Меморандум Квиллера - Холл Адам (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
Воспоминание – одна инъекция, эффективный период – двадцать минут, снотворное, возможно, пентотал; другое воспоминание: меня не будили, не интересовались моим именем. Почему меня не допрашивали? Возвращаюсь из состояния бессознательности, воспоминание о каких-то снах, связанных с Ингой, результат второй инъекции и моя реакция на нее. Чрезвычайно важно выяснить, каким препаратом они пользуются, чтобы сопротивляться его действию. Или хотя бы совершить такую попытку.
– Вы хорошо поспали?
Звук помог зрению. Теперь сознание очень быстро возвращалось ко мне, словно ракета, возникающая из глубины. Это не пентотал. Все начало звучать громче, становилось значительно яснее: свет перестал мигать, стал ярким, и его лицо, словно вытравленное на металле, на фоне лепки на потолке; глаза его светились. Сердцебиение усилилось, грудь вздымалась и опадала – начало покоя…
Бог мой, я понял, что они сделали!
– Теперь вы чувствуете себя самим собой, Квиллер. Скажите, как ваше самочувствие?
– Хорошее, – ответил я, прежде чем сумел остановить себя.
Значит, это не пентотал. Этот фокус был мне тоже известен: постепенное введение наркоза с амитал-натрием, затем шоковая доза бензодрина или первитина, чтобы разбудить сонного. Голова у меня была так ясна, что я мог дословно вспомнить то, что говорил нам в 1948 году лектор: грубое пробуждение делает насущно необходимым желание говорить – больным овладевает болтливость такой степени, которую до этого в нем нельзя было предполагать.
Тело дрожало, и нервы напряжены так, как если бы мою кожу стянули сетями из проволочек под электрическим током. Яркий свет, словно отраженный в гранях бриллианта, и звук его голоса, звонкого и чистого, словно удары колокола. Я чувствовал, как все мое тело наливается мощью, и в экстазе мне хотелось кричать, кричать от сознания своей силы. Я поднял руку, чтобы одним ударом раскрошить вдребезги люстру, и вдруг осознал, что на моем лице появилось растерянное и глупое выражение, так как я не смог даже пошевелить рукой. Они привязали мои руки и ноги к креслу, зная, каким я стану сильным, таким сильным, что справлюсь с десятком охранников. И затем наступил спад: я был могуч, но бессилен, не мог двинуться. Я хотел разговаривать, но я не должен был. Результат спада: возбуждение. Язык распух и болел от напряжения, вызванного желанием говорить, которое я подавлял в себе. Молчи! Это все, что ты должен делать. Молчи!
– Теперь вы можете рассказать мне все, что пожелаете, Квиллер.
– Мне нечего рассказывать.
– Я слушаю вас…
– Я ничего не скажу, Фабиан. Мне нечего сказать вам.
– Но ведь между нами существует обоюдная симпатия…
– Послушайте, можете держать меня здесь, пока лицо у меня не почернеет, но ничего не выйдет, ничего у вас не выйдет! – Я перешел на английский. Он тоже.
– Мы не хотим долго держать вас здесь потому, что ваша резидентура начнет беспокоиться о вас. Вы так давно не докладывали о себе…
– Я не докладываю, не обязан ничего докладывать, они… – Молчи, молчи!
– Но вы не должны терять связи с ними…
– Существует почта и…
– Ну? Ну?
– Почтальон всегда звонит дважды. – Пот стекал у меня по лицу, я дышал тяжело, словно пара кузнечных мехов.
– Мы сообщили вашей резидентуре, что некоторое время вы не будете поддерживать с ними связи…
– Не надо никаких марок, никаких марок, Фабиан. Я же говорю, никаких марок! – Безумие, безумие, ты выбалтываешь все одним духом. Говори опять по-немецки и попытайся запутать мыслительный процесс. – Послушайте, мне нечего сказать вам, вы думаете, что можете привязать меня к креслу и накачивать меня наркотиками, рассчитывая, что я выдам таких людей, как Кеннет Линдсей. Солли, бедный Солли, это моя вина, моя вина, я сказал ему это, но он не слышал, он был уже мертв, – вы думаете, он простит мне, скажите, простит? Простит когда-нибудь? Простит?..
Всего трясет. Запах пота. Снова спад, но иного рода: совершенно ясно представляю себе, совершенно отчетливо – они добиваются, чтобы я назвал им имена и шифры и какое у меня задание, – отчетливо сознаю, что должен держать себя в руках, спасти жизнь многих людей и само существование резидентуры. И все время непреодолимое желание выболтать все и сразу покончить с этим… Как у алкоголика: рука, тянущаяся за бутылкой, и мозг, тщетно пытающийся остановить это движение…
– Вы не должны наклеивать марки на письма? Нам это известно. – Нежный голос, почти гипнотизирующий. – Нам неизвестно лишь, как вы получаете сообщения. По-видимому, это очень умно придумано, если никто, ни один человек этого не знает…
– А откуда, черт возьми, кто-нибудь может знать, если все делается строго конспиративно? Вы думаете, что наша организация могла бы противостоять людям, подобным людям из “Феникса”, если бы половина администрации не была занята тем, как направлять и получать секретные сообщения без Поля в ящике-контейнере, и Вин… Винограда… Винограда… Винокура… одного поля ягода… когда она склоняется над тобой, но я не скажу, не скажу, не скажу…
– Виноград? Винокур… Дальше… дальше…
– Все, все!
– О, я знаю, о каком ящике вы говорите…
– Нет, вы там никогда не были…
– Поле? Ящик в поле? Полевой ящик?
– Она стройна, говорю я вам!
– Ящик… Ящик… Какой ящик? С виноградом?
– Гадайте еще раз…
– Помогите мне.
– Гадайте, гадайте, Фабиан… Фабиан… Прости меня, Солли. Это я виноват…
Ясное ощущение опасности, ясное ощущение беспомощности, они ухватились за виноград, боже, помоги мне, я проговорился о Поле… Виноградное поле… Молчи! Или пусть он созреет, виноград… Три мысли – Инга (секс), Кеннет Линдсей Джоунс (потрясение от гибели) и Солли (чувство вины). Могу играть на этих трех вещах, потому что они отвлекают мое внимание и уводят от исповеди. Так будет безопаснее, потому что двое из них мертвы, а она, она – сама смерть…
Снова охватывает дрожь. Кресло вибрирует, словно сиденье в самолете, взмывающем в небо. Рот полон языка и – жажда говорить, говорить, говорить… “Цветы у стены… Цветы, я принесу цветы на могилу Солли, в случае моей смерти перешлите контейнер Солли на Флорес Лас Рамблас лично – я сказал лично, слышите меня, слышите, проклятые ублюдки?”
Дрожь, лихорадочный озноб и чья-то рука на кисти моей руки.
– Что со мной, доктор? Что со мной?
Я слышу свой голос. Это я кричу, да, я… Если бы только Солли услышал меня!
– Это в Барселоне. Мы знаем…
– Вы знаете не все.
– Мы знаем авеню в Барселоне, которая называется Лас Рамблас. А какой номер?
– Испанская инквизиция в новом стиле при помощи амитала, а вы видали когда-нибудь быка с кольцом в носу, быка на арене с кольцом в носу? Она стоит, как матадор, ноги вместе, бедра вперед, и вы хотите забодать ее, как бык, если она будет стоять так на арене, на арене…
– Вы не забыли номер в Лас Рамблас?
– Вы его не знали и не узнаете…
– Нам известно, что это не пятнадцать…
“Ходят косари, ходят косари по лугу…”
– Ведь мы же должны послать туда коробку-контейнер, но не знаем номера дома…
– Убирайтесь к дьяволу!
– Где находится ваша резидентура? Уж конечно, не в Барселоне?
“Держись, Квиллер! Боже мой, как тяжело! Держись, будь они прокляты! Ты обладаешь преимуществом перед ними. Используй же его, Квиллер!” Период максимальной эффективности препарата заканчивается, и я чувствую, что скоро начну освобождаться от действия инъекции. Что им удалось добиться от меня? Всего лишь четыре имени: Поль, Джоунс, Солли, Инга… Да, но Солли и Джоунс мертвы, Инга – сумасшедшая, а Поль – вне их досягаемости. В телефонном справочнике Берлина много Полей, и по одному лишь имени его не найти. Что еще? Возможность посылать письма без марок, коробка-контейнер, но ничего существенного… Максимальная точка действия препарата достигнута! Продолжай держать себя в руках, Квиллер! Спокойнее!
– Мы отправим контейнер в Барселону, и ваш человек сможет получить его в Лас Рамблас. Ну, что проще? Нужно всего лишь поставить номер на коробке и…
