Пассажир - Гранже Жан-Кристоф (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Она повернулась к нему спиной. Он удержал ее за руку.
— Вы подозреваете одного из нас в убийстве?
Поколебавшись, она заговорила уже не таким командным тоном:
— Честно говоря, я и сама не знаю. Это направление в расследовании основывается на одних предположениях… — Она огляделась. На полках стояли банки с ртутью, упаковки йода и брома. — Более легковесных, чем любой из ваших паров.
Через пять минут она была на музейной парковке и разглядывала план парижского предместья. Анаис пыталась прикинуть маршрут, исходя из списка имен и адресов.
Зазвонил мобильный. Солина. Она подбросила мобильный на ладони и прикинула, могли ли его засечь. Ей бы следовало выбросить его, как только она вышла из тюрьмы.
После пятого звонка она ответила. Зажмурившись, словно в ожидании взрыва.
— Ты самая мерзкая стерва из всех, кого я видел.
— Мне пришлось. Нужно разрабатывать другой след.
— Какой же?
— Не могу сказать.
— Тем хуже для тебя.
— Угрозами меня не проймешь.
— А два свеженьких трупа?
— Чьих?
— Пока не установлено. Два парня в фирменных черных костюмах. Одного уложили двумя пулями сорок пятого калибра. Второму всадили в рожу осколок стекла. Дом арендует некий Арно Шаплен. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Нет, — солгала она.
Кровь отхлынула у нее от головы.
— В двух кварталах оттуда на улице Бреге нашли их тачку. Черная «ауди» Q7. Номерной знак 360 643 АР 33. Это тебе тоже ни о чем не говорит?
Анаис молчала, судорожно пытаясь собраться с мыслями. Значит, Януш уцелел и на этот раз. Теперь единственной доброй вестью от него, на которую она могла рассчитывать, были трупы.
— И похоже, съемщик лофта по описанию соответствует Янушу.
— Откуда ты узнал? — спросила она, поворачивая ключ зажигания.
— Кто-то проболтался. У нас в полиции очень тонкие стены.
— Кто ведет дело?
— Уголовка. Но я позвоню прокурору. Это история связана с перестрелкой на Монталамбер. Значит, я и буду ее расследовать.
— Ты можешь это доказать?
— Докажу, если мне передадут дело.
— А где трупы?
— А сама как думаешь? В Институте судебной медицины.
Анаис не знала, где это, но она найдет.
— Встречаемся там?
— Даже не знаю, как тебе это удается, — усмехнулся он. — Ты меня имеешь, как хочешь, а я прошу добавки. Может, займемся садомазохизмом?
— Через полчаса?
— Я уже в пути. Жду тебя на месте.
Оба зародыша витают в околоплодной жидкости, подобно двум крошечным космонавтам. Между кровью и водой, воздухом и духом. Легкие, сплетенные воедино. Первый намного больше. Тем не менее именно он находится сверху. Второй вжат в нижнюю стенку матки. Побежденный. Над ними вьется, изгибается сеть сосудов, похожих на летучие корни, как у тех растений, которые выращивают в невесомости на космических станциях.
— У нас проблема.
Кабинет врача. Он не сводит глаз с мужчины и беременной женщины, сидящих напротив него. Она — молодая блондинка с почти белыми волосами, он — крупный бородач. В комнате преобладают осенние тона. Красный, охряный, золотисто-коричневый. Только лакированное дерево и пурпурные ткани.
— Что за проблема?
Женщина, обхватив руками округлившийся живот, задает этот вопрос с агрессивностью, выдающей ее страх. У нее лицо славянского типа. Высокие скулы. Кошачьи глаза. Волосы такие тонкие, что искрятся на солнце. Между налитыми грудями беременной женщины сверкает крест.
Мужчина представляет собой мужское воплощение все того же славянского типа. Рубаха дровосека, широкие плечи, густая борода. Выступающая челюсть.
Врачу явно не по себе. Его лицо не предвещает ничего доброго. Молодой, но уже почти облысевший. Блестящий лоб венчает костистое лицо, словно завершение навязчивой, неотступной мысли. Тонкие губы выговаривают сухие слова без плоти и украшательств.
— Если это способно вас успокоить, — улыбается он, — такое бывает довольно часто.
— Что за проблема?
— Как вы знаете, у вас монохориальная беременность.
Мужчина и женщина переглядываются.
— Мы не очень хорошо говорим по-французски, — шепчет женщина с сильным акцентом, в котором слышится какая-то холодная ярость.
— Извините. На этом французском не говорит никто. Я хочу сказать, у вас монозиготные близнецы. Они вышли из одной оплодотворенной яйцеклетки. Вам, наверное, все это уже объясняли. Они помещаются в одном пузыре, и у них одна плацента. Другими словами, они питаются из одного источника.
— И что с того?
— Обычно каждый эмбрион связан с плацентой собственной сетью кровеносных сосудов. Иногда эти кровеносные системы перепутываются и зародыши разделяют одну сеть. Это называется анастомозом. И тогда есть риск нарушения равновесия. Один плод может получать больше другого.
— Это и происходит у меня в животе?
Врач кивает:
— Такая проблема возникает в пяти-пятнадцати процентах всех случаев. Сейчас я покажу.
Он поднимается и берет со стойки у себя за спиной несколько снимков УЗИ. Раскладывает их у себя на столе так, чтобы пара могла их видеть.
— Этот эмбрион развит больше, чем второй. Он питается за счет своего брата. Но ситуация может изменяться…
Мать не отрывает глаз от снимков:
— Он это нарочно. — Она почти шипит. — Хочет убить брата.
Врач машет перед собой руками и снова улыбается:
— Нет-нет, успокойтесь. Ребенок тут ни при чем. Просто сосуды переплелись так, что он остался в выигрыше. Вот здесь видно, что распределение сосудов…
Отец перебивает его:
— Это лечится?
— К сожалению, нет. Остается только ждать. Распределение сосудов может измениться естественным образом, и…
— Он это нарочно, — тихо повторяет мать, теребя свое распятие. — Хочет убить брата. Наводит на него порчу!
Теперь родители едут в машине. Отец стиснул руль так, словно хочет вырвать его с корнем. Жена с расширенными, как у кошки в темноте, зрачками уставилась на дорогу.
И вот они снова в кабинете врача.
— Я сожалею, ситуация близка к критической.
Улыбаться он уже не в силах. Осунувшаяся женщина снова обхватила руками свой живот. Кожа у нее на лице тонкая, как пергамент. На висках проступили голубые жилки.
На письменном столе лежат новые снимки УЗИ. Оба зародыша свернулись калачиком. Один занимает две трети матки. Он словно дразнит своего брата. Того, которого подавляет.
— Он по-прежнему гораздо лучше питается. Если точнее, он получает практически всю плацентарную кровь. При таком раскладе второй проживет не больше двух-трех недель, и…
— Что можно сделать?
Врач поднимается из-за стола. Некоторое время он смотрит в окно. Красные и золотистые цвета в комнате словно сгустились.
— У вас есть выбор. Либо предоставить природе делать свое дело, либо…
Он колеблется, потом оборачивается к супругам. Но обращается он только к женщине:
— Дать преимущество другому ребенку, тому, который не может питаться сам. Чтобы спасти его, есть только один выход. Я хочу сказать…
— Ладно. Я поняла.
Позже, ночью, мать просыпается от боли. С трудом она добредает до ванной. Со стоном опускается на пол. Отец тоже встает. Бросается за ней, включает свет. И видит жену на полу, на четвереньках: ее выступающий живот прорвал ночную рубашку. Кожа на животе временами натягивается. По ней колотит один из зародышей. Он в гневе. Он хочет выйти. Хочет быть один…
— Надо его убить! — вопит мать, заливаясь слезами. — Это… это злой дух! То jest duch zlego!
Кубела внезапно просыпается. Он лежит скорчившись на гнилом паркете. Первое ощущение — соленый привкус слез, второе — сырость паркета. И наконец, темнота.
Какой же сейчас час? Не больше четырех. Уже стемнело. Дождь стучит по окнам. По паркету снуют тараканы. И как только он здесь заснул? Возможно, все дело в нежелании принять правду. Ту, которую он угадал, читая врачебные заключения и результаты анализов.
