Леопард охотится в темноте - Смит Уилбур (книги бесплатно без txt) 📗
Другие тоже посчитали это смешным, и Крейг не заметил и намека на злобу.
– Где? – поинтересовался Пекин.
– У реки, между Казангулой и водопадом Виктория.
– О да. – Они важно кивнули друг другу. – Плохое место. Мы часто переходили там границу, – вспомнил Бдительный. – Именно там мы сразились со Скаутами.
Скауты Баллантайна были элитным подразделением сил безопасности, а Крейг служил там в качестве оружейника.
– В тот день, когда я наступил на мину, Скауты преследовали ваших людей через реку. Был ужасный бой на замбийском берегу, и все Скауты погибли.
– Хау! Хау! – воскликнули они восхищенно. – Славный был денек. Мы были там, сражались вместе с товарищем Тунгатой.
– Какой бой, какая бойня была, когда мы заманили их в ловушку. – Глаза Доллара загорелись жаждой убийства.
– Как они сражались! Клянусь матерью Нкулу-кулу! Как они сражались! Это были настоящие мужчины.
Крейг почувствовал тошноту, вспомнив тот день. Его двоюродный брат Ролланд Баллантайн лично повел Скаутов через реку. Крейг, истекая кровью, лежал на минном поле, а Ролланд со своими людьми сражался насмерть всего в нескольких милях от него. Их тела были осквернены этими людьми, а сейчас они обсуждали те страшные события, как незабываемый футбольный матч.
Крейг налил еще виски. Как он ненавидел их тогда, называя «террами», сокращенно от «террористы», ненавидел той лютой ненавистью, которой ненавидят нечто, грозящее самому дорогому в твоей жизни, самому твоему существованию. А сейчас он приветственно поднимал кружку с виски и пил за их здоровье. Он слышал, что пилоты люфтваффе и ВВС Великобритании на своих встречах вспоминают минувшую войну скорее как товарищи, а не как смертельные враги.
– А где ты был, когда мы ракетами подожгли хранилище в Хараре и сожгли все топливо? – спрашивали они.
– Ты помнишь, как Скауты свалились с неба на наш лагерь в Молингуши? Они убили восемьсот наших. Я был там, – похвастался Пекин. – Но меня они не поймали.
Крейг понял, что больше не испытывает к ним ненависти. Под слоем жестокости и свирепости, нанесенным на них войной, они оставались настоящими матабелами, которых он всегда любил за безудержную веселость, чувство гордости за себя и свое племя, личную честность, верность и соблюдение, пусть достаточно своеобразного, кодекса чести. Крейг почувствовал расположение к ним, и они ответили ему тем же.
– Что заставило тебя приехать сюда, Куфела? Такой разумный человек направился в логово леопарда, не взяв даже палки? Должно быть, ты слышал о нас – и все равно пришел.
– Да, я слышал о вас. Слышал, что вы – бесстрашные люди, как старые воины Мзиликази.
Они по достоинству оценили комплимент.
– Но я пришел сюда, чтобы познакомиться и поговорить, – продолжил Крейг.
– Зачем?
– Я напишу книгу, а в ней правдиво расскажу о том, кто вы такие и за что сражаетесь.
– Книгу? – к Пекину мгновенно вернулась подозрительность.
– Какую книгу? – поддержал его Доллар.
– Кто ты такой, чтобы писать книгу? – Бдительный не скрывал своего презрения. – Ты слишком молод. Книги пишут великие ученые люди. – Как и все безграмотные африканцы, он относился с благоговейным ужасом к печатному слову и с глубоким почтением к сединам.
– Одноногий писатель книг? – насмешливо спросил Доллар, а Пекин хихикнул и потянулся за автоматом. Он положил его на колени и снова хихикнул. Настроение изменилось снова.
– Если он врет о своей книге, – предположил Доллар, – может быть, он врет и о дружбе с товарищем Тунгатой.
К такому повороту событий Крейг был тоже готов. Он достал из клапана рюкзака большой конверт, а из него – толстую пачку газетных вырезок. Он намеренно долго перебирал их, чтобы насмешливое недоверие матабелов сменилось интересом, потом передал одну вырезку Бдительному. Сериал по книге демонстрировался по зимбабвийскому телевидению два года назад, до того, как эти партизаны вернулись в буш, и пользовался огромным успехом.
– Хау! – воскликнул Бдительный. – Это же старый король Мзиликази!
На фотографии в начале статьи были изображены Крейг и члены съемочной группы. Партизаны мгновенно узнали чернокожего американского актера, сыгравшего старого короля матабелов. Он был в костюме из шкур леопарда и перьев цапли.
– А это ты? С королем? – Они были поражены не менее, чем его фотографией с Тунгатой.
Была еще одна фотография, сделанная в книжном магазине «Дабблдей» на Пятой авеню, на которой Крейг стоял рядом с огромной пирамидой из книг, на вершине которой находился его увеличенный портрет с суперобложки.
– Это ты? – Они были просто потрясены. – Ты написал эту книгу?
– Теперь вы верите мне? – спросил Крейг, но Бдительный еще долго рассматривал доказательства, прежде чем согласиться.
Шевеля губами, он прочитал статьи, вернул вырезки Крейгу и произнес серьезным тоном:
– Куфела, хоть ты и молод, ты действительно знаменитый писатель.
Теперь они поразили его своим трогательным нетерпением, с которым рассказывали о своих обидах. Они напоминали просителей на индабе племени, где рассматривались дела и выносились приговоры старейшин. Они говорили, а солнце поднималось по голубому и чистому, как яйцо цапли, небу, достигло зенита и начало неторопливый спуск к своей кровавой смерти на закате.
Они говорили о трагедии Африки, о разобщенности могучего континента, в которой заключались все причины насилия и бед, о единственной неизлечимой болезни, заразившей всех, – межплеменной вражде.
Матабелы против машонов.
– Пожиратели грязи, – называл их Бдительный, – притаившиеся в норах, изгнанники на вершинах холмов, шакалы, которые кусаются, только если повернуться к ним спиной.
Это было презрение воина к купцу, человека прямого действия к коварному посреднику и политику.
– Машоны были нашими собаками с той поры, когда великий Мзиликази перешел Лимпопо. Они были амахоли, рабами и сыновьями рабов.
Вытеснение одного племени над другим и господство сильного племени над слабым были характерны не только для Зимбабве, на протяжении веков они происходили практически во всех странах континента. На севере высокомерные маси совершали набеги и терроризировали менее воинственное племя кикуйю, высокорослые ватуси, считавшие любого человека ниже шести футов карликом, поработили добродушных хуту. И в каждом случае рабы компенсировали недостаток жестокости политическим коварством и, как только исчезала защита белых колонистов, либо уничтожали своих мучителей, как поступили хуту с ватуси, либо выхолащивали Вестминстерскую доктрину отменой основных пунктов и правил, обеспечивающих равноправие, и, используя численное превосходство, ставили своих прежних хозяев в положение политического подчинения, как поступили кикуйю с масаями.
Практически тот же процесс происходил в Зимбабве. Белые поселенцы перестали играть решающую роль в результате войны, и концепция игры по правилам и целостности, применяемая белыми администраторами и государственными служащими ко всем племенам, исчезла вместе с этими администраторами и служащими.
– Пять пожирающих грязь машонов на одного матабела, – с горечью сообщил Бдительный Крейгу, – но это не дает им права властвовать над нами. Пять рабов имеют право диктовать свою волю королю? Должен ли лев задрожать, услышав лай пяти бабуинов?
– Так происходит в Англии и Америке, – мягко заметил Крейг. – Должна преобладать воля большинства…
– А я мочусь с огромной силой на волю большинства, – легко отверг доктрину демократии Бдительный. – Такое может работать в Англии и Америке, но здесь – Африка. Здесь такое не пройдет. Я не склонюсь перед волей пяти пожирателей грязи. Так же как перед волей сотни или тысячи. Я – матабел и подчинюсь воле только одного человека – короля матабелов.
«Да, – подумал Крейг, – это Африка. Старая Африка, пробуждающаяся от транса сотен лет колониализма и возвращающаяся к прежней вере».
Он подумал о десятках тысяч молодых, полных сил англичан, которые за очень маленькое вознаграждение решили посвятить свою жизнь службе в Министерстве по делам колоний, которые трудились изо всех сил, чтобы привить своим подопечным уважение к протестантской трудовой этике, идеалы игры по правилам Вестминстерской доктрины, о молодых людях, которые вернулись в Англию преждевременно состарившимися и подорвавшими здоровье, чтобы прожить остаток своих дней на жалкую пенсию, свято веря, что прожили жизнь ради чего-то ценного и вечного. Подозревали ли они когда-нибудь, что все усилия пропали даром?
