Удольфские тайны - Рэдклиф Анна (бесплатные версии книг .txt) 📗

ГЛАВА LVI

После всех этих разоблачений граф и его семейство стали смотреть на Эмилию, как на родственницу фамилии де Вильруа и оказывать ей, если возможно, еще больше дружеского внимания, чем прежде.

Графа удивляло, что он так долго не получает ответа на свое письмо, посланное Валанкуру в Этювьер, но вместе с тем он радовался своей осторожности, не допустившей его разделить свое беспокойство с Эмилией; иногда, впрочем, замечая, что она изнемогает от горя, вследствие его же первоначальной ошибки, он с трудом удерживался, чтобы не открыть ей всей правды. Приближающаяся свадьба Бланш теперь, однако, отвлекала часть его внимания от предмета его тревоги; обитатели замка уже начали заниматься приготовлениями к этому событию и скором времени ждали прибытия молодого Сент Фуа. Эмилия тщетно старалась принимать участие в окружающем ее оживлении, но душа ее была удручена недавними разоблачениями и беспокойством за Валанкура: после рассказа Терезы о его ужасном состоянии, когда он передавал ей кольцо, Эмилия угадывала, что он впал в мрачное отчаяние; и когда ей представлялось, к чему может повести это отчаяние, сердце ее сжималось от ужаса и горя. Неизвестность относительно его судьбы, неизвестность, которая по ее мнению должна была продолжаться до тех пор, пока Эмилия не вернется в «Долину», казалась ей нестерпимой; в иные минуты она была не в силах притворяться спокойной, поспешно убегала от своих друзей и искала успокоения в глубоком уединении леса, над морским берегом. Там глухой рев пенистых волн и унылое завывание ветра в ветвях деревьев по крайней мере гармонировали с ее настроением; она садилась на обломок скалы, или на поломанных ступенях своей любимой сторожевой вышки, наблюдая, как меняются оттенки вечерних облаков и как вечерний сумрак расстилается над волнами, пока среди темных вод едва можно было различить белые гребни волн, бегущих к берегу. Она часто с меланхолическим восторгом повторяла строки, вырезанные Валанкуром на притолоке двери; в конце концов она старалась подавить эти воспоминания и горе, которое они причиняли ей, и обратить свои мысли на предметы безразличные.

Однажды вечером она захватила с собой лютню и отправилась на свое любимое место; войдя в сторожевую башню, она поднялась по витой лестнице, ведущей в небольшую каморку, менее разрушенную, чем остальное здание и откуда она и прежде не раз с восхищением любовалась обширным видом моря и суши, расстилающимися внизу. Солнце опускалось как раз над той областью Пиренеев, которые разделяла Лангедок от Русильона; встав у маленького решетчатого оконца, горевшего, как и верхушки лесов и волны моря, алым пламенем заката, Эмилия провела рукой по струнам лютни и запела под ее аккомпанемент одну из незатейливых, трогательных мелодий, которые Валанкур бывало в счастливые дни их любви слушал с наслаждением; она сочинила на эту мелодию следующие слова:

К МЕЛАНХОЛИИ

Спокойная прелесть расстилающейся внизу картины вместе с нежной мелодией музыки, успокаивала ее душу и навевала на нее тихую грусть: вечерняя бриза едва подымала рябь на поверхности моря и слегка вздувала быстро скользивший парус, на котором отражался последний луч солнца; лишь по временам всплеск весла нарушал тишину и трепещущий блеск морской глади; Эмилия пела грустные песни старины; наконец, тяжелые воспоминания так сильно разжалобили ее сердце, что горячие слезы закапали из ее глаз на лютню — она поникла головой и замолкла.

Хотя солнце уже закатилось за годы и даже отраженный свет его быстро потухал на самых высоких точках, но Эмилия не уходила из сторожевой башни, а продолжала отдаваться своим меланхолическим грезам, как вдруг ее поразил звук шагов на недалеком расстоянии; взглянув в решетчатое окно, она увидела, что кто-то ходит внизу; она скоро убедилась, что это мосье Боннак, и тотчас же опять погрузилась в грезы, нарушенные его шагами. Немного погодя она снова ударила по струнам лютни и запела свою любимую песню; во время паузы снова раздались шаги, но они уже подымались по лестнице.

Среди сгущающихся сумерок она, быть может, становилась особенно склонна к страху, которого в другое время она не испытала бы. Но чего трусить? не далее, как несколько минут назад она сама видела, что прошел Боннак. Однако шаги по лестнице были быстры и эластичны; не прошло минуты, как дверь комнатки распахнулась и кто-то вошел; лица она не могла рассмотреть в полумраке, но голоса нельзя было скрыть — это несомненно был голос Валанкура! При этих знакомых звуках, всегда возбуждавших в ней волнение, Эмилия вздрогнула от изумления, страха, сомнения… и радости. Увидав его у своих ног, она в бессилии упала на стоявшую поблизости скамью, подавленная разнообразными чувствами, боровшимися в ее сердце, и почти не слыша его голоса, трепетно и страстно звавшего ее по имени. Валанкур, склонившись над Эмилией, сожалел о своей стремительности, побудившей его явиться к ней врасплох. Приехав в замок, он не имел терпения дождаться возвращения графа, гулявшего в саду, как ему сообщили слуги; он бросился искать его; проходя мимо сторожевой башни, он был поражен звуками голоса Эмилии и тотчас же поднялся наверх.

Прошло несколько минут, прежде чем Эмилия очнулась; но когда к ней вернулось сознание, она оттолкнула его попечения с видом холодной сдержанности и спросила, какими судьбами он здесь очутился. В голосе ее звучало неудовольствие — насколько она могла притвориться недовольной в первые минуты свидания с ним.

— Ах, Эмилия! — воскликнул Валанкур, — какой тон! какие речи, Боже мой! Итак у меня не осталось никакой надежды, вы перестали меня уважать и вместе с тем разлюбили!…

— Эта сущая правда, сударь, — проговорила Эмилия стараясь овладеть своим трепещущим голосом, — и если вы цените мое уважение, то вам не следовало бы подавать мне лишнего повода к беспокойству.

Лицо Валанкура мгновенно изменилось: вместо тревоги и сомнения на нем появилось недоумение; он помолчал немного, потом сказал: