Разбуди меня в 4.20 (СИ) - Лис Филипп (книги серии онлайн .TXT, .FB2) 📗
Ноги немного потоптались на одном месте, потом правая нога отерлась о левую штанину, снимая тем самым налет капель, уже прилично впитавшихся в обувь. Понятия не имею, почему в такую дождливо-снежную погоду этот человек из ФСБ одет как летом. Может, у него свои мотивы не признавать наступления осени? Или он думает, что если оденется легче, то и на улице теплее будет? Логика здоровая для нексуса, но в нашей убожеской вселенной такая штука не пройдет.
Логика вообще странная штука. Она зависит от общего или локально-разветвленного итога анализа физических закономерностей, лежащих в основе мироздания. Тут были одни, в нексусе — другие, а про пограничные миры я вообще ничего не знал. Одним эгрегорам известно, что лежит по ту сторону от шлюзов. Но то, что с той стороны приходят не люди, а эгрегоры, уже говорит о том, что все перевернуто в пограничных мирах.
— Я думаю, не тот у меня чин, чтобы о таких вещах рассуждать, — произнес человек в грязных туфлях. — Вы должны пройти со мной…
Вот еще! У меня девушка потерялась, нексус в опасности, существа бегут из него и грозятся, что скоро все будет убито, у меня откровения и мерцания, которые дают мне понять, что наши миры скручены сложными причинно-следственными связями, и один без другого не может существовать. У меня ясно и недвусмысленно поставлена задача, которая остановит сиреневое безумие, вырвавшееся из штолен, разбуженное моими соплеменниками, а я должен идти с ним? Так не пойдет! В конце концов, избранный я или нет? Это мне подчиняются законы всемирного опустошения логики и пересмотр всех законов, включая те, что давно уже действуют, нет человека, который бы их не знал. Имеется в виду физические закономерности. Я сам определю, куда и с кем идти.
— Никуда я не пойду, у меня дела…
Он кашлянул. Видимо, не привык, что ему отказывают.
— Это дело государственной важности…
Нелепый довод. Человек, который в любой момент может уйти в нексус и никогда не вернуться, уж ничего не хочет знать ни о государстве, ни о чем-либо другом, ограничивающем свободу воли и свободу мысли. Поэтому я не купился на такую штучку.
— А меня это не волнует… — ответил я ему. — В нексусе наблюдается нестабильность, и я должен быть там. Без меня не начнется финальная битва с Карасазом — сиреневым безумием — о котором говорил эгрегор слепого поиска. А если оно поглотит нексус, придет сюда, на улицы нашего города, на дома, проникнет в каждый дом, вцепится в каждого человека. Это означает, что ты останешься без работы…
Он снова кашлянул.
— Значит, не пойдешь?
— Нет!
— Тогда я должен применить силу. — Он вынул из-под пиджака, нижний краешек которого я видел своей опущенной головой, пистолет. Большой и черный. Стволом он ткнул меня в живот.
Он, очевидно, думал, что может меня заставить. Нет, это я его могу заставить. Сила, которую он демонстрировал, был пуста и бесцельна. Даже если бы он выстрелил, я был уверен, что пуля растворилась бы, не долетев до меня. Но какая разница, ведь исход финальной битвы зависел не от него, не от того, вопьется ли в меня кусочек свинца или смогу ли я инсталлироваться оттуда, откуда смогу. Сегодня утром я френологическим методом предсказал себе судьбу. И все, что я видел, сбывалось.
— Думаешь, я испугался!?! Это ты сейчас испугаешься!!! Убери от меня этот фаллический символ!!! — И ударил по пистолету так, что тот его выронил.
Когда я произнес эти слова, треск разрываемой материи оглушил меня, Коромыслова и всех тех бабушек, что сидели на скамейки. Я слышал отчетливо звуки приближающегося спасения: «сирф-сирф-сирф». Не понимая, что происходит, майор вертелся и смотрел по сторонам пока не увидел то, чего я не видел. Это его сгубило.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а… — завыл он.
— Сирф-сирф-сирф-сирф…
Не знаю, увидел ли он то, что я ожидал, или испугался чего-то другого. Ботинки, разбрызгивая в разные стороны лужи, которые были вокруг, в которые они наступали без разбору пути, уносили его вдаль с жуткими криками панического ужаса. Звуки стихали: стихали и крики, и сирфование. Только в этот момент я поднял голову. Взору моему открылись две червоточины, оставленные огромными червями, пробившими ход в наш мир.
Я не стал вдаваться в подробности, какой силой я заставил червей выползти на свет божий. И объяснения старался не искать. Нексус трясло, поэтому я должен был довести свою работу до конца. Время играло против нас, против сикеров. Мне ничего не оставалось делать кроме как бежать дальше.
Знакомые улицы, растворившиеся в нексусе, уже были настолько противны и никому не нужны, что оставалось только терпеть это. Верилось, что Дара еще жива и где-то там, на своем этаже в своей квартире, на диване, где мы проведи две ночи вместе. Только бы все было в порядке. Только сейчас я осознавал, что все, что меня окружает, не имеет смысла без одного единственного человека — без нее. Больше нечего к этому добавить, оставалось только сказать ей это, но перед этим найти.
Влетев на лестницею клетку её этажа, я позвонил в певучий звонок, а потом с замиранием сердца ожидал, когда же она выйдет. Нет, не было ни шагов в коридоре с той стороны двери, ни криков, что сейчас откроет. Я ждал даже тогда, когда прошло фиксированное время в интервале которого все нормальные двери давно открывались гостям. Вот когда начинается опустошение, врывающееся в твоё тело и твою душу, не спрашивая разрешения. Садясь на лестницу чтобы дать отдохнуть ногам, я все думал о том, насколько все глупо устроено. И особенно глупо устроена фабула человеческих отношений.
Стараясь сохранять ясность ума, я попытался взбодриться, прыгая на одном месте. Это не помогло. Когда присел на лестничную ступеньку, сразу уснул. Уснул и видел сон. Таких красочных и нелепых снов я еще никогда не видел. Да что говорить, я не видел снов с той самой поры, когда видел обезьян, которые требовали создать нормальное человеческое общество.
Так вот, все начиналось с того, что компромиссная реальность между нексусом и нашим миром стала заселяться кем попало. Одним из этих людей, отношение ни к одному из прежних миров не имеющих, был водопроводчик. Кстати, он очень походил на того водопроводчика, который вспугнул без каких-либо видимых причин паркуриста, общавшегося со мной вчера. Хотя, кто его знает, может, это и был тот самый водопроводчик, а может, его брат или сын. Только в новой схеме реальности он был не водопроводчиком, а супергероем, который бросал вызов всем нарушителям общемыслительного процесса. Из прошлого у него остался только комбинезон и газовый ключ.
Я, как представитель подросшего поколения с большим протестным потенциалом, был специально выгнан из общемыслительного процесса, в котором некоторые давно организовали странный Орден Памяти. Я возглавил схизматические течения, которые разрушали общее триединое пространство общения. Дара была со мной там, во сне.
Тачан смог найти в минерале, который был под храмом ординатов, идею о всепоглощающем исхате. Исхат представлял собой некую субстанцию, которая не давала мыслям расходиться и сходиться. С таким страшным оружием он мог бы поглотить часть компромиссного нексуса, но почему-то воздерживался от такого необдуманного шага. В конечном счете, Водопроводчик проник на его завод по производству черных треугольников, падающих с неба, и выкрасть эту интересную идею об исхате, после чего утопить её в Омуте, чтоб потомкам не досталась.
В память о Тачане, который совсем опустил руки и начал писать книгу «Курс забвения для начинающих», я сошелся с Водопроводчиков на берегу желтой дороги. Затяжная и тяжелая была битва, но, в конечном счете, я одолел его. Больших трудов стоило нам попасть к алтарю мироздания, хранящемуся в руинах храма Ордена Забвения. Попав туда, я внес несколько значимых изменений. Во-первых, теперь на небе из силикатного кирпича было три солнца, одно из них было черепом, в одной его глазнице была роза, в другой — кусок колючей проволоки. Во-вторых, мы провели туда трубопровод, чтобы сократить время на латание дыр, пробиваемых матовыми восходящими пузырьками. В-третьих, сферическое мироздание заменили на квадратное. Все те деформации, что появились в результате этой поправки, помогли миру затянуться в дыры, которые подразумевались там, где они и должны быть — на дне и поверхности пористых штолен.
