Падение Иерусалима - Картун Дерек (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Да?
— Это из Парижа.
— Шалом.
— Все в порядке, — сообщил Баум. — Наше маленькое послание ушло по назначению. Остается надеяться, что оно попадет кому надо.
— Хорошо. А я еще что-нибудь придумаю, — сказал Бен Тов. — Чтобы атаковать цель с разных сторон. Это будет, — Бен Тов поискал французское слово, — подкреплением.
— Прямым подкреплением?
— Нет, косвенным.
Разговор закончился. Баум оплатил его и отправился примерять зеленый свитер.
Глава 10
Телекс, отправленный Уолтерсом приятелю в Триполи, был чуть свет получен в американском посольстве. Работал с ним морской пехотинец по имени Фолсом, дежуривший в шифровальном отделе. У него вполне хватило времени, чтобы снять копию с этого документа, а заодно и с нескольких других, и спрятать их в сапог. Уходя с дежурства в семь утра, он передал сменщику вахтенный журнал и перечень поступивших за ночь сообщений, расписался в книге и отправился домой спать.
Где-то в середине дня Фолсом появился в старом городе: уверенно пересек лабиринт узеньких улочек и поднялся к крепости, некогда сторожившей гавань, — теперь тут был музей. По дороге американец несколько раз тревожно оглянулся — последнее время у него иногда возникало чувство, будто за ним следят, и это напугало его, но остановить уже не могло. Люди, которым он служил, с самого начала дали ему понять: в случае неповиновения доказательства его вины будут переправлены в посольство.
В собственных глазах Фолсом был жертвой несправедливости: ну откуда, в самом деле, мог он знать, что ему подстроят ловушку с той девчонкой, что она несовершеннолетняя, а ее так называемый братец вербует агентов для разведывательного бюро полковника Ялафа? Ему бы тогда же рассказать все начальству — перевели бы его куда-нибудь втихаря, и все. Работает он неплохо, и стаж большой, и отличия — командование знает, что башковитого парня найти потруднее, чем мускулистого. Но он в тот вечер запаниковал, со страху подписал бумагу, которую ему подсунули. И с тех пор — вот уж больше года — поставляет здешней разведке всякую информацию. По правде сказать, старался Фолсом куда больше, чем требовалось, но в этом он и самому себе бы не признался. Ялаф был хитер: знал, что подпись под признанием заставит завербованного агента сотрудничать, но усердие в нем пробудит лишь щедрая плата за услуги. «Все равно, семь бед — один ответ, — говорил себе Фолсом, подобно другим людям, оказавшимся в таком же положении. — Так чего уж тут стесняться?..»
Он купил билет в музей, вошел в крепость и сразу направился в отдел археологии — по дороге к римской галере ему пришлось пройти мимо древнего фронтона, снятого с арки Марка Аврелия. Экспонат сохранился плохо, весь был оббит и поцарапан, он явно не составлял гордости музея и его кое-как приткнули к стене, оставив позади узкую щель. Вот в эту-то щель и сунул украдкой Фолсом принесенный в кармане конверт. Потом, пройдя быстрым шагом по другим залам, двинулся к выходу и с облегчением окунулся снова в слепящий послеполуденный солнечный свет. Бросив взгляд вниз, на оживленную гавань, он круто повернул в обратную сторону.
Морской пехотинец Фолсом и не подозревал, что ливийская разведка считает его самым ценным приобретением за многие годы и что полковник Ялаф — двоюродный брат Каддафи — лично просматривает всю поступающую от него, Фолсома, информацию. Глава государства полагался на преданность своего кузена и был уверен, что разведка поставляет ему подлинные данные, снабжая их правдивыми комментариями и оценками. Ведомство, возглавляемое полковником Ялафом, трудилось изо всех сил, чтобы оправдать такое доверие, однако на сей раз полученное из Иерусалима сообщение поставило всех в тупик. Никто в толк взять не мог, что оно означает. Осторожно проконсультировались в иностранном отделе. Там проявили некоторую нервозность и предложили, что шифровку следует показать самому Каддафи, так как она, скорее всего, предназначена непосредственно ему. Так оно и оказалось.
Каддафи читал коротенький текст гораздо дольше, чем требовалось. Потом, глянув на стоящего перед ним Ялафа, вскочил с кресла и, схватив подвернувшийся под руку увесистый фолиант, запустил через всю комнату.
— Палестинские собаки, — выкрикнул он прямо в лицо перепуганному Ялафу. — Идиоты, от них один вред! Все они дерьмо! Да проклянут их собственные матери!
Ялаф не смел рта раскрыть в ожидании, пока утихнет приступ ярости — это ему было не впервой. Каддафи бесновался долго — полковнику казалось, будто время остановилось. Тишина наступила так же внезапно, как начался крик. Но это был еще не конец.
— Наисекретнейшую информацию я передал человеку, которому доверял, как брату, а он все выболтал! И вот, извольте радоваться, она ко мне возвращается через чужую разведку! Один Аллах знает, в скольких грязных империалистических лапах она побывала! И все почему, а? Потому что каждый палестинец — собака, вот почему! Запомни, Ялаф, палестинцы только болтать умеют и ни на что другое не способны. Ни на что!
Он сам себя заводил в гневе. Ялафу хотелось бы оказаться за дверью, но он знал по опыту, что в такие моменты самое безопасное — сохранить неподвижность и молчание. Что он и сделал.
— Предупредить бы надо этого дурня, — продолжал Каддафи на самой высокой ноте. — Но я этого не сделаю, не стоит он того. Плетки он заслуживает, кнута хорошего! А это еще самый приличный из них. То-то они и сидят сорок лет в своих лагерях. Лучшего и не заслуживают, собаки эти!
Наконец он опустился в кресло и перечитал сообщение, столь его оскорбившее.
— Совпадения быть не может, — теперь он бормотал про себя, будто забыв о присутствии Ялафа. — Не верю я в совпадения. И никому я насчет этого француза не говорил, одному только профессору Ханифу — это точно.
Каддафи швырнул листок через стол, и Ялаф, шагнув вперед, взял его.
— Можешь связаться с Ханифом? Он в Дамаске.
— Могу.
— Пусть о вашем разговоре никто не знает. Никто, слышишь? Прочти ему, что тут написано. Скажи, что в группе предатель, пусть язык ему вырежет. Скажи, что его лично я не подозреваю, но пусть получше смотрит за своими людьми.
Полковник Ялаф козырнул своему родственнику и удалился.
Разговор, о котором в гневе упомянул Каддафи и который послужил началом описываемых событий, произошел несколькими днями раньше. Ханиф прибыл из Дамаска утренним рейсом: безукоризненный белый костюм, столь же белоснежная шелковая рубашка фасона «баттон-даун», пристойный галстук — ни дать ни взять преуспевающий консерватор. Встретивший его офицер проводил гостя к черному «мерседесу» под государственным флагом и сел рядом с водителем, профессор позади. Машина тронулась.
— Добро пожаловать, — сказал, обернувшись, офицер, он слегка нервничал. — Вождь поручил мне передать вам наилучшие пожелания. Он примет вас без промедления в штабе.
Пассажир молча кивнул в ответ.
— Так будет спокойнее, — продолжал офицер, потянувшись, чтобы задернуть занавески на окнах. — Мне приказано позаботиться о вашей безопасности.
Он чувствовал себя неловко: приезжий был явно не склонен к общению. Гостю положено оказывать всевозможные почести, но как прикажите оказывать почести человеку, который в ответ слова не проронит? Офицер и сам умолк, и так в полном молчании они проделали весь двадцатипятикилометровый путь до Триполи.
Бедуинский шатер был раскинут на крохотной, огороженной кустами полянке между большими современными зданиями, в которых располагается генштаб ливийской армии. От жаровни, стоявшей в продуваемом насквозь шатре, струился тонкий кисловатый дымок, щипавший горло. Вокруг стояли низкие стулья для гостей и столы, на которых громоздились в беспорядке книги и журналы, — их, видимо, перелистывали отнюдь не для развлечения. У входа висел, поблескивая, «Калашников» и рядом — хлыст для верховой езды. Каддафи сидел в кресле, повернувшись к гостю лицом. На нем был мундир армейского полковника с расстегнутым воротом, без всяких регалий. Он курил американскую сигарету, заправленную в короткий янтарный мундштук. Тонкая золотая цепочка обвивала левое запястье.
