Мико - ван Ластбадер Эрик (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Но физического выхода гневу и боли было мало. Тело связано, оно полностью в его власти. Избиение пленника — человека, из-за которого он потерял все, — унижало и бесило одновременно.
Рыча, как дикий кабан, он отстегнул кожаные ремни, удерживавшие Николаса на колесе. Сначала освободил пальцы и руки, затем бедра и щиколотки. Упал последний ремень, и тело свалилось на него, тяжелое, как мешок с цементом.
Проторов отшвырнул покойника от себя, одновременно пнув его ногой.
Мог ли он подумать в припадке своей безумной ярости, что человек, которого эксперт по нейрофармакологии признал покойником, протянет руку и схватит его за горло...
Западному мышлению сложно смириться с понятием смерти. Потому что она неприемлема, потому что несовместима с жизнью. Именно поэтому человека иногда так сложно убить.
Объясняется просто. Инстинкт самосохранения. До самого конца человек цепляется за жизнь, и это высвобождает в организме сверхчеловеческие, если хотите, необъяснимые силы и выносливость. Попадая в экстремальную ситуацию, человек, к примеру, за рулем машины может проделывать невообразимые прыжки на этой машине, немыслимые, ибо включаются необъяснимые силы.
Это в самом деле так. Пуля, пущенная в голову, может быть выбита назад костями черепа. А удар ножом обезврежен вставшим на пути ребром.
На Востоке, однако, где смерть сама по себе ничего не значит, все по-другому. Смерть приходит с быстротой молнии, у духа не остается времени на то, чтобы отозваться.
Древние учения допускают возможность использования тела противника против него же самого. Именно такая смерть предстояла Виктору Проторову.
Именно так Николас по сути дела стал ужасным разящим мечом К. Гордона Минка. Возможно, он знал, для чего его использовали. Однако это не имело для него значения.
В голове у Николаса ничего не было, его дух был чист, как горное озеро после дождя. Большим пальцем левой руки он нажал Проторову на ключицу, сломал ее и, используя как нож, перерезал артерии, поднимающиеся от сердца, словно ветви дерева.
Это было легко. Все было кончено в промежутке между двумя ударами сердца. Долгие годы личных тренировок и тысячи лет накопившегося опыта сделали это убийство простым.
Николас не спешил после этого подниматься. Процесс, задержавший приток крови и остановивший пульс, был чрезвычайно утомителен как физически, так и психически.
Постепенно ток крови восстановился. Температура повысилась, словно закатившееся солнце взошло снова.
Он смотрел на скрюченное тело, лежащее перед ним. Оба они были забрызганы кровью.
Николас не испытывал угрызений совести. Убить живое существо тяжко, но собственное возвращение к жизни, к полноте существования отодвигало в сторону, затушевывало все остальное. Николас был жив, а Виктор Проторов мертв. Николас пролетел на всех ветрах мира, переплыл все моря, озера и реки. Пробрался через леса и прошел через равнины. Пересек степи и пустыни. Не было места на земле, где бы его сейчас не было. Восстановив связь с космосом, он находился в состоянии высшей эйфории.
— Это для Третьего кузена Тока лично, — сказал Нанги, кладя на стол перед Везунчиком Чу шесть тысяч гонконгских долларов. — Я хочу, чтобы ты проявил щедрость, — сказал он, — не забудь подчеркнуть патриотические мотивы. Я хочу, чтобы Третий кузен Ток понял, кто эти люди. В этом случае они получат истинное удовольствие от своего поступка.
Везунчик Чу кивнул.
— Я все понимаю.
— Хорошо, — улыбнулся Нанги.
Он уже посеял кое-какие семена, сделав несколько анонимных звонков в полицию — в Вань-Чай, в центральное управление и в Стенли. Сержантам, которые по подозрениям “Грин Пэнг” работали на коммунистов. На вопрос Нанги Везунчику Чу, почему их не уберут, тот с улыбкой ответил:
— Как это у вас говорят. Лучше знакомый черт, чем незнакомый.
— У тебя хорошо бы пошли дела на Золотой Горе, — сказал Нанги, используя китайское название Америки.
— Возможно, — ответил молодой человек, — но мне не хочется уезжать из колонии. Здесь я сделаю себе состояние.
Нанги в этом не сомневался.
Теперь, когда на Гонконг опустилась бархатная пелена тумана, он встал и сказал:
— Я проголодался. Поужинаем?
Везунчик Чу кивнул:
— Куда хотите пойти?
— Туда, где есть настоящая китайская кухня. На твое усмотрение.
Молодой человек посмотрел на него, едва заметно поклонился и сказал:
— Сюда, пожалуйста.
Везунчик Чу повез его за город, на север, к новым территориям. Скоро они подъехали к границе с Китаем, домов стало меньше, появились хижины. Голые дети бегали по грязным улицам. Собаки сердито лаяли и грызлись среди куч мусора.
Припарковав машину, они пересекли подобие центральной площади и свернули на чрезвычайно узкую улицу.
— Мы пойдем в тот ресторан, — указал подбородком китаец, — он считается лучшим в Гонконге.
Они вышли на рыночную площадь. Нанги увидел, что она держалась на длинных сваях. Он увидел воду, привязанные рыбачьи лодки, их владельцы готовились к утреннему лову.
Проходя мимо рядов. Везунчик Чу сказал:
— Обычно рыбаки привозят не только рыбу. Сейчас туман и не видно, что здесь совсем недалеко до Китая. Оттуда перебегают постоянно.
На рынке торговали только рыбой. Особые баки были наполнены морской водой, в которой плавали большие, средние и мелкие рыбы, крабы, креветки.
— Что вы предпочитаете?
— Мы в Китае, выбирать должен китаец.
Везунчик Чу очень серьезно отнесся к возложенной на него ответственности. Он ходил от одного торговца к другому, указывал на одну рыбу здесь, две там. Когда их доставали из бака, он осматривал их, обнюхивал, словно старая женщина, которая хочет убедиться, что выбрала самое лучшее. Затем начинал торговаться, умело, с особой стратегией, что всегда зачаровывало и захватывало китайцев.
Наконец, забрав пластиковые мешки с покупками, Везунчик Чу отвел Нанги в ресторан.
Владелец, толстый, полный китаец, приветствовал Чу с почтением, уместным при встрече знаменитого господина. Нанги удивился, но он знал, что спрашивать об этом — признак дурного тона. В этот вечер им приготовили не менее девяти блюд из морских продуктов — от моллюсков до жареного лангуста, приправленного таким острым соусом, что у Нанги выступили слезы. Ему страшно захотелось васаби — японского хрена, который он очень любил.
Более трех часов они ужинали в истинно китайской манере, не говоря о серьезных делах. Китайцы — в отличие от японцев, фанатично преданных бизнесу, — считают, что ничто не должно отвлекать от наслаждения пищей. В этом отношении они французы Востока.
Когда они наконец вернулись в отель, Нанги попросил Везунчика Чу пойти с ним. У портье было оставлено для него телефонное сообщение.
Номер телефона не был назван. Сообщен только адрес, куда завтра или, точнее, сегодня, ибо было уже за полночь, надо прийти, и время — два часа ночи.
“Мадонна, — безутешно думал Нанги в лифте, — что мне теперь делать?”
— У меня встреча, — сказал он китайцу, когда они подошли к его номеру, — через два часа. — Он назвал адрес: “Вонг Чук Ханг-роуд”.
— Это Оушн-парк, — объяснил Везунчик Чу. — Он обычно закрыт в такой час, но на этой неделе открыт круглые сутки из-за фестиваля лодок-драконов, который начнется послезавтра, в пятый день пятой луны. Туристам, говорят, нравится.
Нанги нырнул в шкаф, скрывшись ненадолго из поля зрения спутника, и вытащил два одинаковых манильских конверта. Один он протянул Везунчику Чу.
— Один я должен взять с собой, — сказал он. — Экземпляр, который у тебя в руках, предназначается губернатору. Я хотел, чтобы ты пошел к нему одновременно со мной, мне бы было спокойнее, но эта встреча должна состояться в такое время... И теперь...
— Минуту, — сказал Везунчик Чу. — Можно мне позвонить по телефону?
— Конечно.
Около пяти минут Чу говорил на диалекте. Потом положил трубку и повернулся к Нанги.
