Мизерере - Гранже Жан-Кристоф (читать книги TXT) 📗
— Я смотрю, твои рефлексы восстанавливаются.
Волокин в ответ только кивнул. Светлый табак, разложенный на папиросной бумаге, даже не просыпался с колен.
— Уж получше ваших, папаша.
Касдан отступил, высвобождаясь из его хватки. Он швырнул на землю свой «меч».
— Не сомневаюсь, сынок. Но давай обойдемся без обидных кличек. — Он хлопнул в ладони. — Не пора ли нам познакомиться?
— Ни к чему. Я и так все о вас знаю.
— Это меня и интересует. Что тебе обо мне известно?
— Лионель Касдан. Армянский крестоносец. Готовый защищать любыми средствами вдову, сироту и всех невинных… Особенно если они армяне.
— Как ты узнал об убийстве?
— Через Генеральный штаб. Одна приятельница дежурит на площади Бово. Она пересылает мне то, что меня интересует.
Выходит, Касдан угадал. Он попытался изобразить мужскую солидарность.
— Трахаешь ее? — Он подмигнул.
— Нет. — Волокин наконец свернул самокрутку, наверняка предназначавшуюся под косяк, но теперь он не стал добавлять в нее травку. — Я не такой, как вы.
— Как я?
— Мне говорили, вы и дырку в стене готовы натянуть.
Армянин испытал смешанное чувство. Лестно, что ему до сих пор приписывают достоинства жеребца. Но и обидно. Легенда, которую он всю жизнь старательно поддерживал, отчасти ложная, теперь казалась ему пошлой. От истощенного, плохо выбритого молодого человека веяло куда более притягательной чистотой.
— Проехали. Значит, ты получил телекс Верну?
— Ну да, по электронке.
— В котором часу?
— Вчера вечером. Около одиннадцати.
— А сегодня утром ты позвонил в криминалистический учет?
— Хватит вопросов. Вы знаете ответы.
— Но я не знаю, почему тебя так интересует это дело.
— Оно касается детей.
— Оно касается одного ребенка. Свидетеля. Ты считаешь себя специалистом?
Русский улыбнулся ему краешком губ. Чувственная вспышка, наверняка потрясавшая целые этажи секретарш в префектуре полиции.
— Касдан, вам ведь тоже известна моя история. Так что давайте сэкономим время.
— Ты — легавый из отдела по правам несовершеннолетних. У тебя свои счеты с педофилами. Но ты не специалист по насильственным преступлениям. И не психолог, которому поручено допрашивать детей, замешанных в этом деле.
Тот улыбнулся еще шире, и Касдана поразило, сколько в этой улыбке того, о чем он и не догадывался: юности, пылкости, жизнерадостности.
Русский закурил и направил сигарету на Касдана:
— Я вам нужен.
— Чтобы допрашивать ребятишек?
— Не только. Чтобы сорвать банк в этой игре.
Касдан расхохотался:
— Не строй из себя крутого, дай мне наводку.
Молодой полицейский глубоко затянулся и бросил на старого вояку взгляд. Под усилившимся дождем его глаза блестели хрустальным блеском. На ресницах сверкали дождевые капли. Касдан понял. Ломка, апатия, уязвимость соскочившего наркомана — все это лишь для отвода глаз.
Развалина обернулась гением. Солдат, способный стать командиром.
— Отпечаток кроссовки.
— И что?
— Его оставил не свидетель.
— Нет?
— Это след убийцы.
Светлые глаза погрузились в зрачки Касдана.
— Убийца — мальчишка, Касдан.
— Мальчишка? — тупо повторил за ним армянин.
— Вот моя версия: Гетц был педофилом. Один из певчих свел с ним счеты. Конец истории, Касдан. Месть изнасилованного ребенка. Детский заговор.
16
Всю обратную дорогу одна фраза не шла у Касдана из головы. Знаменитая реплика Ремю из фильма Анри Декуэна «Неизвестные в доме». В роли адвоката-пьяницы он бросает суду: «Дети никогда не виновны!» Касдан повторил эти слова вслух, подражая южному акценту актера: «Дети никогда не выно-о-овны…»
И тут же ему вспомнились слова молодого полицейского: «Убийца — мальчишка». Нелепо. Чудовищно. Бред. За сорок лет службы Касдан ни разу не сталкивался с убийством, совершенным ребенком, — разве что очень редко читал о таком в газете, в разделе происшествий. И вот пожалуйста. Проехал пятьдесят километров, потратил три часа времени, чтобы услышать такую чушь.
О Волокине у него уже сложилось определенное мнение. Молодой русский — чокнутый. Накрученный, переживший детскую травму, не удивительно, что ему повсюду мерещатся стервятники-педофилы. Они пожали друг другу руку, обменялись номерами мобильных, но Касдан дал понять, что этим стоит ограничиться. Пусть отдыхает в своей клинике и больше не встревает в его расследование.
Он посмотрел на часы. 21.00. Меньше чем через полчаса он будет дома. Сварит себе горячего кофе и возьмется за книги. Похоже, политический след самый правдоподобный. К утру он будет знатоком политической истории Чили.
Он подъезжал к кольцевому бульвару, когда зазвонил мобильник.
— Это Мендес.
— Есть новости?
— И да и нет. Как я и думал, результаты анализа на токсины отрицательные. Зато есть кое-что другое. — Патологоанатом прокашлялся и продолжал: — Кое-что непонятное. Я завершил исследование шрамов — в частности, на члене. Изучил их под микроскопом.
— И что?
— Они появились не в семидесятых годах. Куда там. В некоторых даже содержится гемосидерин. Следы железа, проще говоря, крови. А это значит, что рубцы едва образовались.
— Неужели его пытали в этом году?
— Да нет, не пытали. По-моему, тут все куда гаже…
— То есть?
— Он сам себя изувечил. Такие раны характерны для некоторых видов извращений. Ты перевязываешь себе член, чтобы повысить чувствительность…
Армянин хранил молчание. Мендес продолжал:
— Знал бы ты, с чем приходится сталкиваться… Да вот на прошлой неделе я получил фрагмент фаллоса. По почте. Кусочек члена, клянусь. И на этом кусочке…
— Ты считаешь Гетца извращенцем?
— Садомазохистом. Хотя я не уверен на все сто. Но мне нетрудно себе представить, как он кромсает свой пенис…
Касдан подумал о Насере — молодом педике. Участвовал он в этих грязных забавах? Тут он вспомнил об их эротических играх на водопроводной станции. Наметился новый след. Причудливый мир извращенцев. И версия о неизвестном сексуальном партнере, садисте и убийце.
— Больше ничего?
— Еще с протезом не все ясно.
— Какой протез?
— Я тебе вчера говорил, что Гетц перенес операцию.
— О'кей. Вспомнил.
— По номеру протеза я хотел выяснить, где он изготовлен и кем была сделана операция.
— Не вышло?
— Нет. Хотя происхождение мне известно — протез изготовлен крупной французской лабораторией, но не удалось установить, какая клиника его приобрела. Никаких следов.
— Как ты это объяснишь?
— Получается, что его вывезли за границу. Но тогда остался бы след на таможне. А его нет. Протез покинул Францию, но никакой иной границы не пересекал. Совершенно непонятно.
Касдан терялся в догадках. Может, это просто бюрократическая ошибка? Пока его больше занимало другое открытие: возможная склонность чилийца к садомазохизму.
Касдан поблагодарил Мендеса за очередной факт, который узнал на несколько часов раньше Верну, и отключился. Свернул с кольцевого бульвара на улицу Шапель, наслаждаясь отсутствием пробок. Вообще-то эта дорога вечно забита. А еще ему нравился ночной Париж под дождем: блестящий и умытый. Сорок лет ему приходилось ездить ночью по городу, и до сих пор не надоело.
Снова зазвонил телефон.
Касдан ответил, выруливая на улицу Мак-Дормуа.
— Месье Касдан?
— Это я, — сказал он, не узнавая голос.
— Я отец Станислас. Священник прихода Нотр-Дам-дю-Розер в Четырнадцатом округе.
Один из тех, кого он не застал, объезжая сегодня храмы.
— Я узнал о смерти Вильгельма Гетца. Чудовищно. Невероятно.
— Кто вам сообщил?
— Отец Саркис. Оставил сообщение. Мы хорошо знакомы. Вы — тот инспектор, которому поручено следствие?
«Инспектор». Сколько еще веков будут использовать это слово, полностью вышедшее из употребления? Но не ему привередничать.
— Да-да, — подтвердил Касдан.