Преступления прошлого - Аткинсон Кейт (книги хорошего качества txt) 📗
Джексон раздумывал, не плюнуть ли на эту копушу Николу, дабы явиться по вызову Бинки, но тут дверь дома распахнулась. Джексон сполз пониже на сиденье и притворился, что погружен в «Le Nouvel Observateur». С пятидесяти ярдов он углядел, что Никола не в духе, но это, в принципе, было для нее дефолтным режимом. В наглухо застегнутой уродской форме стюардессы она явно умирала от жары. Костюм ей не шел, а в этих лодочках, как у королевы Елизаветы, у нее были толстые лодыжки. Без макияжа, au naturel [24], Джексон видел ее только во время пробежек. Она столько бегала, как будто готовилась к марафону. Джексон сам любил бегать – каждое утро по три мили, подъем в шесть, сразу на улицу, прежде чем большинство вылезет из постели, кофе по возвращении. Вот что значит армейская закалка. Армия, полиция и изрядная доза шотландских пресвитерианских генов. («Ты все бегом, Джексон, – говорила Джози. – Если бежать вечно, то вернешься туда, откуда начал: ты когда-нибудь слышал о кривизне пространства?»)
В спортивной одежде Никола выглядела намного лучше. В униформе она была серой мышью, но во время пробежек по лабиринтам соседних улиц казалась подтянутой и сильной. Для бега она надевала спортивные штаны и старую футболку с эмблемой «Голубых соек» [25] – наверное, купила в Торонто, хотя за то время, пока Джексон вел за ней слежку, она ни разу не летала за океан. Три рейса в Милан, два в Рим и по одному в Мадрид, Дюссельдорф, Перпиньян, Неаполь и Фару.
Никола села в маленький девчачий «Форд-К» и рванула в Станстед. Нельзя сказать, чтобы сам Джексон ездил медленно, но Никола носилась просто на дикой скорости. Он намеревался предупредить дорожную полицию, когда закроет это дело. До отдела расследований Джексон поработал на дорогах, и теперь ему то и дело хотелось прижать Николу к обочине и арестовать.
Движение замедлилось, они подъезжали к аэропорту. У Джексона снова зазвонил телефон. На этот раз – его секретарша Дебора.
– Ты где? – строго вопросила она, как будто ему надлежало быть совсем в другом месте.
– У меня все в порядке, спасибо, а у тебя как дела?
– Тут звонили, можешь заодно заехать поговорить, раз ты все равно не в конторе.
«Не в конторе»! Можно подумать, он в баре клеит цыпочек.
– А подробнее нельзя?
– Нет. У кого-то там что-то пропало.
В аэропорту Никола строго следовала заведенному ритуалу. Она припарковала машину и вошла в терминал. Джексон следил, пока она не скрылась из виду. Потом сходил в туалет, выпил двойной эспрессо, который не слишком спас от жары, купил сигарет, прочитал заголовки в газете, покупать которую не стал, и уехал.
К тому времени как самолет Николы, следовавший в Прагу, взмыл над равнинами, Джексон уже шагал к большому дому на Оулстон-роуд, пугающе близко от жилища Бинки Рейн. Дверь открыла женщина, заплутавшая где-то на пятом десятке. Она сощурилась на Джексона поверх очков-полумесяцев. Преподша, подумал он.
– Миссис Ленд?
– Мисс Ленд. Амелия Ленд. Спасибо, что пришли.
Амелия Ленд угостила его отвратительным кофе. Джексон уже чувствовал, как эта дрянь разъедает ему желудок. Теперь хозяйка бродила по заброшенной кухне в поисках печенья, хотя Джексон дважды повторил: «Спасибо, не нужно». Наконец она обнаружила пачку отсыревших крекеров в глубинах шкафа, и Джексон прожевал одну печенюшку, чтобы ее порадовать. По вкусу крекер напоминал мягкий слежавшийся песок, но Амелия Ленд, похоже, была довольна, что выполнила обязанности гостеприимной хозяйки.
Вид у нее был растерянный, даже слегка не в себе, но Джексон давно привык к кембриджской университетской публике, хотя она сказала, что живет «в Оксфорде, а не в Кембридже» и «там все совершенно по-другому», и Джексон подумал: «Ну да, ну да», но ничего не сказал. Амелия Ленд все лепетала о голубых мышах, и, когда он мягко сказал ей: «Мисс Ленд, начните с самого начала», она опять завела про голубых мышей, сообщив, что с них все и началось, и добавила: «Пожалуйста, зовите меня Амелия». Джексон вздохнул про себя, предчувствуя, что из этой особы все придется тянуть клещами.
Появилась ее сестра, затем исчезла и появилась снова с какой-то старой куклой в руках. Никто бы не принял их за сестер: одна – высокая, крупная, седеющие волосы выбиваются из пучка на затылке, а другая – маленькая и фигуристая, из тех, что кокетничают со всеми, кто носит брюки (о да, знакомый тип). Губы у маленькой были накрашены ярко-красной помадой, а ее многослойный наряд состоял из поношенного на вид и не сочетавшегося друг с другом экстравагантного тряпья; свою необузданную гриву она скрутила в узел, из которого торчал карандаш. Обе были одеты тепло, несмотря на знойный день. Немудрено – Джексон и сам поежился, ступив с залитой солнцем улицы в этот зимний сумрак.
– Наш отец умер два дня назад, – сказала Джулия (так звали вторую из сестер) таким тоном, словно это была заурядная неприятность.
Джексон взглянул на лежащую на столе куклу. Потрепанное махровое тельце, длинные тонкие ручки и ножки и мышиная голова. Кукла была голубая. Ну вот, что-то начало проясняться.
– Голубая мышь, – сказал он Амелии, кивнув на игрушку.
– Нет, Голубой Мышонок, – возразила та, как будто это меняло дело.
Амелии Ленд так и просилась на лоб татуировка «Меня никто не любит». Судя по наряду, она перестала покупать одежду лет двадцать назад, а тогда затаривалась исключительно в «Лоре Эшли». Джексону вспомнились старые фотографии торговок рыбой: грубые башмаки с шерстяными чулками, широкая вельветовая юбка в сборку, а на плечах шаль, в которую она зябко куталась, и неудивительно – в комнате было как в Балтике. У дома был свой собственный климат.
– Наш отец умер, – резко произнесла Амелия, – два дня назад.
– Да, – осторожно отозвался Джексон, – ваша сестра только что сказала. Примите мои соболезнования, – добавил он вскользь, поскольку ни та ни другая явно особенно не скорбели.
Амелия нахмурилась:
– Я хочу сказать, что… – Она взглянула на сестру, ища помощи.
«Вечная проблема ученого люда, – подумал Джексон, – никогда не могут сказать то, что думают, и в половине случаев имеют в виду не то, что говорят».
– Давайте я попробую, – пришел он на выручку. – Ваш отец умер… – (Сестры энергично кивнули, будто от облегчения, что Джексон ухватил суть.) – Ваш отец умер, – продолжил он, – и вы начали разбирать вещи в старом семейном доме… – Он запнулся, потому что на их лицах отразилось сомнение. – Это старый семейный дом, так?
– Гм, да, – ответила Джулия. – Просто… – Она поежилась. – Это звучит так тепло, понимаете? «Старый семейный дом».
– Ну, тогда давайте мы лишим эти три слова всякого эмоционального содержания и будем рассматривать их просто как два прилагательных с существительным. Старый. Семейный. Дом. Так или нет?
– Так, – нехотя отозвалась Джулия.
– Строго говоря, – произнесла Амелия, безотрывно глядя в кухонное окно, словно разговаривала с кем-то в саду, – не «семейный», лучше будет «родовой».
Джексон решил пропустить эту реплику мимо ушей.
– Значит, вы не были близки со своим стариком? – обратился он к Джулии.
– Нет, не были, – заявила Амелия, повернувшись и посмотрев на него в упор. – И мы нашли это в запертом ящике у него в кабинете.
Снова эта голубая мышь. Голубой Мышонок.
– И что означает этот Голубой Мышонок? – подтолкнул ее Джексон.
Он надеялся, разгадка не в том, что их папаша был фетишистом, помешанным на мягких игрушках.
– Вы когда-нибудь слышали про Оливию Ленд? – спросила Джулия.
– Вроде что-то припоминаю, – ответил Джексон. Припоминал он очень смутно. – Родственница?
– Она была нашей сестрой, – сказала Амелия. – Исчезла тридцать четыре года назад. Ее похитили.
Похитили? О нет, только не инопланетяне, тогда день точно пройдет не зря. Джулия достала сигареты и предложила ему закурить. Она предлагала сигарету, но намекала на секс. Джексон почувствовал неодобрение ее сестры, но не был уверен, относилось оно к никотину или к сексу. Скорее всего, и к тому, и к другому. От сигареты Джексон отказался – он никогда не курил в присутствии клиентов, – но, когда закурила Джулия, сделал глубокий вдох.
