Кайсе - ван Ластбадер Эрик (книги без сокращений .TXT) 📗
— У тебя есть какие-то основания мне не верить?
Глядя на ее искаженное душевной болью лицо, Николас не выдержал, его сердце смягчилось:
— Жюстина...
— Ты постоянно был вместе с ней.
— Это было необходимо.
— Возил ее в Сайгон... — плечи Жюстины вздрогнули.
— Она знает Вьетнам значительно лучше, чем Нанги и я. Без ее помощи мне не удалось бы развязаться со своими делами в Сайгоне.
Николас подошел к жене и нежно ее обнял.
— О Господа, Ник, извини. Я не знаю...
От его прикосновения все ее напряжение улетучилось, и теплая волна прокатилась через нее к нему. Он наклонился к уже готовым для поцелуя губам Жюстины, и ее рот с жадностью овладел его языком. Она заливала Николаса своим теплом, отогревала его тело, размораживала, казалось, в буквальном смысле слова, смерзшиеся от горечи ее обвинений кости мужа.
С ее стороны было несправедливо подозревать его в измене. Он это знал, однако сам с горечью осознавал, что и с его стороны несправедливо вынуждать жену жить в стране, которую она презирает и неспособна понять.
Николас расстегнул на ней блузку и начал ласкать ее груди — соски напряглись и потеплели. Ее рот не желал расставаться с его языком, и Николас, скользнув руками по ее талии, сначала расстегнул ковбойский ремень, а затем помог ей спустить джинсы с бедер.
Его мужская стать восстала с неодолимой силой, и он с нетерпением попытался прижать жену плотнее к себе, однако Жюстина с какой-то удивительной силой оттолкнула его и опустилась перед ним на колени. Брюки она сняла с него с большим знанием дела.
— Жюстина...
Ее пальцы сомкнулись вокруг основания его изнемогающей от желания плоти, а рот прильнул к вершине. Он попытался поднять жену, но Жюстина не позволила ему это сделать. Сейчас он не хотел этого, не хотел видеть ее покорность, замешанную на страхе потерять его; Никола-су было досадно, что ради того, чтобы удержать его в своих руках, она готова на все. Ему всего-навсего хотелось затеряться в глубине ее недр, забыть обо всем, слиться с ней в единое целое и тем самым доказать жене свою преданность и невозможность жизни порознь. Однако ее деловитый язык и жадные губы вскоре лишили его возможности здраво рассуждать, и он, утопив пальцы в волосах Жюстины, чувствовал лишь движения ее головы, которая то приближалась к нему, то вновь удалялась.
Наконец он все-таки нашел в себе силы оторвать ее от себя. Николас приподнял ее, как ребенка, и ее ноги сомкнулись вокруг него. Целуя жену, Николас ощущал запах секса на ее губах, рукой он чувствовал, что она раскрылась и ждет. Хриплый стон вырвался из ее груди, когда она поглотила его до самого основания. Ее движения были настолько бешеными, что ему ничего не оставалось, как подстраиваться под предложенный ритм. Он чувствовал пульсацию ее живота в моменты, когда соски скользили взад-вперед по его груди, дрожь ее сокровенных мускулов, между которыми он сейчас обитал, слышал тяжелые, на грани изнеможения, всхлипы.
В этом акте не было никакой техники, лишь подобие звериной схватки — стремление к наслаждению и, естественно, к боли: Жюстина укусила его так, что на теле выступила кровь. Это явилось стимулом к началу оргазма — импульс, рожденный меж ее бедер, прошелся по всему телу, и она задрожала как в лихорадке, затем громко вскрикнула, и слезы потекли из уголков ее плотно запахнутых глаз. Под тучей ее волос Николас мог лишь чувствовать ее, осязать все стадии ее секса — оргазм следовал за оргазмом — эти ее содрогания переполнили и его самого, и он последовал за ней. Николас ощутил ее нетерпеливую руку у себя на мошонке и услышал над ухом ее бессвязное бормотание.
Прижав Жюстину к себе, Николас опустился на пол. Она судорожно всхлипывала, а он не переставал целовать ее в губы, щеки, глаза, лоб и виски.
— Жюстина, Жюстина, как только я вернусь из Венеции, обещаю тебе, мы уедем в Нью-Йорк.
Долгое время она молчала, ее голова покоилась у него на плече, полуоткрытый рот вдыхал запах его пота и крови. Когда наконец она взглянула на него, он увидел в ее глазах безнадежное отчаяние. На душе его стало муторно.
— Пожалуйста, Ник, не уезжай.
— Я... Жюстина, у меня нет выбора.
— Умоляю тебя, останься со мной хотя бы еще на несколько дней. Отвлекись от своей работы, от... всего. Мы уедем из города, съездам на природу, в Нару, ведь ты так это любишь.
— Звучит это все прекрасно, но никуда поехать я не смогу, не в моих силах...
— Тогда расскажи мне, какие такие важные дела у тебя в Венеции. Клянусь, я постараюсь понять.
— Старинному другу моете отца требуется помощь.
— Кто он?
— Не представляю.
— Ты хочешь сказать, что даже не знаешь его?
— Жюстина, перед смертью моего отца я дал ему слово. Мой долг его сдержать.
Она покачала головой, по щекам вновь потекли слезы.
— О, вновь мы вернулись к тому же. Твой долг. А в отношении меня у тебя разве нет обязанностей?
— Пожалуйста, постарайся понять.
— Видит Бог, я старалась, но этого японского понятия гири, долга обязанности, я не могу осмыслить. И ты знаешь, к какому выводу я пришла? Не желаю больше постигать всю эту ахинею. — Она медленно поднялась и опустила на него глаза. — Вначале был твой бизнес, затем дружба с Нанги, затем поездка с Сэйко в Сайгон. Сейчас этот... долг перед отцом, которых скончался много лет тому назад, и необходимость помогать кому-то, кого ты даже не знаешь. Господи, ведь ты такой же ненормальный, как все они.
— Жюстина...
Он потянулся к ней, но Жюстина, повернувшись, быстро выскользнула из кухни в прихожую. Он услышал звук захлопнувшейся двери, но не сделал ни малейшей попытки последовать за ней. Какой смысл?
Преисполненный горестными раздумьями, Николас встал и неторопливо одеревеневшими пальцами натянул брюки, затем, стараясь не шуметь, через черный ход вышел на улицу. От низко стелющихся облаков исходил туман, окутывающий землю, подобно полам халата призрачных даймё, древних чародеев. Он пересек сад и, сам того не заметив, очутился на склоне сопки, в рощице, аккуратно усаженной деревцами гинкго, древнейшими из древнейших; белые стволы напоминали вытянувшихся во фронт стражников, бронзового цвета двудольные листочки трепетали на ветру, как пальцы оракула.
Он не имел ни малейшего представления, куда идет, до тех пор пока не достиг вершины сопки и не заметил едва видневшегося в клубящемся перламутровом тумане лежащего у подножия озера.
Отец, подумал Николас.
Ступив на заболоченный берег, Николас, согнувшись, долго вглядывался в гладь озера, будто смотрел в волшебное зеркало, способное раздвигать рамки временя, В этом зеркале он увидел полковника и себя самого, юного и несмышленого. Старший Линнер преподносил ему в подарок Исс-хогай, настоящий дай-катана, длинный самурайский меч. Много лет спустя Николас бросил меч в это озеро.
Сейчас он явственно осязал этот меч, будто вернулся в тот далекий день, когда решил расстаться со смертоносным оружием. Перед глазами промелькнула картина вертикально падающего в воду клинка. Прошлое и настоящее слились воедино, казалось, протяни руку — и вот он, меч, у тебя в ладони.
Тогда Николасу казалось, что ему не нужна сила, способная нести смерть. Сейчас же он ни в чем не был уверен — в его прошлой жизни с отцом и в нынешней жизни с Жюстиной постоянно существовало нечто неуловимое, непознанное, не дающее покоя.
У полковника, которого Николас любил и боготворил, была, тем не менее, своя особая жизнь, не имеющая ничего общего ни с ним, ни с Чонг. Через много лет после смерти полковника Николас узнал, что тот убил опасного политического радикала по имени Сацугаи. Сацугаи был мужем тетки Николаса, Итами, и, хотя та его презирала, все же оставалась его женой. Этот поступок полковника чуть не стоил Николасу жизни — сын Сацугаи Сайго охотился за ним, чтобы убить и отомстить за отца.
Телефонный звонок от Микио Оками всколыхнул доселе тихую заводь.
Тайная жизнь полковника. Что их связывало с Микио Оками? Почему он завел друзей среди гангстеров якудза? У Николаса не было ответов на эти вопросы. Он лишь явственно осознавал, что в поисках этих ответов ему придется вновь окунуться в прошлое.
