Поезд-беглец - Кроун Рэй (читаемые книги читать txt) 📗

РЭНКЕН

Я пытался дотянуться до кнопки, пытался вырвать поручень, к которому был прикован, пытался снять наручники, зубами вцепился в них в конце концов, но все было бесполезно. Мэнни не вернулся в кабину, но я знал, что он не ушел. Я чувствовал его где-то рядом… И с каждой секундой таяла моя надежда, что Мэнни вернется и нажмет кнопку, чтобы остановить поезд. В какой-то миг мне даже показалось, что мы еще быстрее припустили навстречу своей смерти.

БАК

Я не мог сдержаться. Я плакал и кричал:

— Он сделал это! Он сделал это!

Мэнни выкарабкался на крышу локомотива и сделал несколько шагов. Потом постоял, согнувшись, несколько секунд, медленно разогнулся и развел руки в стороны. Я замер, увидев эту фантастическую картину.

МЭННИ

Я же говорил, что птицей взлечу, если понадобится. Однажды мне уже пришлось испытать подобные ощущения, и я знаю, что говорю. Обычно все кругом твердят, что человек летает во сне и что это означает, будто он растет. Но я-то летал наяву. Хотя и случилась со мной эта история в глубоком детстве. Так давно, что иногда она кажется мне собственной выдумкой. И в те минуты, когда она всплывает в моей памяти, я сам себе не верю: нет, это было не со мной, не с Мэнни, не с Оскаром Мэнхеймом, это было с каким-то совершенно другим мальчишкой. Я тогда еще только учился премудростям уличной жизни. Еще и года не прошло как я сбежал из дома, где меня круглыми сутками с утра до вечера пилили мать с отчимом: сидишь у нас на шее, хлеб жрешь на дармовщинку, ни черта от тебя не дождешься, бестолочь одна из тебя выйдет (на что я всегда про себя добавлял: «Бестолочь выйдет, а толк останется»). А сами только и перебивались случайными заработками, которые тут же пропивали. Местный полицейский был еще тот пройдоха! Когда отчим приводил его к нам домой, тот не упускал случая опрокинуть рюмашку-другую. Блюститель порядка, называется! Срать он хотел на порядок! Просто в нищий квартал не каждый патруль свой нос совал, вот этот ублюдок в форме и не боялся, что с работы полетит кувырком. Так и вышло, что жаловаться мне было некуда. Да я и не хотел никому жаловаться. Я просто хотел научиться давать отпор, а потому участвовал во всех уличных мальчишеских драках, становясь обычно на сторону тех, кого было меньше числом. Я уже тогда был не дурак и понимал, что если тебя не убьют в какой-нибудь стычке, то только таким образом ты и сумеешь встать на ноги. В тринадцать лет я стал грозой своих ровесников, и к моей команде серьезно относились все молодежные банды портовых кварталов Чикаго. А еще через год я впервые убил человека. Мы выясняли отношения с «лордами», заезжей кодлой из Сисеро. Нас было меньше, чем их, однако мы не стали звать подмогу. На катке, который мы каждый год заливали у самого дальнего грузового пирса, сошлись наши две стаи, и мы устроили недоноскам такую карусель… Мой стратегический замысел заключался в том, что моя команда была на коньках и с хоккейными клюшками, а противник это обнаружил, когда уже вышел на лед и увидел, что попал в западню: мы перекрыли «лордам» все пути к отступлению. После тяжелого боя их остатки прорвались сквозь наши ряды и дали деру. Десяток «лордов» остался лежать на льду. Я сказал своим: «Пленных не брать!» — и первым отправился добивать врага. Конечно, все они пришли в себя в больнице, кроме того шестнадцатилетнего парня, которому я заехал носком лезвия конька в висок. Так уж вышло. Мне было немного жаль этого типа, но война есть война. Самое глупое, что на меня настучал кто-то из своих, и я так никогда потом и не узнал, кто именно. Да, собственно, меня и занесло потом в Чикаго только лишь через двенадцать лет. Когда за спиной уже вырос приличный перечень тюрем и побегов. А история с «птичьим полетом» произошла раньше, чем я впервые угодил за решетку. Мои «ангелы» решили отметить хорошо провернутое дельце (однажды ночью мы удачно «поработали» в магазине спортивного инвентаря, и мало того, что заработали несколько тысяч «зеленых», чего раньше никогда еще не было, но при этом мы даже оставили кое-что из товара для личного пользования) и уговорили меня отправиться в скаутский поход. Сейчас-то я понимаю, что просто детство в заднице свербило у каждого из нас, но тогда мы ничего не могли поделать с неожиданно возникшей и не казавшейся дурацкой и нелепой идеей. Заканчивался август. Мы взяли палатки, спальные мешки, рюкзаки, разные туристские причиндалы, продуктов целую гору надыбали по местным магазинам (помногу не брали, чтобы не попасться на ерунде). Потом купили билеты на автобус (что меня рассмешило больше всего, потому что мы почти никогда ничего не покупали!) и уехали на Гранд-Ривер. Забрались повыше по течению, к самым ее истокам. Один из наших сказал, что когда-то бывал в тех местах вместе с отцом, который тогда еще был у него жив, и очень хвалил. Правда, на легкую жизнь в лесной глуши он нас не настраивал. И мы ловили кайф целую неделю: купались, загорали, ловили рыбу. Правда, жратва быстро кончилась — видно, из-за отсутствия опыта не правильно чего-то рассчитали. Ну, так не ради же жратвы мы туда и ехали. В один из дней мы набрели на старую деревянную геодезическую вышку, возведенную, наверное, еще в самом начале века: она стояла одиноким небоскребом возвышаясь посреди нескольких десятков огромных стогов сена. Примерно метров тридцать, и уж никак не меньше, была ее высота. Семь-восемь лестничных маршей вели под самую крышу вышки. Мои «ангелы» взревели от восторга и стали цепочкой карабкаться по ступенькам вверх. Ребята боготворили меня, но не знали, что была все-таки одна вещь, которая меня пугала до смерти. Высота. Если бы они узнали, мой авторитет наверняка упал бы в их глазах. Я не стал подниматься по лестнице под предлогом, что кто-то должен остаться с младшими внизу. И это всем показалось очень уважительной причиной. Мои оболтусы гирляндой висели на разных этажах-плошадках продуваемой всеми ветрами вышки и начали даже раскачивать ее. Тут уж я серьезно испугался за их жизнь и приказал всем спуститься. Именно в этот день мы пожалели, что никто из нас не догадался «увести» — пусть плохонький — фотоаппарат, чтобы осталась память о нашем верном братстве. Наш поход завершился драматически: кто-то из местных жителей донес в полицию, и к нам нагрянула машина с двумя патрульными. Ребята попались опытные: они сразу раскусили, кто здесь отдает приказы, и не стали распылять свои силы, решив сосредоточиться на мне. За неделю я тоже сумел основательно изучить близлежащую местность и минут пять водил полицейских за собой. Правда, я понимал, что слабее их и что погоня не будет бесконечной. Ноги вынесли меня на ту самую поляну, где стояла геодезическая вышка. И, уже ни мгновения не раздумывая, я тут же полез по лестнице вверх. Спросил бы кто-нибудь меня в тот миг, зачем я это сделал, — клянусь, не смог бы ответить. Но, карабкаясь на вышку, я кинул взгляд вниз и увидел, что один полицейский сразу бросился за мной вдогонку, потом обменялся двумя-тремя фразами с напарником, и тот начал взбираться следом за первым. Их можно было понять: на большой высоте, на узкой площадке, мало ли что произошло бы, вздумая я сопротивляться. Но они не подумали, что дали мне шанс на спасение. Два лестничных марша разделяли меня и ближайшего полицейского, когда я залез на самую верхотуру. Второй отставал еще на один пролет. На секунду оба задержались на лестнице, когда я сбросил вниз свой любимый цветной пиджачок — он давно уже был мне маловат, но я страшно не люблю расставаться со своими старыми вещами из обуви и одежды. Пиджачок плавно опустился на землю, и один из моих верных помощников выскочил из леса и прихватил его, из чего я сделал правильный вывод, что мои лучшие силы где-то рядом и наблюдают за мной, а подальше должны были увести только младших, которые послабее. Стоя на верхней площадке, я начал движениями тела раскачивать деревянную вышку, и подъем полицейских резко замедлился. «Ангелы» выскочили из леса и стали мне помогать. Хотя с земли это делать гораздо труднее, но все-таки ребят было немало. Ближайшему ко мне полицейскому оставалось преодолеть несколько ступенек, когда вышка уже ходила ходуном, расскрипевшись на всю округу, и, словно ненавистные оковы, она успела сбросить с себя пару бревен-креплений. Я набрал воздуху в грудь и, оседлав крышу вышки, раскачал это громоздкое и дряхлое сооружение в последний раз, после чего, преодолев страх перед тридцатиметровой высотой, с отчаянным и пронзительным визгом прыгнул вниз. Я не был уверен, сумею ли достать до одного из стогов сена, но другого выхода у меня не было. Мне повезло. Как обычно, мне повезло. Я приземлился в мягкую, недавно скошенную траву, зарывшись в нее с головой. Я был оглушен тем, что только что совершил, но, не теряя времени, тут же попытался взять себя в руки после столь грандиозного полета. Подняв голову вверх, я увидел жалкую и страшную картину: поскольку «ангелы» не переставали раскачивать вышку ни на секунду, от нее уже оторвалась целая куча перекрытий, лестниц, досок. Спуститься нормальным образом уже было невозможно. Повторить мой прыжок полицейские не решались. А зря: их минутное колебание тоже стоило им жизни. Вышка все-таки в мгновение ока рухнула, рассыпавшись, как карточный домик, и образовала как бы еще один стог. Но деревянный. Скорее всего, он стал могилой для обоих парней. Если это так, то, получается, первое убийство на мой счет надо записать в этот день, а не тогда, когда на катке я ударил шестнадцатилетнего «лорда» коньком в висок. Газет я не читал и не читаю, о судьбе полицейских я так никогда ничего и не узнал. Моя команда уже через час, «оседлав» лодки местных рыбаков, приближалась к мосту через Гранд-Ривер. Там мы вышли к железной дороге, на электричке через Лесли добрались до Лансинга и уже вечером садились на паром, идущий от Маскигона до Милуоки. Конечно, при желании нас можно было вычислить и разыскать, но все-таки, «отметившись» к ночи у своих людей на другом берегу Мичигана, (кстати, именно в тот вечер я познакомился в Милуоки с Джоной, который держал там шишку в одной из банд, но, узнав мое имя, стал уважительно со мной разговаривать, сказав, что наслышан обо мне и моих «ангелах»), — нам было легче отвести от себя подозрения. А может, полицейские пострадали, но не погибли. Мне абсолютно все равно. И тогда было все равно, а сейчас тем более. Нам всегда было взаимно наплевать друг на друга. Главное, что я в тот день понял: если надо, я могу летать птицей. Взлечу, но останусь на свободе. И вот поэтому я сейчас здесь — на крыше локомотива, как на крыше той геодезической вышки. Я раскачиваюсь, оседлав своего скакуна, своего бешеного беглеца. Я раскачиваюсь… Сумасшедший наездник. Свободный наездник… Я раскачиваюсь, и мне осталось только прыгнуть. Вот он, конец пути, вот он, уже виден. Я прыгну и взлечу. И Рэнкен, как те полицейские, уже не сумеет меня остановить. Осталось совсем немного. Совсем чуть-чуть. Я раскачиваюсь в последний раз. Если бы Джона меня видел в эту минуту! И другие ребята из Стоунхэвна! И мои «ангелы», если бы вы меня сейчас видели! Но они обо всем узнают. Бак расскажет им, что я вырвался на свободу. Что я выиграл у Рэнкена. Что я взлетел птицей на сбежавшем локомотиве. Я соврал Баку: свобода пахнет не дерьмом. Свобода пахнет снегом, светом и мягкой, только что скошенной травой. Если бы Джона меня сейчас видел! Прыгаю…