Мастер Страшного суда - Перуц Лео (бесплатные серии книг TXT) 📗

Он кивнул в сторону бледного молодого человека в роговых очках, вышедшего из аптеки, подождал несколько секунд и сказал затем, обратившись ко мне и понизив голос:

— Этот господин, что вышел, — очень интересный случай, гемофилик. Был уже у всех врачей, профессоров, специалистов, — никто не может помочь. Один на тысячу.

— Господин Сиберни? Так, так, так… Что-то и я слышала об этом, — сказала старуха с корзиной.

Я попросил снотворного порошка и получил несколько маленьких белых таблеток в картонной коробочке.

— А барышни вашей сегодня нет? — спросил я.

— Фрейлейн Польди?

— Кажется, её так зовут. Такая рыженькая.

— Сегодня утром она свободна, потому что вчера дежурила ночью. Мы ждём её с минуты на минуту, теперь уже пять часов; в сущности, она должна была прийти уже час тому назад. Не передать ли мне ей что-нибудь?

— Нет, не нужно, я загляну позже, —ответил я.-Ничего особенного, мне хотелось только передать ей поклон от общего знакомого, с которым я встретился в Граце. Я зашёл сюда по дороге. Впрочем, дайте мне на всякий случай её адрес.

Я видел по лицу провизора, что рассказ про общего знакомого в Граце показался ему не слишком правдоподобным. Он окинул меня испытующим взглядом, написал затем адрес на листке блокнота и сказал, передавая мне его:

— Третий этаж, квартира № 21, у господина надворного советника Каразека. Это её дедушка. Фрейлейн Польди — из очень хорошей семьи, слыхал я также, будто она помолвлена.

«Леопольдина Тайхман, Бройхаузгассе, № 11» — стояло на записке, которую мне дал провизор. Я не поехал туда сразу, я боялся с нею разминуться, потому что она, быть может, уже шла обратно в аптеку, с этим надо было считаться.

Некоторое время я ходил по тротуару перед аптекою взад и вперёд. К шести часам новый ливень загнал меня в мою квартиру. Из окон спальни я мог наблюдать за дверью аптеки.

Время проходило, а её все ещё не было видно. Сумерки сгустились, мне становилось трудно различать лица входивших и выходивших людей. Когда с улицы начал поноситься стук задвигаемых ставен, я покинул свой наблюдательный пост, перестав надеяться, что она ещё придёт.

«Надо ехать к ней, туда минут двадцать пути, — думал я. — Я застану её за ужином, это неприятно. В такое время вторгаться к незнакомым людям! И может быть, её совсем нет дома. В театре или у какой-нибудь приятельницы… Все равно, тогда я подожду её, мне нужно ещё сегодня с нею говорить".

Много времени ушло у меня, прежде чем я разыскал фиакр; было почти восемь часов, когда я прибыл наконец на Бройхаузгассе. Дом №11 был хмурым пятиэтажным зданием казарменного вида. Кинематограф, лавка старого платья, парикмахерская и трактир занимали первый этаж. Лестница был плохо освещена, уже на площадке третьего этажа было совсем темно. Спичек я не захватил с собой и тщетно старался разобрать номера на дверях.

Послышались шаги, двое мужчин впотьмах поднимались по лестнице. Я остановился и прислушался. Вот они миновали второй этаж. Загорелся карманный фонарик, узкий луч света упал на одну из дверей, скользнул вдоль стены, направился влево и потом назад, остановился и осветил латунную дощечку.

— Фридрих Каразек, надворный советник в отставке, — произнёс голос доктора Горского.

— Доктор! — воскликнул я, оторопев. — Вы как сюда попали?

Луч света упал на моё лицо.

— А вот и вы, барон, — услышал я голос инженера.

— И вы тут? — крикнул я, ошеломлённый. — Вас, по-видимому, совсем не поражает, что вы столкнулись тут со мною.

— Поражает? Вам угодно шутить, барон. Я нисколько не сомневался, что и вы прочтёте вечерние газеты, —сказал инженер и потянул за дверной колокольчик.

Глава XV

Я не понял смысла этих слов, я все ещё был бесконечно изумлён неожиданной встречей. Только когда нам открыла дверь старая женщина, когда я увидел её заплаканное лицо, её растерянный вид, мне стало ясно, что в этом доме произошло несчастье.

Инженер назвал себя.

— Сольгруб, — сказал он. — Я тот, кто звонил сюда по телефону час тому назад.

— Молодой господин Каразек просил вас подождать, господа, — прошептала старуха. — Он вернётся через чётверть часа. Он только пошёл в больницу. Входите, пожалуйста, но потише, чтобы господин надворный советник не услышал. Он этого не знает, видите ли. Мы ему ничего не сказали.

— Не знает? — спросил с удивлением доктор Горский.

— Нет. Ещё полчаса тому назад он звал фрейлейн Польди, она ему всегда читает газету по вечерам. «Фрейлейн Польди ещё в аптеке», — сказала я ему. Теперь он сидя заснул с газетой в руках. Проходите, пожалуйста, прямо по коридору, молодой господин Каразек сейчас придёт.

— Мебель Бидермайера, — констатировал инженер и обменялся с доктором Горским взглядом взаимного понимания. Потом он опять обратился к старой женщине.

— Молодой господин Каразек — сын надворного советника, не правда ли?

— Нет, внук, двоюродный брат фрейлейн Польди.

— И несчастье произошло в этой комнате, не так ли?

— Нет, не в этой, как можно, — в кабинете, где фрейлейн устроила свою лабораторию. Сегодня утром стою я в кухне и разговариваю с Мари — я здесь экономка, тридцать два года в доме служу, — вдруг вбегает молодой господин Каразек. «Фрау Седлак, — говорит он, — живо, есть у вас горячее молоко?» Я спрашиваю: «Для кого горячее молоко? Для господина надворного советника?» А он говорит: «Нет, для Польди, она лежит в судорогах па полу». Я как услышала — судороги, испугалась, а он совсем спокоен, он никогда не теряет спокойствия. Схватила я молоко с плиты, вбегаю, вижу: фрейлейн корчится на полу, и личико бледное как мел, а губки синие. Я ещё говорю: «Это падучая», — и хватаю её за руки, и вдруг: «Господи Иисусе, — кричу, — у фрейлейн бутылочка в руке». — «Что с вами, что вы кричите? — говорит господин Каразек и видит тоже бутылочку, берет её, нюхает и бежит к телефону. — Барышня, „скорую помощь“!» Через несколько минут они уже были здесь, счастье ещё, что это так быстро произошло, и доктор «скорой» помощи тоже сказал: «Ещё минута, и, может быть, не было бы уже надежды». И потом он ещё сказал: «Она не могла это сделать по нечаянности. Фармацевт узнает это по запаху сразу…» Вы, господа, простите, мне теперь нужно в кухню. Я дома одна, и господин надворный советник, когда проснётся, попросит рисовой каши.

Она закрыла окно, оправила жёлтый чехол на рояле, окинула взглядом комнату и, найдя все в порядке, вышла. Я встал, чтобы рассмотреть картины на стене. Акварели и небольшие пастели, дилетантская работа — каштановое дерево в цвету, портрет молодого человека, играющего на скрипке, довольно посредственно скомпонованная рыночная площадь в деревне; был здесь и тот натюрморт, который я видел на картинной выставке, — астры и далии в японской зеленоватой вазе, — он, стало быть, не нашёл покупателя. Но больше всего этого привлекала меня другая картина, в полумраке висевшая на стене подле рояля: прекрасная Агата Тайхман в костюме Дездемоны, я узнал её сразу, хотя почти двадцать лет прошло с того дня, когда я видел её в последний раз.

— Странная встреча после двадцатилетней разлуки, доктор, — сказал я и показал на портрет великой актрисы. Внезапная скорбь овладела мною, я почувствовал, какою чужою стала мне моя собственная молодость, с болезненной ясностью осознал я на мгновение быстротечность времени и его неумолимость.

— Агата Тайхман, — сказал доктор и поправил пенсне на носу. — Я видел её на сцене один только раз. Агата Тайхман! Сколько лет было вам тогда, барон? Очень мало, не правда ли, девятнадцать или двадцать, не больше. Воспоминание не окончательно забытое, правда? А я, знаете ли, никогда не имел успеха у женщин. Зато сегодня могу хладнокровно стоять перед старым портретом. Я видел её как-то в роли Медеи, вот и все.

Я не ответил. Инженер посмотрел на нас обоих недоумевающим взглядом, покачал головой, бегло взглянул на картину и прошёл в кабинет.