Царица Проклятых - Райс Энн (версия книг txt) 📗
«Это я виновата, Маарет, – сказала она мне. – Это сделала я. Я послала духа. Я старалась не делать этого, но Амель прочел это в моем сердце. Все было именно так, как говорила царица».
Ее самобичеванию не было конца. Это она разговаривала с Амелем, она вселила в него силы, расхваливала, поддерживала его интерес, потом она пожелала, чтобы он покарал египтян, и он узнал об этом.
Я старалась утешить ее. Я объясняла, что мы не можем контролировать свои сердца, что Амель уже один раз спас наши жизни, что никто не в состоянии предугадать, как все обернется, где можно наступить на грабли, а теперь мы должны отринуть чувство вины и смотреть в будущее. Как нам отсюда выбраться? Наши добрые духи напугать их не смогут, а потому мы должны думать сами, должны разработать план, должны что-то делать.
Наконец произошло то, на что я втайне надеялась: появился Хайман. Но он еще больше похудел и осунулся.
«Боюсь, что вы обречены, мои рыжеволосые сестры, – сказал он. – Царь и царица пришли в недоумение из-за ваших слов, перед наступлением утра они отправились молиться в храм Озириса. Разве вы не могли подарить им надежду на то, что все придет в норму, – надежду на окончание этого кошмара?»
«Хайман, осталась только одна надежда, – прошептала Мекаре. – Да будут духи мне свидетелями, я не говорю, что ты должен это сделать. Я просто отвечаю на твой вопрос. Если хочешь покончить с этим, покончи с царем и царицей. Отыщи их укрытие и дай солнцу взойти над ними, солнцу, которого не вынесут их новые тела».
Но он отвернулся, придя в ужас от перспективы такого предательства, а потом со вздохом сказал:
«Ах, дорогие мои ведьмы, чего я только не насмотрелся. И все-таки я не смею».
В последующие часы мы прошли через ужасные муки, ибо, без сомнения, нас ждал смертный приговор. Но мы больше не сожалели ни о своих словах, ни о своих поступках. Лежа в темноте, обнимая друг друга, мы пели старые песни нашего детства, песни нашей матери, я думала о своей дочери и пыталась сделать так, чтобы дух мой поднялся над камерой и отправился к ней, но без зелья у меня ничего не вышло. Я так и не освоила эту способность.
Солнце село. Вскоре мы услышали, как толпа поет гимны в честь прибытия царя и царицы. За нами пришли солдаты. Как и в прошлый раз, нас вывели на большой открытый двор. Здесь Хайман причинил нам боль, здесь нас обесчестили, а теперь мы со связанными руками предстали перед теми же зрителями.
Но теперь была ночь, и в арках тускло горели лампы, злобный луч играл на позолоченных бутонах лотоса на балках и на раскрашенных силуэтах, покрывавших стены. Наконец с возвышения ступили царь и царица. Собравшиеся пали на колени. Солдаты заставили нас присоединиться к всеобщему раболепствию. И тогда царица вышла вперед и заговорила.
Дрожащим голосом она поведала своим подданным о том, что мы – чудовищные ведьмы, что мы наслали на царство демона, который совсем недавно преследовал Хаймана и попытался сыграть свои дьявольские шутки с царем и царицей. Но – о чудо! – великий бог Озирис, старейший из всех богов, более сильный даже, чем бог Ра, поразил эту дьявольскую силу и наделил божественной славой царя и царицу.
Но великий бог не может быть снисходителен к ведьмам, принесшим такие неприятности его возлюбленному народу. Теперь он требует расправиться с ними беспощадно.
«Мекаре, за свою злую ложь и беседы с демонами, – провозгласила царица, – язык твой будет вырван изо рта. А тебе, Маарет, за зло, которое ты воображала и в которое пыталась заставить нас поверить, выколют глаза! И на всю ночь вы будете оставлены связанными вместе, чтобы слышать рыдания друг друга, но одна не сможет говорить, а другая – видеть. А завтра в полдень перед дворцом вы будете сожжены заживо на глазах всего народа.
Будьте уверены, что подобное зло никогда не восторжествует над богами Египта и избранными ими царем и царицей. Ибо боги взирают на нас с благожелательностью и особой милостью, и мы подобны Царю и Царице Небесным, и судьба наша – служить всеобщему благу!»
Услышав приговор, я лишилась дара речи, мои страхи и печали были ничто в сравнении с ним. Но Мекаре проявила открытое неповиновение. Она оттолкнула солдат и вышла вперед. Когда она заговорила, ее глаза были устремлены к звездам. И, заглушая шокированный шепоток придворных, она заявила:
«Да будут свидетелями духи, ибо им принадлежит знание будущего – и того, каковым ему суждено быть, и того, какова на то моя воля. Имя тебе – Царица Проклятых! И судьбой предначертано тебе творить зло! Но я остановлю тебя, даже если для этого мне придется вернуться с того света. И в час твоего торжества именно я нанесу тебе сокрушительное поражение. Я свергну тебя с твоего трона. Запомни мое лицо. Я тебя уничтожу!»
Стоило ей закончить эту клятву, это пророчество, как собравшиеся духи подняли вихрь, двери дворца распахнулись и воздух наполнился соленым песком пустыни.
Послышались крики охваченных паникой придворных.
Но царица крикнула солдатам:
«Исполняйте приговор, отрежьте ей язык!»
Несмотря на то что придворные в страхе жались к стенам, солдаты вышли вперед, схватили Мекаре и отрезали ей язык.
В холодном ужасе следила я за ними, я слышала ее мучительный вздох, когда все было кончено. Но в приливе поразительной ярости она со связанными руками оттолкнула солдат и, упав на колени, подхватила и проглотила окровавленный язык, прежде чем его успели растоптать или отбросить в сторону.
Потом солдаты схватили меня.
Последним, что я видела, была Акаша, указывающая на меня пальцем, ее глаза блестели. А потом – потрясенное лицо Хаймана, по которому текли слезы. Солдаты сжали мне голову, раскрыли веки и лишили меня зрения. Я беззвучно плакала.
Внезапно я почувствовала прикосновение чьей-то теплой руки, что-то прижалось к моим губам. Хайман подобрал и принес мне мои глаза. Я немедленно проглотила их, дабы они не подверглись осквернению и не пропали.
Ветер становился все злее, вокруг нас поднялся песчаный вихрь, я услышала, как придворные кинулись врассыпную, – кто-то кашлял, кто-то хватал ртом воздух, многие плакали, в то время как царица умоляла подданных сохранять спокойствие. Я повернулась, ища Мекаре, и почувствовала, как ее голова опускается ко мне на плечо, как ее волосы щекочут мне щеку.
«Немедленно сжечь!» – приказал царь.
«Нет, слишком рано, – возразила царица. – Пусть помучаются».
Нас увели, привязали друг к другу и оставили на полу маленькой камеры.
Духи неистовствовали во дворце на протяжении нескольких часов, но царь и царица успокаивали своих людей и говорили, что бояться нечего. Завтра в полдень царство очистится от зла, а до тех пор пусть духи делают что хотят.
Наконец все успокоилось, мы лежали рядом. Казалось, во дворце бодрствуют только царь с царицей, заснула даже наша охрана.
Вот последние часы моей жизни, думала я. А утром сестра будет страдать даже больше, чем я, ибо она увидит, как я горю, а я ее не увижу, и она не сможет даже закричать. Я прижала к себе Мекаре. Она положила голову мне на грудь, прямо против сердца. Минута шла за минутой.
Но примерно, должно быть, за три часа до рассвета я услышала рядом с камерой крики. Какое-то насилие, страж вскрикнул и упал. Его убили. Мекаре, лежавшая рядом со мной, шевельнулась. Я услышала, как отпирают замки, как трещит засов. Потом Мекаре издала звук, напоминающий стон.
Кто-то вошел в камеру, и инстинкт подсказал мне, что это Хайман. Когда он разрезал стягивающие нас веревки, я сжала его руку. И тут же подумала: нет, это не Хайман! Наконец я все поняла!
«Они проделали это с тобой! Они попробовали это на тебе!»
«Да, – прошептал он полным ярости и горечи голосом, в котором появился новый, нечеловеческий оттенок. – Проделали! Проделали, чтобы проверить! Убедиться, что вы говорили правду! Они вселили это зло в меня!»
Казалось, он всхлипнул, из его груди вырвался резкий сухой звук. Я чувствовала его неизмеримую силу, так как, сам того не желая, он причинял мне боль.
