Снежная смерть - Обер Брижит (читать книги полностью .TXT) 📗
А если так, значит, это действительно один из нас.
Вернемся назад.
Перед отъездом на отдых я получаю письмо с угрозами, подписанное «Д. Вор».
Вскоре после моего приезда убийца-садист убивает Марион Эннекен, двадцати девяти лет.
В тот же день я знакомлюсь с Соней Овар, барменшей и по совместительству проституткой, крестницей моего дяди.
Почти одновременно я знакомлюсь с Яном, воспитателем Центра для инвалидов.
Мне дарят кусок мяса, на самом деле — кусок Марион. Я его съедаю.
Потом мне дарят второй кусок мяса. Мы отправляем его на анализ.
Вскоре после этого убивают и Соню.
У Яна было назначено с ней свидание.
Жандарм, ведущий расследование, был любовником Сони.
Нет, нет, так не пойдет. Надо построить диаграмму, иначе я не разберусь. С одной стороны Марион, с другой — Соня, и все связи. Попробуем нарисовать в уме.
— Пойду куплю газету.
О'кей. Так где я остановилась? Ох! Слишком много вопросов, слишком много фактов для сопоставления, все путается. Например, две жертвы оказались расчлененными. Но по-разному. В этом кроется какой-то смысл? Мне дарят кусок ляжки. Чтобы я пошла. Два глаза. Чтобы я увидела? Стоп, Элиз, это уже бред. Убийца не настолько примитивен, чтобы призывать тебе на помощь столь экзотические силы: он попытался сбросить тебя с террасы! Может быть, чтобы ты полетела?
— Тут про вас!
Невозможно думать под непрерывный шум словесного потока. Что?
— Небольшая заметка о смерти Магали. «Кастен: Трагическая смерть в ГЦОРВИ. Магали Дельгадо, молодая обитательница Центра, погибла в результате несчастного случая в комнате Элиз Андриоли. Элиз Андриоли — та самая мужественная молодая женщина-инвалид, которая два года назад, будучи прикованной к креслу, смогла найти ключ к страшным убийствам детей в Буасси-ле-Коломб». Обо мне ни слова. Даже не написали, что мне пробили голову, когда я пыталась помочь вам!
Ну вот, еще пять минут, и я окажусь виноватой во всем! Я заставляю людей убивать и расчленять себе подобных. Что, Психоаналитик? А если это правда? Если от меня действительно исходит злая сила, та кровавая аура, о которой говорила Жюстина, незрячая ясновидящая? Спасибо, Психоаналитик, меня это ободряет. Отныне помалкивай, пока тебя не спросят.
Еще некоторое время мы гуляем в молчании, и вдруг Тентен издает глухое ворчание. Тяну за ошейник, но он не прекращает, он замер, шерсть встала дыбом.
— Да что это с собакой? — удивляется Иветт. — Наверное, кошку увидел.
По-моему, хищника покрупнее кошки. Блокнот: «Где мы?»
— Возле лыжной школы.
«Кто вокруг нас?»
— Ну… Семья. Два мужчины. Человек только что припарковался. Жандарм регулирует движение. Детишки возвращаются с лыж…
«Куда смотрит Тентен?»
— На паркинг.
«Много людей?»
— Порядочно!
Тем хуже. Я отпускаю пса. Но он не трогается с места. Он прижимается ко мне и дрожит. Ему страшно.
«Иветт, Вор здесь, точно».
— Потому что Тентен увидел кошку?
«Он боится не кошек, а того, кто ударил его ножом!»
Я пишу так быстро, что ручка царапает бумагу. Иветт читает, заглядывая мне через плечо.
— Вы думаете?! Боже мой, на нас смотрит какой-то человек. Старик с порочными глазами. Ах, нет, он ждал свою жену. А два инструктора? — шепчет она мне. — Пойду, посмотрю поближе.
Она уходит. Слишком поздно, собака уже не ворчит. Вор сбежал. Я разочарованно барабаню пальцами по подлокотнику кресла в ожидании возвращения Иветт.
— У них на эмблемах вышиты имена: Эрве и Вероник.
Звучит пугающе. Именно те два подозрительных инструктора!
— Я спросила у них расценки за час занятий, и при этом наблюдала за Тентеном: он не реагировал.
Верно. Если бы он решил, что Иветт в опасности, он бы бросился на них, несмотря на свой страх.
— Это вы Элиз Андриоли? — внезапно спрашивает меня молодой, уверенный женский голос.
— Что вы хотите? — вмешивается Иветт.
— О вас написано в газете, — говорит мне молодая женщина, не обращая внимания на вопрос. — Из-за вас нас тут жандармы достают!
— Это мадемуазель Ганс, — объясняет мне Иветт. — Лыжный инструктор.
Мадемуазель Ганс склоняется надо мной:
— Если я потеряю работу…
Тоже мне, крутая! Блокнот: «Простите, что меня пытались убить».
— Может быть, тут вы и не виноваты, но эта идиотка, что покончила с собой, сказала легавым, что на вас напал инструктор!
«А в этом виновата я?»
— О! Ну ладно-ладно. Пока суд да дело, все на нас косо смотрят. Нам задавали кучу вопросов относительно нашего расписания в день убийства Сони и бродяжки. Ну, вам-то в вашем кресле можно не беспокоиться, вам-то что до этого!
Какая милая молодая женщина! Живая, энергичная, общительная.
Иветт угрожающе произносит: «Ну, хватит уже!». Я очень опасаюсь, что Вероник Ганс в самое ближайшее время получит сумочкой по голове. А сумочка Иветт весит добрых килограмма три.
Блокнот: «Если вам не в чем себя упрекнуть, вы ничем не рискуете».
— Легко сказать! Легавые — они же как собаки, уж вцепятся, так не отпустят.
«Сдайте одного из ваших, так вам будет спокойнее».
— Ну, насмешила! Чертова мумия!
Бум. Сумочка.
— Я сказала: хватит!
— Да она спятила, старая галоша! Да я ее убью!
Гр-р-р.
Глухо, утробно, очень впечатляюще.
— Прочь с дороги, или я спускаю собаку! — кричит Иветт.
— Тебе это так не пройдет! Я буду жаловаться! От души желаю, чтобы этот тип нашел вас!
Вокруг нас шепчутся возбужденные зеваки. Иветт хватается за кресло и рывком сдвигает его с места.
— Эта Ганс просто сумасшедшая! Подумать только, люди ей своих детей доверяют!
Сумасшедшая или нет, не знаю. Перепуганная — это точно. Может быть, раньше ей уже приходилось иметь дело с полицией, этим можно объяснить такую бурную реакцию.
— Не сердитесь на Вероник, она сейчас действительно не в себе, — говорит нам мужской голос с южным акцентом. — Я — Эрве Пайо, продолжает он, — я тоже инструктор. Один из тех, у кого нет убедительного алиби, — заключает он с горечью. — Знаете, на маленьком курорте, вроде этого, все друг друга знают. Малейшее сомнение в вашей моральной устойчивости, и вы потеряете всех клиентов. А тут вдруг убийства!
«Очень сочувствую».
— Не сомневаюсь. Вероник прекрасно знает, что вы тут ни при чем. Но ей нелегко, она только-только начала приходить в норму, так что…
— О чем вы говорите? — спрашивает Иветт.
— Видели бы вы ее два года назад, — шепчет нам Пайо, — вы бы ее не узнали. Тощая, как скелет, глаза безумные… К счастью, она потеряла сознание на улице, ее тут же госпитализировали, это ее спасло.
— Наркотики?
— Мне не следовало бы вам говорить, но это может объяснить… Знаете, она действительно завязала, снова стала заниматься спортом, железная дисциплина, она снова нашла работу, она даже к травке не притрагивается, и вдруг, здрасьте, жандармы. Это тяжело.
— Но не причина, чтобы хамить! — взрывается Иветт.
— Ее надо понять, — говорит Пайо, — Она прошла через ад.
А я по-прежнему в самом аду, я там уже целых три года и, думаю, проведу еще лет двадцать-тридцать. Но это вряд ли утешит нежную Вероник.
— Это полный абсурд, — продолжает Пайо, которому, «по всей видимости», хочется поболтать. — Как будто кто-то из нас убийца! Как будто кто-то из нас мог убить Соню! Она была такая красивая, и потом, такая… настолько… Короче, никакой причины для убийства!
— Вы были с ней близко знакомы? — спрашивает его Иветт тоном, из которого можно ясно понять, какого рода знакомство она имеет в виду.
— Было разок, в начале сезона, — отвечает он без обиняков, — но вы же не будете кричать об этом на всех углах, а? Тем более что старшина на нее здорово запал, это все знали. И Вероник тоже ничего не знает, — добавляет он, еще сильнее понизив голос, — я предпочел помалкивать, если вы понимаете, о чем я, да и потом, она Соню не любила, потому что Соня видела ее во время лечения. Она постоянно боялась, что Соня проболтается. Можно подумать, это было в ее стиле…
