Последнее правило - Пиколт Джоди Линн (библиотека электронных книг .TXT) 📗

В ответ на пробную статью я получила триста писем и неожиданно стала давать советы по воспитанию детей. Потом стала давать советы тем, у кого детей нет, тем, кто хочет их завести, тем, кто не хочет. Подписка на газету увеличилась, когда моя колонка стала выходить не один, а два раза в неделю. И еще поистине примечательная вещь: все эти люди, которые доверили мне свои печали, верят, что у меня есть разгадка, когда придет время разобраться в своей собственной.

Сегодня пришло письмо из Уоррена, штат Вермонт:

Я склоняюсь над клавиатурой и начинаю печатать:

Я перечитала написанное и удалила весь абзац. Кого я пытаюсь обмануть?

Наверное, Берлингтон с пригородом.

Мой сын ночью, тайком, ездит на место преступления. И что, я следую своим советам? Нет.

От лицемерия меня спасает телефонный звонок. Вечер понедельника, начало девятого, поэтому я прихожу к выводу, что звонят Тео. Он поднимает наверху трубку спаренного телефона и через минуту появляется на кухне.

— Тебя, — говорит Тео. Он ждет, пока я сниму трубку, и вновь исчезает в своей спальне.

— Эмма у телефона, — представляюсь я в трубку.

— Миссис Хант? Это Джек Торнтон… учитель математики у Джейкоба.

Внутри у меня все сжимается. Есть учителя, которые видят в Джейкобе лучшее, не обращая внимания на его выходки. А есть другие, которые его не понимают. И даже не стараются. Джек Торнтон хочет сделать из Джейкоба великого математика, однако люди с синдромом Аспергера не всегда гениальны, что бы там ни думал Голливуд. Но его разочаровал ученик, чей почерк неразборчив, который переставляет числа, производя вычисления, который слишком буквально понимает некоторые теоретические концепты математики, например мнимые числа и матрицы.

От звонка Джека Торнтона хорошего не жди.

— Джейкоб вам сообщил о сегодняшнем происшествии?

Джейкоб что-нибудь говорил? Нет. Я бы запомнила. Опять-таки сам он может не сознаться, если не спросить прямо. А еще скорее я бы поняла по изменениям в его поведении. Обычно Джейкоб становится более замкнутым, зажатым или, наоборот, болтает без умолку, словно обезумев, — и я понимаю: что-то произошло. В такие моменты из меня получается настоящий детектив, намного лучше, чем Джейкоб мог бы себе представить.

— Я попросил Джейкоба выйти к доске и написать ответы к домашнему заданию, — объясняет Торнтон. — А когда я укорил его за небрежность, он толкнул меня.

— Толкнул? Вас?

— Да! — подтверждает учитель. — Можете представить реакцию остального класса?

Что ж, это объясняет, почему я не заметила изменений в поведении Джейкоба. Когда весь класс засмеялся, мой сын решил, что поступил хорошо.

— Мне очень жаль. Я с ним поговорю.

Не успела я положить трубку, как на кухне появляется Джейкоб, достает из холодильника пакет молока.

— Что сегодня произошло на математике? — спрашиваю я.

Джейкоб удивленно таращит глаза.

— «Не можешь смириться с правдой», — произносит он, прямо в точку имитируя Джека Николсона. Еще один признак того, что он смущен.

— Я уже разговаривала с мистером Торнтоном. Джейкоб, нельзя толкать учителей.

— Он первый начал.

— Он тебя не толкал!

— Не толкал, но сказал: «Джейкоб, моя трехлетняя дочь написала бы лучше, чем ты». А ты сама всегда говоришь, что если кто-нибудь будет надо мной смеяться, то я должен за себя постоять.

Да, я на самом деле говорила это Джейкобу. И в глубине души обрадовалась тому, что он сам начал взаимодействовать с другим человеком, а не наоборот, пусть даже это взаимодействие выходило за рамки приличий.

Для Джейкоба весь мир в действительности делится на черное и белое. Однажды, в младших классах, позвонил учитель физкультуры, потому что с Джейкобом случился припадок, когда один ученик бросил в него большим красным мячом, играя в «выбивного». «Нельзя бросать в людей предметы, — со слезами на глазах объяснял Джейкоб. — Это правило!»

Почему правило, которое работает в одной ситуации, неприемлемо в другой? Я учу его: если дразнят, нужно дать сдачи, потому что иногда это единственный способ заставить детей не приставать к Джейкобу. Почему он не может дать сдачи учителю, который публично его унижает?

— Учителей нужно уважать, — объясняю я.

— А чем они это заслужили? Уважение нужно заслужить!

Я не нахожу, что ответить. «Потому что мир несправедлив», — думаю я, но кому как не Джейкобу знать об этом.

— Ты сердишься?

Он безразлично протягивает руку за стаканом и наливает себе молока.

Думаю, больше всего в сыне мне не хватает одного: сочувствия. Он боится задеть мои чувства, боится расстроить, но это не интуитивное сопереживание чужой боли. С годами он научился сопереживать, как я бы, например, выучила греческий, — он переводит образ или ситуацию в своем умственном информационном центре, пытается найти подходящее чувство, но так и не овладел этим языком в совершенстве.

Минувшей весной мы в аптеке покупали ему лекарства, и я заметила стойку с открытками ко Дню матери.

— Ты хотя бы раз подарил мне открытку! — вздохнула я.

— Зачем? — спросил Джейкоб.

— Чтобы я знала, что ты любишь меня.

Он пожал плечами.

— Ты и так знаешь.

— Было бы приятно, — объяснила я, — проснуться в День матери и, как и остальные мамы в этой стране, получить от сына открытку.

Джейкоб задумался.

— А когда День матери? — спросил он.

Я сказала и забыла об этом разговоре до десятого мая. Когда я спустилась на кухню и стала, как обычно, готовить себе воскресный кофе, то обнаружила у стеклянного графина конверт. В нем была открытка.

Там не было слов «Дорогая мамочка!» Не было подписи. Там вообще ничего не было написано, потому что Джейкоб делает только то, о чем его просят. Не больше.

В тот день я сидела за кухонным столом и смеялась. Смеялась до тех пор, пока не расплакалась.

Сейчас я взглянула на сына, который не смотрел на меня.

— Нет, Джейкоб. Я на тебя не сержусь.

Однажды, когда Джейкобу было десять, мы шли по магазину игрушек и детской одежды в Уиллистоне, когда из угла, размахивая сабелькой, выпрыгнул мальчик в маске Дарта Вейдера из «Звездных войн».

— Пиф-паф, вы убиты! — крикнул мальчик, и Джейкоб ему поверил. Он начал визжать и трястись, потом попытался просунуть руку сквозь витрину. Делал он это, чтобы убедиться, что не превратился в привидение. Убедиться, что еще способен оставить след в этом мире. Он вертелся и метался, топча коробки, когда убегал от меня.

К тому времени, когда я нагнала его в отделе кукол, он совершенно потерял контроль над собой. Я попыталась напеть Марли. Кричала на него, чтобы он отреагировал на мой голос. Но Джейкоб оставался в своем мирке, и в конечном счете единственным способом успокоить сына осталось стать его живым одеялом, прижать его, разметавшегося на полу, к кафельным плиткам магазина.

Уже вызвали полицию по подозрению в жестоком обращении с ребенком.

Я пятнадцать минут пыталась объяснить полицейским, что мой ребенок аутист, что я не пытаюсь причинить ему вред, а стараюсь помочь.

С тех пор я часто думаю: а что случится, если Джейкоба, когда он будет один, остановит полиция? Например, в воскресенье, когда он ездит на велосипеде в город на встречу с Джесс. Как и большинство родителей детей-аутистов, я поступила так, как советуют на форуме в Интернете: в бумажнике Джейкоба лежит карточка, в которой сказано, что он аутист. Там объясняется полицейским, что поведение Джейкоба — уплощение эмоций, неспособность смотреть в глаза, даже попытка убежать, — симптомы синдрома Аспергера. Тем не менее я продолжаю волноваться, как будет действовать полиция, столкнувшись с высоченным, неконтролируемым лбом весом в восемьдесят пять килограммов, который лезет в задний карман. Станут дожидаться, пока он покажет им свое удостоверение личности, или начнут стрелять?