Красная площадь - Смит Мартин Круз (читать полную версию книги txt) 📗
– Мне оно не нужно.
– Я не знаю, что в нем, – Белов попытался сунуть письмо Аркадию в карман. От отца – сыну, так сказать.
Аркадий оттолкнул руку Белова и поразился собственной грубости и глубокому отвращению к этим старикам.
– Благодарю, не надо.
Шуксин, шатаясь, шагнул в сторону Кремля.
– Тогда армию ценили. И советская власть кое-что значила. Тогда фашисты клали в штаны всякий раз, как мы сморкались.
Гуль подхватил разговор.
– А теперь мы стелемся перед Германией и целуем ей зад. Вот что мы получили, дав им подняться с колен.
– А что, кроме плевков в лицо, мы получили за спасение венгров, чехов и поляков? – взрыв чувств, вызванных вопросом, превзошел физические возможности Иванова: дряхлый хранитель полевой сумки неуклюже оперся о крыло машины. «Все они здорово накачались, – подумал Аркадий. – Поднеси спичку – вспыхнут, как масляные тряпки».
– Мы спасли мир, забыли? Мы же спасли мир! – настойчиво твердил Шуксин.
Белов умоляюще спрашивал:
– Почему?
– Он убийца, – сказал Аркадий.
– То была война.
Гуль спросил:
– Думаете, мы потеряли бы Афганистан? Или Европу? Или хотя бы одну республику?
– Я не о войне говорю, – ответил Аркадий.
– Прочти письмо, – умолял Белов.
– Я говорю об убийстве, – повторил Аркадий.
– Аркаша, ну пожалуйста, – по-собачьи умоляюще глядел на него Белов. – Ради меня… Он собирается прочесть письмо!
Генералы взбодрились и окружили его. «Толкни – рассыплются в пыль», – подумал Аркадий. Кого они видят в нем? Его самого? Его отца? Кого же? Это могло стать моментом торжествующей мести, долгожданного исполнения детской мечты. Но событие было слишком печальным, да и в генералах, как бы гротескно они ни выглядели, в этой последней стадии беззубого старческого слабоумия было так много человеческого. Он взял письмо: на глянцевом конверте стояло его имя, выведенное неровными буквами. Конверт был легким и казался пустым.
– Прочту потом, – сказал Аркадий и пошел прочь.
– Не забудь! На Ваганьковском! – крикнул вдогонку Белов. – В десять утра.
«А может, выбросить? – подумал Аркадий. – Или сжечь?»
Следующий день был последним днем так называемого «расследования по горячим следам», последним днем повышенной готовности в точках въезда и выезда, временем разочарований и споров. Аркадий с Яаком «сгоняли» по ложным следам Кима во все три московских аэропорта, расположенных на значительном расстоянии друг от друга к северу, западу и югу от Москвы. По четвертому сигналу они направились на восток, в тупиковый район, известный под названием Люберцы.
– Новый осведомитель? – поинтересовался Аркадий. Он сам вел машину, что всегда было признаком плохого настроения.
– Совсем новый, – утверждал Яак.
– Не Юлия.
– Нет, не Юлия, – подтвердил Яак.
– Взял у нее «Вольво»?
– Возьму. Во всяком случае, это не Юлия, а цыган.
– Цыган?! – Аркадий остановил машину.
– Ты же всегда говорил, что я отношусь к ним с предубеждением, – сказал Яак.
– Когда я думаю о цыганах, то представляю себе поэтов, музыкантов, но уж никак не надежных осведомителей.
– Этот парень, – заметил Яак, – продаст родного брата. Поэтому для меня он – надежный осведомитель.
Мотоцикл Кима был на месте – позади пятиэтажного дома. Темно-синий японский «Судзуки» – произведение искусства на хромированной подставке, объединяющее два цилиндра с двумя колесами. Аркадий и Яак обошли вокруг машины, восхищенно оглядывая ее со всех сторон и мельком бросая взгляды на дом: на верхних этажах – незаконно застекленные балконы; земля усеяна мусором, конечно же, выброшенным из окон, – коробками, пружинами от матрацев, битыми бутылками. Следующий дом стоял в сотне метров. Это был незавершенный участок строительства – расположенные на значительном расстоянии друг от друга жилые коробки с канализационными трубами, лежащими в незасыпанных траншеях, и с пересекающимися, поросшими сорняками бетонными дорожками. Пешеходов не наблюдалось. Небо было затянуто особого рода смогом, представляющим собой смесь из промышленных отходов и безысходности.
Люберцы включали все, чего боялись русские, что должно было быть далеко от центра и не должно было быть в Москве или Ленинграде, что нужно было забыть и не видеть, словно здесь, всего в двадцати километрах от Москвы, начиналась дикая степь. Люберецкое население прямым путем попадало из детсада в профтехучилище, оттуда – на заводской конвейер, а затем – в длинную, до самой могилы, очередь за водкой.
Люберцы, кроме того, были местом, которого так боялись столичные жители: отсюда молодые рабочие ездили электричкой в белокаменную бить ребят из привилегированных семей. Само собой разумеется, люберы выросли в мафию, питавшую особое пристрастие к разгону роковых тусовок и ресторанных компаний.
Яак прокашлялся.
– В подвале, – сказал он.
– В подвале? – меньше всего Аркадию хотелось услышать именно это. – Если мы собираемся лезть в подвал, то нужны пуленепробиваемые жилеты и лампы. Ты их не заказывал?
– Я не знал, что Ким окажется здесь.
– Ты не совсем верил своему надежному осведомителю, так что ли?
– Не хотелось поднимать лишнего шума, – сказал Яак.
Беда в том, что подвалы в Люберцах были не просто подвалами. В них размещались тайные спортзалы – переоборудованные люберецкими парнями котельные и угольные ямы, где проводились запрещенные до недавнего времени частные занятия по борьбе самбо. Аркадию не очень хотелось лазить в одиночестве по этим подвалам, но он осознавал, что на доставку из Москвы специального снаряжения потребуется день.
На скамейке возле дома сидели три старушки, наблюдая за малышами, копошащимися в песочнице, огороженной гнилыми досками. Седые головы и черные пальто делали старушек похожими на ворон.
Яак спросил:
– Помнишь, я говорил о комсомольском клубе, откуда звонили относительно приза, который был у Руди?
– Не очень.
– Говорил ли я, что они продолжают названивать?
– Нашел время вспоминать, – буркнул Аркадий.
– А как насчет моего радио? – спросил Яак.
– Какого еще радио?
– Я его купил, чтобы слушать. А ты забываешь его принести.
– Зайди ко мне и забери.
«Не стоять же весь день у мотоцикла, – подумал Аркадий. – Нас уже давно заметили».
Яак сказал:
– У меня пистолет, так что я иду.
– При появлении постороннего он побежит оттуда. Раз у тебя пистолет, ты останешься и задержишь его здесь.
Аркадий подошел к ступенькам. Женщины глядели на него, как на пришельца из другой галактики. Он попробовал улыбнуться. Нет, улыбки здесь были не в счет. Он бросил взгляд на песочницу. Там никого не было: детишки гонялись за тополиным пухом. Глянул в сторону Яака. Тот сидел на мотоцикле и смотрел на дом.
Аркадий прошел вдоль дома, обнаружив вскоре ступени, ведущие вниз, к железной двери. Дверь была не заперта. За ней было темно, как в преисподней. «Ким! Михаил Ким! Выйди! Поговорить нужно!» – крикнул он.
В ответ глубокое молчание. «Слышно даже, как растут грибы», – подумал Аркадий. Ему не хотелось входить в подвал. «Ким!» – позвал он еще раз. Ощупав вокруг себя стены, Аркадий наткнулся на цепочку. Потянул за нее. Тусклым светом зажглась дюжина лампочек, висящих на проводе, прибитом прямо к балкам, – не столько освещение, сколько ориентиры в темноте. Нагнувшись, Аркадий шагнул вперед, наклонился и оказался как бы в лодке на мелководье.
От пола до потолка было метра полтора, а местами и меньше. Это был лаз в туннель, проложенный поверх открытых труб и вентилей. Над головой скрипела, словно корабль, нижняя часть дома. Он снял с лица паутину и задержал дыхание.
Клаустрофобия – старая спутница такого рода прогулок. Главное – передвигаться от одного крошечного трепещущего огонька к другому. Дышать ровнее. Не думать о давящей на плечи тяжести здания, о низком качестве строительства, о том, что туннель похож на разрушающуюся могилу.
