Еще жива - Шарай Владислав (бесплатные серии книг .txt) 📗
Пока я размышляю, спрашивать или нет, Песочный человек возвращается. Он шагает через поле, запустив одну руку в мешок, чтобы набрать песка. Вот он здесь, под деревом, склонился надо мной. «Спи», — говорит он и окутывает меня дремотным туманом, в котором остается совсем немного от настоящего. Только слова, произнесенные голосом швейцарца.
— Прекрати, англичанка, — говорит он. — Сны для слабаков.
— Ты планировала беременность? — спрашивает швейцарец какое-то время спустя.
Не спим только мы двое в этот недолгий промежуток между тьмой и светом.
— Нет, это явилось сюрпризом.
Тогда он начинает говорить, рассказывая, чего можно ожидать, когда ты в положении, и не давая мне возможности вставить хоть слово.
У меня есть вопросы, страхи. Швейцарец заполняет пробелы в моих знаниях фактами.
— Вы ведете активную половую жизнь?
На этот раз это не доктор Скотт. Незнакомое лицо и белый халат, который может значить, а может и не значить, что он действительно врач. Он представился, когда я вошла, но мой мозг дал осечку, и его имя растворилось в стерильно чистом кондиционированном воздухе.
— Нет.
Он не похож на врача. Он лишен живости, обычно присущей врачам. Они всегда куда-то торопятся. Их ноги, как правило, обуты в удобные туфли, а не в крепкие ботинки с массивными носами. Эти ботинки никогда не бывали в приемном отделении. Никогда они не бывали и на строительной площадке. Если я опущусь на колени и поднесу лицо к полированной коже, то увижу там свое искаженное отражение. Комната смеха со своими кривыми зеркалами живет на этих ботинках, напоминая мне, что с тех пор, как на прошлой неделе подохли мыши, «Поуп Фармацевтикалз» существует словно во сне. Все немного не так, как должно быть, все происходит не так, как происходило раньше, и если лица те же, то души, скрывающиеся за ними, уже другие. Незнакомцы кивают, улыбаются, заговаривают со мной, как будто мы работаем вместе уже два года.
Даже лицо Джорджа П. Поупа в вестибюле изменилось. «„Поуп Фармацевтикалз“ считает вас частью своей семьи», — говорит он, как и раньше, но теперь в этих словах чувствуется ложь.
— Вы уверены?
— Совершенно. Хотя я и не понимаю, каким образом это может вас…
— Есть ли подозрения на беременность?
— …касаться. Нет.
Он похож на охранника. Правда, я видела почти весь штат секьюрити вокруг здания и в столовой, и этот тип не из наших.
Охранники «Поуп Фармацевтикалз» совершают свои обходы при люминесцентном освещении, а у этого парня настоящий загар. Настоящий солнечный загар. Жесткость укоренилась и в его внешности, и в поведении. Он не из тех, чья жизнь проходит в ожидании от одного пончика до другого.
Он делает пометки в толстом блокноте. Или, может, отвечает на вопросы теста: Являетесь ли вы тайным сторонником теории заговора? Насколько хорошо вы осведомлены о состоянии своего сексуального здоровья?
— У вас были недомогания за последний месяц?
— Нет.
— А в последнюю неделю?
— Я вам только что сказала, нет.
— Вы испытывали недомогание сегодня?
— Нет.
— Испытывал ли какие-либо недомогания в последнее время кто-либо в вашем ближайшем родственном и дружеском окружении?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да.
Он мне не верит. Недоверие недвусмысленно читается на его лице. Сбоку его челюсти появилось еле заметное подергивание, совпадающее со стискиванием зубов.
— Вы уверены?
Это робот, не способный мыслить за пределами своего списка вопросов и зазубренных реплик. В этом он совершенно похож на доктора Скотта.
— Абсолютно.
— Вам известно, где находится Хорхе Вальдез?
Чувствую, как мои брови полезли вверх.
— А он разве не на рабочем месте?
— Когда в последний раз вы его видели?
Не вчера, поскольку это был мой выходной. И не позавчера по той же причине. А два дня назад был выходной у Хорхе. Последний раз я видела его, когда он удалялся в вечерних сумерках с наклейкой про Иисуса на заднем бампере своего пикапа.
— В пятницу.
Никакого «в тот день, когда вы обнаружили мышей» или «это интересно». Только очередная пометка в блокноте.
Я сижу, жду. Если он прикоснется ко мне, я выбегу с криком, потому что это руки не доктора. На его правом большом пальце толстая мозолистая кожа, как будто он погрузил его в растопленный желтый воск и дал растечься ровным слоем. Ручка выглядит чужеродной в этой руке, привыкшей орудовать чем-то менее утонченным. Огнестрельным оружием.
Не трогай меня.
Не трогай…
— Можете идти, — говорит он, хотя некое тихое безумие в глубине его глаз свидетельствует о том, что больше всего на свете он хочет заставить меня дать другие ответы. Он протягивает мне свою левую руку. Мы пристально смотрим друг на друга, пока я не отвожу взгляд. Я знаю, что он не врач. А он знает, что я это знаю.
Ваза превратила меня в параноика. Я вижу монстров там, где всего лишь обычные люди.
Он продолжает держать руку вытянутой, но я отталкиваюсь от обтянутой кожзаменителем кушетки без посторонней помощи. Мои ноги опускаются на пол с таким стуком, будто обуты в бетонные ботинки.
Бен умер. Я понимаю это, увидев людей, стоящих у двери в мою квартиру. У них неброская внешность слегка потрепанных полицейских, которые год за годом проводят много часов на ногах. Я вижу по их губам, что они называют свои имена, но в ушах у меня гудит пчелиный рой, и я не могу сосредоточиться при таком шуме.
— Как?
Их губы двигаются, но мне не удается определить смысл произнесенных слов.
— Минуту.
Я трясу головой, наклоняюсь, упираюсь ладонями в колени. И считаю до десяти. Когда я распрямляюсь, гул утихает настолько, что я могу слышать собственный голос:
— Как это случилось?
— Мы работаем над этим, — говорит тот, что повыше.
— Вы знали его? — спрашивает второй — коренастый коротышка, такой же с виду, как и его напарник, только как будто приплюснутый деревянным молотком.
— Мы были друзьями.
Выражение их лиц остается нейтральным.
— С ним что-то было не так, как обычно, что-нибудь странное?
— Он болел. Больше ничего.
— Чем болел?
Не имеет значения, кто из них говорит, слова исходят из одного и того же рта.
Я объясняю им.
— Были у него какие-нибудь странные привычки?
— Он был помешан на компьютерах, — отвечаю я. — Совершенный маньяк.
— Была ли у него склонность есть что-нибудь… необычное? Что-либо, что не является пищей.
Перед глазами появляется Бен, подхватывающий улетевшую креветку. Безумец? Определенно. Но креветка — вполне обычная еда.
— Нет, насколько мне известно.
— Может, какие-то компьютерные детали, бумагу, наполнитель для кошачьего туалета — такого рода вещи.
У меня есть талант изображать глубокую задумчивость на лице.
— Нет.
Какое-то время мы смотрим друга на друга, пока они не начинают производить шум, характерный для уходящих людей, а я — присущий людям, которые этому рады.
Слез нет. И это удивительно, поскольку я знаю, что плачу. Мое тело вовлечено в ряд движений: губы дрожат, щеки подергиваются, плечи сотрясаются. Тем не менее мои глаза сухи, как Сахара.
Все ненормально, даже я сама.
Звоню Джеймсу, так как у меня возникла внезапная потребность узнать, все ли с ним в порядке.
— Со мной все в порядке, — говорит он, — кроме рвоты. По-моему, у меня то же самое, что и у Рауля.
Мое сердце, как Икар, взмывает к солнцу и падает на землю в следующую секунду.
— Джеймс, сделай одолжение, сходи к врачу. Оба сходите.
— Да ерунда. Наверное, мы просто съели что-то несвежее. А ты как?
— Со мной все в порядке, — повторяю я его слова, как попугай.
Мы оба лжецы.
Прощаемся. Со всех сторон подступает смерть, но только я чувствую наваливающуюся мне на плечи, придавливающую к земле тяжесть, поскольку знаю, что Бен мертв.
