Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
Следующие темы и моменты затрагивались в ходе этой беседы: чрезвычайная хулиганистость и глухота здешнего райончика, при том что он уж и не на окраине вовсе был расположен, необходимость в милицейских чинах для поддержания нормальной жизнедеятельности в здешних краях, необходимость общего укрепления государственной власти, непонимание многими необходимости общего укрепления государства как такового и придания больших полномочий государственным чинам. Притом относительно большой милицейский чин, оказывается, очень живо интересовался историей Государства Российского, и то и дело в их беседе упоминались то всевозможные цари, то указы, то коммунистические лидеры с их всевозможными, большей частью диктаторскими начинаниями, Колыма, Воркута, Русский Север, ставший местом для ссылок и лагерей, декабристы с Сибирью, царское Охранное отделение, занимавшееся политическим сыском, полосатые будки с часовыми, всякие там Угрюм-Бурчеевы и Аракчеевы, и прочая, и прочая, и прочая…
В результате, через некоторое время объявившись в «Хорине», Господин Радио сделал следующее заявление:
– Милиция играет очень благостную роль!.. Вот, например, я… Когда ко мне стал приставать Совиньи, я сразу обратился в милицию… И они обещали мне помочь!.. Да, я хочу сказать вам, что, конечно же, от милиции мы никуда не денемся… Потому что необходимо, чтобы кто-то защищал порядок. Здешним местам необходим мундир!.. Мундир!..
– Мундир?! – поразился Журнал «Театр».
– Мундир!.. Я имею в виду – здешним местам необходима власть. И она здесь все-таки есть!.. Так что можете себя чувствовать в полной безопасности!..
– Вы знаете, – проговорил дальше Господин Радио, – прямо сейчас я подумал, что неплохо бы мне тоже начать сочинять какие-нибудь стихи… Эту традицию сочинения стихов начал в нашем «Хорине» еще Томмазо Кампанелла. Так вот, я, по его примеру, тоже решил начать сочинять какие-нибудь стихи… Вот, например, сейчас я нахожусь в совершеннейшем восхищении от того, что в наших краях есть такая замечательная милиция, которая оберегает нас от всевозможных многочисленных напастей… Поэтому я сочинил такой гимн милиции:
Тут он сбился и немного смущенно проговорил: – Конечно, я понимаю, что слог… Так сказать, литературный стиль моего произведения немного… Ну, что ли, высокопарен… Так сказать, ну, что ли, немного слащав… Но ведь и повод… Повод тоже… Конечно, я понимаю, что здесь надо было сочинить что-то такое… ну, скажем, в более мужественном стиле… Но, с другой стороны, это тоже уже надоело… Вот только я никак не могу сочинить дальше… Может, вы мне поможете… Ну, предлагайте!..
Некоторое время они сочиняли гимн милиции, который должен был быть включен в хориновскую пьесу, а потом задумались над продолжением вечера…
Глава XLIII
Бамбук прорастает!
Вскоре после того как он вышел из милиции, герой самого необычного в мире самодеятельного театра благодаря имевшейся у него портативной радиостанции узнал, что хориновцы решили переместить центр действия революции в настроениях в один из самых модных столичных театров, в тот самый, на подмостках которого должна была пройти восстановленная премьера «Маскарада» Лермонтова с великим актером Лассалем в главной роли.
Тогда Томмазо Кампанелла тоже поспешил в театр. Он, конечно, не рассчитывал успеть к самому началу спектакля, но и оказаться в театре лишь под конец премьеры ему тоже не хотелось. Хориновский герой опять воспользовался услугами такси, но поскольку за несколько улиц до театра прокатная машина застряла в большущей автомобильной пробке, он попросил водителя подрулить к обочине, расплатился с ним последними остававшимися у него деньгами, а дальше пошел пешком. Он спешил и не очень-то смотрел по сторонам.
Ничто не притягивало к себе его внимания: ни множество ярких образов людей, которые попадались ему навстречу, ни нарядные фасады зданий, стоявших в самом центре города, ни сверкавшие огни реклам, ни блеск витрин, ни шикарные легковые автомобили, стоявшие тут и там у тротуаров, – взгляд Томмазо Кампанелла лихорадочно блуждал по городским картинам, но ни на чем не останавливался хоть сколь-нибудь долго.
Когда до одного из самых известных московских театров Томмазо Кампанелла оставалось пройти лишь несколько домов, какой-то человек преградил ему путь. Хориновский герой хотел было обойти его, но тот тоже метнулся в сторону, не давая выдающемуся революционеру в лефортовских настроениях ускользнуть.
– Здравствуйте, здравствуйте, Томмазо Кампанелла! Вы узнаете меня? Я – курсант, курсант, с которым вы встречались в «Хорине». Я виноват перед вами… Томмазо Кампанелла, сегодня я поступил по отношению к вам дурно, – проговорил этот человек.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Томмазо Кампанелла действительно признал в нем курсанта-хориновца. У того было сильно разбито лицо, и он то и дело прикладывал к носу окровавленный платок.
– Все так ужасно! Хориновская революция в настроениях завершилась неудачей!.. Я поступил по отношению к вам дурно, но я за это жестоко наказан. Томмазо Кампанелла, если бы вы знали, как мне сейчас плохо!.. Даже в своих самых мрачных предположениях я не думал, что сегодня предстоит возвращаться в казарму в таком настроении да еще и с разбитым лицом! Разбитое лицо мне никак не скрыть!.. Из-за сегодняшнего самого решительного вечера в хориновской революции в настроениях у меня еще возникнут огромные сложности…
Они стояли возле маленького кафе, и Томмазо Кампанелла втолкнул курсанта-хориновца в дверь и без всяких церемоний завел его в туалетную комнату.
Там курсант-хориновец смыл с лица кровь и, немного придя в себя, прямо у раковины под шум лившейся из крана ледяной воды рассказал Томмазо Кампанелла очень неприятную для того историю…
– Все дело в том, что я пригласил прокатиться до театра и попытаться прорваться на премьеру «Маскарада» Лермонтова с великим актером Лассалем в главной роли Лефортовскую Царевну! – начал свой рассказ курсант-хориновец.
– Вы пригласили в театр на премьеру «Маскарада» Лермонтова Лефортовскую Царевну?! – закричал Томмазо Кам-панелла на курсанта-хориновца. В первое мгновение он готов был ударить его, но почему-то сдержался, хотя в тот момент хориновский герой и сам бы не смог объяснить себе, почему он не сделал этого.
– Да, Томмазо Кампанелла, это так… Простите меня, – ответил курсант-хориновец. – Я поддался соблазну. К тому же, в тот момент я был в ужасном состоянии, я разуверился в хориновской революции в настроениях, я только что сбежал тогда вслед за Господином Радио из подвальчика «Хорина», в котором появился Совиньи, и мне казалось, что надо как-то разогнать, раскрутить свои настроения, добавить ярких эмоций, впечатлений и вот, прямо возле станции метро «Бауманская», я встретил Лефортовскую Царевну… Простите меня Томмазо Кампанелла!..
– Что же было дальше? – мрачно и сдержанно спросил Томмазо Кампанелла. – Говорите скорей, а то из-за вас я приду в театр, когда спектакль уже давным-давно закончится!
– Не волнуйтесь, Томмазо Кампанелла, – с горечью, устало проговорил курсант-хориновец. – С началом спектакля нам повезло: с Лассалем что-то случилось, он умудрился не прийти вовремя на собственную премьеру, и начало было ужасно надолго отложено. Совсем недавно, когда я выбегал из дверей театра, спектакль все еще не начинался…
– Вот как?! – поразился Томмазо Кампанелла и закрутил кран. Остатки вылившейся из него ледяной воды с бульканьем исчезли в горловине раковины.
Не в силах встречаться с Томмазо Кампанелла глазами и потому глядя только на свое разбитое лицо, отражавшееся в зеркале, курсант-хориновец продолжал:
– То, что произошло дальше, было ужасно. Мы с Лефортовской Царевной добрались до театра. Теперь я знаю точно, что это произошло не к счастью, а к несчастью, но в тот момент я невероятно обрадовался оттого, что нам даже удалось купить в кассе, в окошке администратора, пару билетов. Мы вошли в театр, разделись в гардеробе и некоторое время просто прогуливались в фойе, рассматривая вывешенные на его стенах портреты актеров. В портретном фойе мы встретили многих хориновских революционеров в настроениях, в том числе и самопровозглашенного режиссера самодеятельного театра Господина Радио. Тогда-то, когда мы говорили с Господином Радио, там, в фойе, и появился тот самый Совиньи, про которого вы наверняка знаете, – вам должны были рассказать про него по радиомосту. Еще издали увидав проклятого Совиньи, Господин Радио поторопился куда-то исчезнуть. По-моему, на этот раз он не побежал за милицией, а просто спрятался в каком-то укромном уголке театра, где бы Совиньи не мог его увидеть. Совиньи же, который прежде видел меня в хориновском зале и теперь, видимо, узнал, подошел к нам с Лефортовской Царевной. Та, естественно, ничего про него не знала, не знала, что он за мерзкий человек и каких ужасных вещей вполне можно от него ожидать. Совиньи тут же начал рассказывать – причем обращался он в основном не ко мне, а к Лефортовской Царевне – про то, что он друг руководителя театра «Хорин» Господина Радио и что сейчас у него, Совиньи, должна состояться встреча с великим актером Лассалем. Мол, он, Совиньи, собирается зайти к Лассалю за кулисы, потому что тот – его лучший друг. Надо сказать, что с того момента, как он заговорил с нами, Совиньи не допустил ни одной грубости. Напротив, если не считать того, что он разговаривал с Лефортовской Царевной так, как будто меня рядом и вовсе не было, Совиньи демонстрировал чрезвычайную вежливость и обходительность. В конце концов Совиньи сказал, что хочет появиться за кулисами не один, а с Лефортовской Царевной, потому что у него там какие-то запутанные отношения с одной актрисой, и он хочет пройтись у нее на виду в обществе красивой женщины. Но женщины с ним нет, и потому он просит Лефортовскую Царевну сопроводить его за кулисы к Лассалю.
