Частное расследование - Келлерман Джонатан (читаем книги бесплатно .txt) 📗
— Это верно.
— Бетель, я сказал о Ноэле то, что действительно думаю о нем. И заслуга в том, что он такой, целиком принадлежит вам.
Она сжала мою руку и тут же отпустила.
— То, что вы говорите, похоже на правду. Попробую в это поверить.
37
Майло заехал ко мне домой в четыре. Я работал над монографией и провел его в кабинет.
— Здесь масса всего на Дауса. — Он встряхнул свой кейс и поставил его мне на стол. — Только вряд ли пригодится.
— Может, и пригодится. Если потребуется возвращать то, что он уже успел хапнуть из состояния.
— Да, — сказал он, — надо же поаплодировать частному расследованию. Как ты?
— Отлично.
— Правда?
— Правда. А ты?
— Все еще работаю. Адвокату Лафамилья нравится мой стиль.
— Она женщина со вкусом.
— У тебя точно все нормально?
— Точно. В пруду у меня вывелись мальки, они живут и развиваются, так что я в отличном настроении.
— Мальки?
— Хочешь посмотреть?
— Конечно.
Мы спустились в японский садик. Он не сразу разглядел мальков, но потом все-таки их увидел. И улыбнулся.
— Да, они славные. Чем ты их кормишь?
— Размолотым кормом для рыбок.
— А их не съедают?
— Некоторых съедают. Но самые быстрые выживают.
— Ясно.
Майло уселся на камень и подставил лицо солнцу.
— Вчера поздно вечером в ресторане появился Никвист.
Поговорил несколько минут с Доном, потом уехал. Похоже, на прощание. Фургончик был упакован для длительного путешествия.
— Ты это узнал от своего наблюдателя?
— Со всеми подробностями. И когда ты уехал — с точностью до секунды. У него просто мания детальных отчетов. Если бы я не был дураком, то велел бы ему походить за тобой.
— А он смог бы помочь?
Он усмехнулся.
— Вероятно, нет. Там артрит и эмфизема. Но у него чертовски хороший почерк.
Он посмотрел на лист бумаги, вставленный в машинку.
— Что это такое?
— Моя монография.
— Значит, все вернулось в норму, а? Когда ты увидишь Мелиссу?
— Ты имеешь в виду лечение?
— Угу.
— Как можно скорее — как только она вернется в Лос-Анджелес. Я звонил им с час назад, она сказала, что не хочет отходить от матери. Врач, с которым я разговаривал, сомневается, что Джину можно будет перевезти раньше, чем через неделю. Потом потребуется домашний уход.
— Боже мой, — сказал он. — Мелиссе уж точно пригодятся твои сеансы. А может, и всем, кто с этим соприкоснулся, стоит пройти курс лечения.
— Я оказал тебе крупную услугу, а?
— Это точно. Когда буду писать мемуары, то отведу ей отдельную главу. Адвокат Лафамилья говорит, что согласна быть моим литературным агентом, если я это все-таки сделаю.
— Что ж, из нее, вероятно, выйдет хороший агент.
Майло улыбнулся.
— Для Дауса с Энгером наступает время поджаривания задницы. Мне почти что жалко их. Скажи-ка, ты давно ел? Что до меня, то я не прочь основательно перекусить.
— Я плотно позавтракал, — ответил я. — Но есть одно дело, которым бы неплохо заняться.
— Что за дело?
Я сказал ему.
— Боже милосердный! Может, уже хватит?
— Мне необходимо знать. Ради общего блага. Если тебе не хочется этим заниматься, то я попробую справиться сам.
Он сказал:
— Нет, вы только подумайте! — Помолчал с минуту. — Ладно, прогони-ка все через меня еще разок — в деталях.
Я повторил.
— И это все? Телефон на полу? Это все, что у тебя есть?
— По времени все совпадает.
— Ладно. Проверить это можно будет, наверно, без особых трудностей. Вопрос в том, был ли это звонок за дополнительную плату, как междугородный.
— Из Сан-Лабрадора в Санта-Монику звонок междугородный; я уже видел счет.
— Мистер Детектив, — сказал Майло. — Мистер Частный Сыщик.
Это заведение выглядело не так, как обычно выглядят заведения подобного рода. Викторианский дом, расположенный в рабочем районе Санта-Моники. Два этажа, спереди большая веранда с качелями и креслами-качалками. Обшит досками, выкрашен в желтый цвет с белой и нежно-голубой отделкой. На улице припарковано много машин. Еще несколько на подъездной дорожке. Участок лучше благоустроен и содержится в большом порядке по сравнению с другими в этом квартале.
— Ну и ну, — сказал я, показывая на одну из стоявших на подъездной дорожке машин. Черный «кадиллак-флитвуд» 62-го года.
Майло припарковался.
Мы вышли из машины и осмотрели передний бампер «кадиллака». Глубокая вмятина и свежая грунтовка.
— Да-а, выглядит в самый раз, — пробурчал Майло.
Мы поднялись на веранду и прошли в дверь. У нас над головами звякнул колокольчик.
Вестибюль был заставлен комнатными растениями. Душистыми комнатными растениями. Слишком душистыми — словно этот аромат должен был что-то скрыть.
Нам навстречу вышла темноволосая хорошенькая женщина лет двадцати с небольшим. Белая блузка, красная макси-юбка, евразийские черты лица, чистая кожа.
— Чем я могу вам помочь?
Майло сказал ей, кого мы хотим видеть.
— Вы родственники?
— Знакомые.
— Давнишние знакомые, — вмешался я. — Как Мадлен де Куэ.
— Мадлен, — сказала женщина с теплотой в голосе. — Она такая преданная, бывает здесь каждые две недели. И так хорошо готовит — мы тут все просто обожаем ее масляное печенье. Посмотрим, который час. Десять минут седьмого. Возможно, он еще спит. Он; много спит, особенно в последнее время.
— Его состояние ухудшается? — спросил я.
— Физическое или моральное?
— Можно начать с физического.
— Кое-какое ухудшение наблюдалось, но оно появляется и исчезает. Один день он ходит прекрасно, а на следующий совсем не может двигаться. Очень тяжело видеть его в таком состоянии, когда знаешь, что его ждет. Это такая мерзкая болезнь, особенно для такого человека, как он, привыкшего к деятельному образу жизни. Хотя, наверное, все болезни такие. Мерзкие. Когда постоянно имеешь дело с больным, иногда забываешь об этом.
— Я вас очень хорошо понимаю, — сказал я. — Мне приходилось работать с онкологическими больными.
— Так вы врач?
— Психолог. — Мне было приятно сказать правду.
— Это как раз то, к чему я стремлюсь. Стать психологом. Для этого и приехала сюда.
— Прекрасное поприще. Желаю вам успеха.
— Спасибо. У нас в основном раковые больные. Я раньше никогда не слышала о таком заболевании, как у него, — оно какое-то уж очень редкое. Мне пришлось кое-что подзубрить, и действительно оказалось, что в медицинских учебниках почти ничего об этом нет.
— А как в моральном плане?
Она улыбнулась.
— Вы ведь знаете, какой он. Но, откровенно говоря, нам крупно повезло с ним — он готовит еду для других пациентов, рассказывает им истории. Тормошит их, если ему кажется, что они начинают лениться. Он даже персоналу отдает распоряжения, но никто не возражает против этого, он ведь такой славный. И когда он... когда он больше не сможет этим заниматься, то для всех будет огромная потеря. — Она вздохнула. — Как бы там ни было, почему бы нам не пойти и не посмотреть — может быть, он уже встал?
Мы поднялись вслед за ней на второй этаж, проходя мимо спален, в каждой из которых стояло по две-три больничных кровати. Эти кровати были заняты престарелыми мужчинами и женщинами, которые смотрели телевизор, читали, спали, питались — с помощью рта или внутривенно. За ними ухаживали молодые люди в обычной одежде. Было очень тихо.
Комната, перед которой она остановилась, находилась в задней части здания. Она была меньше остальных. В ней помещалась одна кровать. На стене карикатуры из журнала «Панч», а рядом — выполненный маслом портрет молодой, прекрасной женщины с лицом без шрамов. В нижнем правом углу инициалы «А. Д.».
В комнате все на своих местах. Аромат лавровишневой воды с трудом пробивался сквозь общий сладковатый запах.
Сидевший на краю кровати мужчина старался продеть запонку в отложную манжету. Белые крахмальные манжеты. Флотский галстук. Синие брюки из сержа. Все это ему было слишком велико; казалось, он тонет в своей одежде. Под кроватью аккуратно стояли начищенные до зеркального блеска черные ботинки. Три одинаковые пары туфель выстроились у комода, отполированного гораздо лучше, чем того заслуживала его дешевая конструкция. Рядом с туфлями стояло приспособление на колесиках для ходьбы.
