Могила на взморье (ЛП) - Берг Эрик (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
— Принеси нам из булочной пять булочек, но не позволяй себя обмануть.
Позже, после падения стены, она ему посоветовала:
— Держись Майка, он потащит тебя за собой.
Мать Харри была демоном его жизни. Глупо было только то, что он любил ее. Все было бы гораздо проще, если бы он мог ее ненавидеть или забыть.
Подушка, которая неожиданно оказалась у него в руках, была белой, чистой и пахла свежестью. Будет ли это последним запахом, который его мать почувствует перед смертью? Не будет ли такая душистая смерть слишком милосердной?
Сантиметр за сантиметром он приближал подушку к ее лицу, до тех пор пока не почувствовал на своих ладонях мягкость и теплоту ее кожи. Когда он прижал подушку к лицу Эдит, на его глазах выступили слезы, и чем отчаяннее она сопротивлялась своими тонкими руками, тем сильнее он плакал. Но к его отчаянию, она не уворачивалась.
Он надавил сильнее. И держал, держал, держал…
Мысленно он видел женщину с побережья, любящую печь пироги, труженицу, домохозяйку, которая засучивала рукава перед горой грязной посуды. Мать, которая всегда любила его, но никогда не обращала на него внимание; мать, которая уделяла все свое внимание его сестре Маргрете, но при этом никогда не любила ее. Даже когда сопротивление Эдит было уже давно сломлено, и ее дыхание остановилось, он продолжал прижимать подушку к ее лицу. В лунном свете его поведение не казалось страшным, скорее его можно было назвать милосердным.
Когда он, наконец, снова приподнял подушку, то нашел там этому подтверждение — его мать выглядела абсолютно умиротворенной. Следовательно, смерть хорошее место и огромное утешение. В конце концов, может быть, христианские церкви, утверждающие, что те, кто страдает на земле, попадут на небо, правы?
Он закрыл глаза и с минуту вслушивался в чудесную тишину, которую не нарушало ни слова.
— Харри?
Мужчина вздрогнул и посмотрел вниз, на кровать. Эдит смотрела на него уставшими глазами.
— Харри, что ты здесь стоишь? Где ты так долго бродил? — пробормотала она, как будто он снова был мальчиком. — А, не важно. Иди спать. Дай мне поспать, ладно?
Подушка, которую он намеревался прижать к лицу матери, исчезла. Смерть Эдит снова откладывалась.
Харри вышел из комнаты и выбежал из дома, чтобы бежать сквозь ночь, во дворец, во дворец желаний. Возможно, он найдет там силу, и все его идеи воплотятся в жизнь.
Глава 10
В среду, через день после моего приезда, утреннее небо над Пёль было размыто персиковыми и зелеными оттенками, смешанными с синим цветом, который я не знала в Аргентине. Из комнаты для гостей Пьера на первом этаже, я смотрела сквозь туманные луга, пашни и море, которые казались тесно связанными между собой. Изменения цветов в буквальном смысле были размытыми, потакая ласковому ровному свету восходящего солнца. Легкий ветер дул мне навстречу, и чем дольше я внимательно слушала тишину, тем более отчетливо слышала, как шумит Балтийское море. Тонкий аромат древесины проникал из внутренней части помещения. Дачный шкаф и кровать, на которой я отлично выспалась, были импозантными единичными вещами, которые прекрасно гармонировали с современными нежно — зелеными креслами. Фотообои с мотивом из камыша на всех четырех стенах предавали комнате в наивысшей степени успокоительную атмосферу. Мне понадобилось несколько минут для того, чтобы я заметила, что находилась в прежней детской комнате Пьера.
Всей нашей компанией мы были здесь не более четыре, пяти раз. Напротив, у меня мы встречались, по меньшей мере, раз в неделю, к неудовольствию Сабины, которая всегда жаловалась на наш смех, который она называла шумом. Также у Майка, Моргенротов и Петерсенов мы провели много вечеров. Только отец Жаклин не хотел видеть нас в своем доме. Старый Бальтус хотя и признавал детей необходимыми для дальнейшего существования социализма и человечества (в этой последовательности), но нас все же не любил, и поэтому мы были высланы из его рабоче-крестьянского домовладения. Напротив, родители Пьера были приветливыми людьми, и его комната была не хуже нашей, но тем не менее, Майк всегда по какой-то причине определял, чтобы мы встречались в другом месте. И Майк был главным.
Мой взгляд упал на небольшую полку на стене, на которой стоял несколько потрепанный путеводитель по балтийскому берегу. Одна глава была посвящена Пёль. Я читала о вещах, которые больше не знала или вообще никогда не догадывалась. С тридцатью шестью квадратными километрами Пёль был седьмым по величине немецким островом, населенным примерно двумя тысячами пятьюстами людьми, что в итоге давало шестьдесят девять жителей на один квадратный километр. Где еще в Германии заселение было таким редким? В наибольших пятнадцати деревнях было менее ста жителей. Говорилось о маленьких гаванях, пляжах, туристских тропах, музеях, рыболовных реях, яхт-клубах, и конюшнях, и почти ничего из этого ни о чем мне не говорило.
Во мне господствовало чувство потерянности. Жила ли я вообще когда-нибудь здесь? Ландшафт был знаком. Свет, шум моря и ветра тоже. Тем не менее, я чувствовала себя чужим человеком, оставленным в неизвестной местности.
Я снова думала о своей амнезии. Как холерик в считанные секунды впадает в гнев, так страх напал на меня, и именно неожиданно. Где-то глубоко во мне была скрыта правда, без которой я не могу продвигаться вперед. Часть меня была отрезана, как ампутированная нога, и фантомная боль позволяла мне разочаровываться, так как я понимала, что средства против не было.
Меня охватило желание стучать головой об стену, только чтобы почувствовать настоящую боль и таким образом перекрыть другую, как бы несуществующую боль. Как раз, когда я обеими руками вцепилась в череп, услышала бубенчик велосипеда и вскоре после этого чавкающий шум шин на лугу перед домом.
Воспоминания о моем детстве ожили в тысячах утренних часов, когда почтальон, невысокий господин Мельхиор приносил мимоходом на своем велике почту.
Я подошла к окну, но ничего не смогла увидеть. Мгновением позже в дверь моей комнаты постучали.
— Минутку.
Я была одета только в трусики и растянутую футболку. Быстро проскользнула под одеяло, прижавшись затылком к пуховой подушке, и при этом мои волосы образовали на ней большой черный венок.
— Да, пожалуйста?
Вошел Пьер, балансируя с подносом и из-за края которого он мне улыбался.
― Буенос Диос, сеньора Малер, для вас настоящий макленбургский завтрак, вместе с салатом из сельди, крабами под майонезом, огурцом и укропом… — Он остановился. – Ух ты!
— Что такое?
— Я думал, что что-то подобное бывает только в кино, но кто―то выглядит прекрасно после пробуждения.
Либо он был замечательным лжецом, либо носил розовые контактные линзы. Но за какие-то секунды он умудрился сделать так, чтобы я почувствовала себя лучше. Так же, как быстро появилось паническое беспокойство, так же быстро оно исчезло.
— Как раз это мне еще не совсем удалось еще, — призналась я. – Но теперь… Прошла вечность с тех пор, как я последний раз слышала звонок велосипеда почтальона.
— Ты его и не слышала сегодня. Это звонил я, когда возвращался от пекаря. Я подумал, что тебе понравится. Часто одного шума бывает достаточно, чтобы оживить тысячное утро.
Я улыбнулась.
― Ты милый.
— Ты тоже, — сказал он и сел вплотную рядом со мной на край кровати, примерно на уровне моей груди.
Он был одет в шорты и намеренно, очень высоко закатал рукава своей рубашки, чтобы каждый мог любоваться его загорелыми, покрытыми темными волосами ногами и широкими плечами.
— Что с ним случилось? – спросила я.
На мгновение показалось, что веселость Пьера пропала, затем он снова улыбнулся.
― О, ты говоришь о господине Мельхиоре? После воссоединения немецкая почта дала ему служебный автомобиль, потому что якобы его работа не была эффективной, и он в будущем должен был развозить почту на большей территории. Но он твердо отказался использовать машину. И охотно работал на три часа дольше. Когда однажды под ним сломался велосипед, он получил травму и был отправлен в досрочную отставку. Он тайком похоронил велосипед рядом с кладбищем, о чем рассказал мне как своему врачу спустя годы на смертном одре. Я позаботился о том, чтобы он и его любимец находились на расстоянии метра друг от друга, разделенные только низкой стеной.
