненадолго. Свиньи не летают, и то же самое можно сказать о восемнадцатиколесниках, перевозящих около шестидесяти тысяч фунтов замороженных индеек. Полет завершается падением на правый борт, и грохот такой же, как от первого раската грома, объявляющего о начале армагеддонской грозы. Земля дрожит даже на парковочной площадке. Разбивается ветровое стекло, вертикальная выхлопная труба отрывается с диким скрежетом, словно взвыла какая-то тварь в болоте юрского периода, кузов-рефрижератор скрывается в облаках испаряющегося охладителя. Не такая уж и прочная, как казалось бы, бортовая металлическая поверхность разрывается, и несколько тысяч замороженных индеек показывают, что летают они ничуть не лучше своих теплокровных и живых товарок. Весь трейлер подпрыгивает, тягач выше рефрижератора, и они разделяются, выбирая разные направления дальнейшего движения. Крыло переднего колеса отрывается, будто оплечье рыцарских лат, и тягач замирает, лежа на боку, привалившись к старой монтерейской сосне, которая стоит, как часовой в этой части «Уголка гармонии». Рефрижератор скатывается в лощину и даже чуть забирается на следующий склон, где и заканчивает свой путь. Задние дверцы распахиваются, замороженные индейки вываливаются оттуда, словно из рога изобилия, и катятся по заросшему травой склону.