В лесной чаще - Френч Тана (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
— Откуда вам известно? — спросил я.
— Местные дети часто захаживают к нам. Летом им тут нечем заняться. Обычно они спрашивают, не нашли ли мы какой-нибудь клад или скелет. Ее я тоже здесь встречала.
— Когда это было в последний раз?
— Недели две или три назад.
— С ней находился кто-то еще?
Девушка пожала плечами:
— Во всяком случае, я никого не помню. Так, какие-то детишки.
Мел мне понравилась. Она была выбита из колеи, но не показывала виду; сидела, небрежно играя с эластичной лентой, растягивая ее между загрубевшими пальцами. Она рассказала нам почти то же самое, что Дэмиен, только без ахов и вздохов.
— После второго завтрака Марк попросил меня расчистить площадку вокруг камня, чтобы осмотреть его нижнюю часть. Дэмиен предложил пойти со мной — мы стараемся не работать в одиночку, это скучно. По дороге мы увидели на камне что-то белое и голубое. Дэмиен спросил: «Это что?» — а я ответила: «Кто-то оставил куртку». Когда мы приблизились, я поняла, что это ребенок. Дэмиен стал трясти ее за руку и проверять дыхание, но было ясно, что девочка мертва. Раньше я не видела мертвецов… — Она прикусила губу и покачала головой. — Когда говорят: «Она лежит как живая», — ведь это чепуха, правда? Сразу все ясно.
В наши дни мы редко думаем о смерти, если не считать тех случаев, когда пытаемся бороться с ней с помощью ультрамодной гимнастики, овсяных хлопьев и никотиновых пластырей. Я вспомнил суровое правило Викторианской эпохи — всегда размышлять о смерти — и отчеканенные на могилах надписи: «Каков ты есть, таким я был; каков я есть, таким ты будешь…» Теперь смерть — это не круто и старомодно. Главным свойством современности является пластичность: все подгоняется под одну мерку, разработанную маркетинговыми службами, кроится по канонам того или иного брэнда. Мы так привыкли превращать предметы в любую нужную нам форму, что встреча со смертью — особой абсолютно негнущейся, неизменной и непластичной — вызывает у нас глубокий шок. Тело девочки поразило Мел Джексон больше, чем любую самую впечатлительную викторианскую девицу.
— Труп мог остаться незамеченным со вчерашнего дня? — спросил я.
Глаза Мел расширились.
— Вот черт… вы хотите сказать, что девочка все это время… — Она покачала головой. — Нет. Вчера днем Марк и доктор Хант ходили по участку и составляли график будущих работ. Они бы это увидели… то есть ее. Утром мы ничего не заметили, потому что находились в нижней части поля, там, где кончается дренажная канава. Камень закрывал холм.
Мел не видела и не слышала ничего необычного, включая странного незнакомца Дэмиена.
— В любом случае я бы его не увидела. Я не пользуюсь автобусом. Кроме дублинцев, все живут в большом доме, который мы снимаем в двух милях отсюда ниже по шоссе. У Марка и доктора Ханта есть машины, они нас отвозят. Мы никогда не ходим и не ездим мимо городка.
Меня заинтересовала ее фраза «в любом случае». Намек на то, что Мел, как и я, сомневалась в существовании зловещего парня в тренировочном костюме. Мне показалось, что Дэмиен из тех людей, которые готовы сказать вам все, что угодно, если это сделает вас счастливыми. Жаль, я не спросил, не носил ли тот тип туфли на высоких каблуках.
Софи и ее юные подручные покончили с церемониальным камнем и продолжили обследование окрестностей. Я передал ей, что Дэмиен прикасался к жертве и наклонялся над телом; следовало взять образцы его волос и отпечатки пальцев, чтобы избежать контаминации.
— Что за идиот, — вздохнула Софи. — Хорошо, что он не накрыл ее своим пальто.
Она обливалась потом под толстым комбинезоном. Один из криминалистов за ее спиной украдкой вырвал листок из блокнота и что-то застрочил.
Мы оставили автомобиль у дороги и направились в городок пешком (мои мышцы еще помнили, как перелезать через стену: нога на выступ, камень под коленом, прыжок на землю). Кэсси решила зайти в магазин: шел уже третий час дня, и мы могли остаться без обеда. Она любила хорошо поесть и никогда не упускала случая перекусить. Обычно я ничего не имел против — женщины, питающиеся гомеопатическими порциями салата, меня раздражают, — но сейчас мне хотелось скорее завершить день.
Я закурил и остался ждать снаружи, но через минуту Кэсси вынесла мне два сандвича в прозрачной упаковке.
— Держи.
— Я не голоден.
— Съешь эти чертовы сандвичи, Райан. Я не собираюсь тащить тебя на себе, если ты упадешь в обморок.
Я ни разу в жизни не падал в обморок, хотя нередко забывал поесть, особенно когда был раздражен или занят.
— Я же сказал, что не голоден, — пробормотал я, чувствуя, что вот-вот сорвусь, но все-таки взял сандвичи.
Кэсси права: день нам предстоял нелегкий. Мы присели на бордюр, и Кэсси достала из сумки колу с лимоном. Сандвичи были с фаршированной курицей, но больше отдавали пластиковой упаковкой, а кола оказалась теплой и очень сладкой. Меня затошнило.
Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто история в Нокнари исковеркала мою судьбу и я прожил эти двадцать лет как трагический герой, одолеваемый призраками прошлого, с горькой усмешкой созерцая мир сквозь мрачные воспоминания и сигаретный дым. Нокнари не наградил меня ни ночными кошмарами, ни импотенцией, ни страхом перед деревьями, ни прочими милыми вещами, из-за которых в телесериалах люди ходят к психотерапевту, надеясь пройти реабилитацию и наладить контакт с самоотверженной, но измученной женой. Я могу не вспоминать об этом несколько месяцев подряд. Потом в какой-нибудь газете печатают объявления о пропавших без вести, и вот они уже тут как тут — Питер и Джеми, на обложке воскресного приложения, в виде зернистых фото, обращающих мой взор в прошлое, среди списков исчезнувших туристов, сбежавших домохозяек и прочих канувших в небытие ирландских граждан. Я читаю подписи и замечаю, как у меня начинают дрожать руки и прерывается дыхание, но это чисто физический рефлекс, и длится он всего несколько минут.
Разумеется, как-то на меня это подействовало, но определить, как именно, невозможно и, честно говоря, бессмысленно. Не стоит забывать, что мне было всего двенадцать лет: дети в этом возрасте еще зыбки и неопределенны, они меняются каждый день, даже если внешне их жизнь неизменна. А всего через несколько недель я отправился в интернат, напугавший меня больше, чем все, что происходило до сих пор. В общем, глупо и наивно думать, будто можно развязать на моем прошлом узелки, потянуть за ниточки и провозгласить: «Боже мой, смотрите, да он из Нокнари!» Но рано или поздно прошлое всплывает, точно никуда не уходило, и тогда я не знаю, что с этим делать.
— Бедняжка, — донесся издалека голос Кэсси. — Бедная, бедная девочка.
Дом Девлинов выглядел так же, как остальные здания в поселке, — плоское строение с небольшим клочком травы перед крыльцом. Но если их соседи выражали свою индивидуальность с помощью причудливо подстриженных кустов или цветочных клумб, то Девлины ограничивались тем, что просто стригли лужайку и оставляли ее как есть, — тоже своего рода оригинальность. Они жили в верхней части городка, через пять-шесть улиц от места раскопок: достаточно далеко, чтобы не видеть полицейских, криминалистов, фургончика из морга и прочей суматохи, которая раскрывает правду раньше, чем тебе успевают что-либо сообщить.
Кэсси позвонила, и дверь открыл мужчина лет сорока, ниже меня на пару дюймов, с округлившимся животом, аккуратной стрижкой и мешками под глазами. Он был в кардигане и брюках цвета хаки, держал в руках ведерко кукурузных хлопьев, и мне сразу захотелось сказать ему, что все в порядке. Я уже знал то, что ему станет ясно через несколько месяцев: никогда в жизни человеку не забыть, что он ел кукурузные хлопья, когда полиция явилась сообщить ему о смерти дочери. Однажды я видел девушку, которая билась на суде в истерике и рыдала так, что пришлось вызвать «скорую» и сделать укол успокоительного, и все потому, что в момент убийства ее парня она занималась йогой.
