Похититель душ - Бенсон Энн (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Хотя его казнь была событием, которого все – включая и меня – ждали с нетерпением, я ощущала каждую минуту оставшейся ему жизни, точно это моя жизнь должна была подойти к концу. Каждый новый вдох напоминал мне о том, что ему осталось на один вдох меньше. Необъяснимый холодный страх сковал мои внутренности, и я ничего не могла делать. Мне следовало бы радоваться, что милорд умрет в наказание за преступления, совершенные против Бога, природы, а самое главное, против множества невинных детей, веривших в лучшие качества тех, кто занимает более высокое положение.
В последние часы его жизни я начала понимать, что моя собственная боль рождена чувством вины за то, что я не смогла его правильно воспитать. Печаль наполняла мое сердце с тех самых пор, как мы занялись этим делом, и не уходила на протяжении всего процесса, но только сейчас я позволила ей полностью себя захватить. Мне казалось, что достойного наказания за мои ошибки быть не может, но я знала, что постараюсь до конца своих дней творить добрые дела, жить безгрешно, помогать и поддерживать маленьких детей, раздавать им подаяние, чтобы Бог снова мне улыбнулся.
Когда милорд делал свое признание в открытом суде, он не преминул обвинить в излишней снисходительности тех, кто заботился о нем в детстве. Но ему следовало бы признать, что он самым бесстыдным образом отказывался сдерживать свои желания, хотя знал, что они являются грязными преступлениями против природы, уже в тот момент, когда они возникали у него в голове, а не когда начал претворять их в жизнь. Он не рассказал суду о том, что познал грех содомии от Жана де Краона, когда стал предметом его вожделения, и о том, как горько рыдал у меня на груди после каждой встречи с дедом, хотя тогда я не понимала причин его слез. Думаю, он тоже хотел верить в лучшие качества тех, кто занимал более высокое положение, или, как в случае с Жаном де Краоном, был сильнее. Я знала, что он не скажет ни одного слова против своего деда – точно так же Анри отказывался давать показания против самого Жиля.
Всю жизнь Жиль твердил, что он хорошо помнит отца и мать, хотя редко их видел, когда они были живы. Он был слишком мал, когда они умерли, оба в течение одного месяца. Они самым бесстыдным образом его баловали, видимо чтобы хоть как-то расплатиться за свои частые отлучки. Подарки, деньги, вседозволенность – все это очень соблазнительные вещи для маленького мальчика. И о них он помнит, а не о слезах, которые лил, горюя о своем одиночестве. Но я точно знаю, что пользы от родительской щедрости для него не было никакой.
25 октября в три часа в верхнем зале Ла Тур-Нёв обвинитель Шапейон поднялся и потребовал подвести судебное заседание к финалу. Судьи согласились, что это должно быть сделано.
– Жиль де Ре, – произнес Жан де Малеструа. Дрожащий, с лицом пепельного цвета, милорд поднялся на ноги.
– Мы признаем вас виновным в предательском отступничестве от веры, а также в том, что вы участвовали в ритуале, целью которого являлся вызов демонов. Вы понимаете, в чем вас обвиняют и какое решение принял суд?
– Да, ваше преосвященство, – ответил он со стыдом в голосе.
– Мы также считаем вас виновным в совершении преступления и противоестественном грехе содомии, к участию в котором вы привлекали детей обоих полов. Вы понимаете, в чем вас обвиняют и какое решение принял суд?
– Да, милорд епископ. Да спасет Господь мою душу.
– Жиль де Ре, вы отлучаетесь от святой Католической церкви, и вам запрещено принимать участие в ее таинствах.
Не знаю, почему я так удивилась; все это было спланировано заранее. Возможно, Жан де Малеструа настоял на том, чтобы перед нашими глазами развернулась эта маленькая драма, исключительно ради соблюдения приличий. В любом случае милорд прекрасно сыграл свою роль. Он тут же упал на колени и со слезами на глазах и горестными стонами принялся умолять, чтобы ему позволили покаяться в грехах и святой отец отпустил ему их перед смертью.
Жан де Малеструа тоже великолепно сыграл свою роль; он изображал сурового защитника истинной веры и категорически отказывался явить всем свое великодушие – по крайней мере, достаточно долго, чтобы создать нужный эффект. А затем, не скрывая охвативших его чувств, он вызвал Жана Жувеналя из ордена кармелитов и попросил принять покаяние милорда, предложенное с такой искренностью и страстью, что его преосвященство просто не мог отказать Жилю де Ре в благорасположении Церкви.
Я снова спросила себя, какое же сокровище предложил Жиль де Ре его преосвященству в обмен на это представление.
Как ни странно, когда новость о том, что произошло на суде, добралась до временных лагерей, решение епископа мало кто осуждал. Когда мы с сыном чуть позже в тот день бесцельно бродили в толпе, мы почти не слышали возмущенного ворчания, люди, похоже, были довольны. Эти усталые, измученные жизнью крестьяне, судя по всему, тоже хотели верить в добродетельность тех, кто занимает более высокое положение.
Ближе к вечеру стража отвела милорда в ближайший замок Буфей, где он признался в нападении на Сент-Этьен де Мер-Морт. Пьер Л'Опиталь позаботился о том, чтобы он выплатил штраф в пятьдесят тысяч экю в казну герцога Бретани путем передачи ему одного из немногих оставшихся в распоряжении милорда владений. Когда этот вопрос был улажен, оставалось только вынести смертный приговор через повешение и сожжение. Казнь назначили на одиннадцать часов следующего дня, 26 октября.
И тут Жиль де Ре попросил о снисхождении, которое Жан де Малеструа ему уже пообещал.
– Прошу вас, господин советник, умоляю вас позволить моим слугам Анри и Пуату увидеть мою смерть, прежде чем они будут казнены, чтобы они знали, что я не избежал наказания и не встретили свой конец, задаваясь вопросом, действительно ли я разделил их судьбу.
Он получил согласие. А затем был вынесен приговор светского суда.
«Ввиду того, что обвиняемый добровольно признался в преступлениях, в совершении которых его обвиняют, а также исповедовался в грехах и получил право на священные таинства, объявляется, что он будет повешен до наступления смерти, а затем сожжен, но его тело будет извлечено из огня, прежде чем будет уничтожено, а затем похоронено на священной земле».
После этого, казалось, суд завершился. Но милорд высказал еще одну просьбу. Он обратился прямо к Пьеру Л'Опиталю, который имел огромное влияние на Жана де Малеструа.
– Если судьи и обвинители не возражают, я страстно хочу, чтобы я и мои слуги прошли к месту казни в религиозной процессии и получили, таким образом, надежду спасти наши души перед смертью.
Он был не в своем роскошном костюме, который – вместе со всеми его земными благами – скоро попадет в руки тех, кому он причинил зло, а в простой серой рубахе из льна, подпоясанной веревкой. Он медленно шел сквозь толпу, собравшуюся посмотреть, как он встретит свою смерть. Жан де Малеструа шагал на приличном расстоянии от преступников, я – за ним; меня сопровождал мой сын Жан, который молился всю дорогу до площади, где была установлена виселица и разложены костры.
Люди, пришедшие на казнь, вели себя по-разному по отношению к человеку, который убил их детей; одни требовали, чтобы ему распороли живот, а потом отделили голову от тела, как он поступал с их сыновьями; другие от его имени молили о прощении и говорили, что нельзя наказывать за отнятую жизнь новой смертью. Трудно описать, что творилось вокруг, потому что зрители, словно обезумев, пытались донести до остальных свои представления о происходящем.
Он сам поднялся по ступеням на виселицу, его слуги Анри и Пуату не сводили с него глаз. Ноги у него подкашивались и дрожали, один раз он даже споткнулся, а поскольку руки у него были связаны за спиной, ему не удавалось сохранять равновесие и свое природное изящество. Он тряхнул головой, отказываясь от помощи. А я, не в силах сдержать слез, смотрела, как мужчина, который младенцем сосал мою грудь, а став мальчиком, убил моего сына, встал на ящик и замер под веревкой. Он на мгновение поднял голову и взглянул на инструмент своей смерти, но даже не пошевелился, когда ему на шею надели и затянули петлю. Он так и не закрыл глаз, когда из-под его ног выбили ящик. Он несколько минут раскачивался и дергался, словно под порывами ветра. Может быть, демон Баррон, избегавший его столько времени, наконец решил пощекотать ему пятки.
