Правила охоты - О'Рейли Виктор (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
— Я рад вашему возвращению, суперинтендант-сан, — сказал Паук. — Сколько времени вы уже на работе?
— Уже неделю, сэнсей, — ответил Адачи с почтением. За время болезни Адачи потерял в весе и теперь казался бледным и худым. Сабуро Иноки полагал, что еще несколько недель отдыха и восстановительного лечения нисколько бы не помешали Адачи, однако он ничего не сказал. Паук, впрочем, понимал, что последствия гриппа здесь ни при чем. Перед ним был человек, испытавший сильнейшее потрясение. Сначала Адачи узнал, что прокурор предавал его, а потом пережил нападение Фудзивары, едва не закончившееся его гибелью. Должно быть, теперь Адачи ко всем относится в высшей степени подозрительно, и единственное, что может ему помочь, — работа. Адачи со временем поймет, что двое мерзавцев не представляют всего большинства.
— Сожалею, что у нас не было возможности поговорить раньше, — сказал Паук. — Нам потребовалось приложить значительные усилия, чтобы разобраться со всеми этими печальными событиями на заводе Намака, причем нам пришлось решать параллельно сразу несколько вопросов. Это дело отвлекало мое внимание, и я хотел бы еще раз напомнить вам, Адачи-сан, что вы можете полностью полагаться на мою поддержку. За вами все ресурсы полицейского департамента и всех наших друзей — людей доброй воли. Не забывайте об этом.
Адачи почтительно наклонил голову. “Наши друзья — люди доброй воли” — это надо же! Для того чтобы в иносказательной форме напомнить ему об обществе “Гамма”, Паук использовал довольно интересный набор слов. Неожиданно для себя Адачи почувствовал прилив теплых чувств по отношению к Сабуро Иноки. Этот внешне сдержанный, неуловимо-загадочный и хладнокровный человек действительно протягивал ему руку, искренне желая помочь. И, конечно, он прав — один продажный полицейский не значит, что прогнил весь департамент. Он может по-прежнему доверять людям из своего отдела.
Но вскоре в его мозгу снова сгустились тучи сомнений. Разумеется, коррумпированные полицейские в Столичном департаменте были исключением из общего правила, однако это совсем не означало, что Фудзивара был единственным. Кто еще мог бы вести двойную игру? Адачи знал, что с Пауком можно говорить откровенно, однако что за человек будет прикрывать его в ежедневной рутинной работе? В ком можно быть уверенным на сто процентов?
Сабуро Иноки, полуприкрыв глаза и сохраняя на лице бесстрастное выражение, с озабоченностью наблюдал за своим подчиненным. Он чувствовал, какая буря сомнений бушует в голове детектив-суперинтенданта, и понимал, что решение этой проблемы может оказаться намного более сложным, чем он предполагал. Адачи страдал глубоко и искренне. Пусть хотя бы первое время не задумывается об этом.
— Я слышал, что вы достигли новых успехов по делу Ходамы, — сказал Паук. — Может быть, вы коротко проинформируете меня о сути дела?
Он увидел, как глаза детектив-суперинтенданта вспыхнули. Его мир был потрясен до основания, но его уверенность в своих силах и способностях полицейского не уменьшилась. Адачи твердо решил любой ценой довести это дело до конца — довести до конца или умереть.
Примерно через полтора часа, когда Адачи закончил, заместитель начальника департамента почувствовал, что его оценка способностей и упорства Адачи, и без того высокая, возросла еще больше.
— У меня есть одно предложение, — сказал Адачи в заключение. — Оно касается микропленок…
Паук кивнул.
Выходя из кабинета заместителя начальника департамента, Адачи чувствовал себя намного увереннее. Одного взгляда было достаточно, чтобы разглядеть в нем гордого потомка самураев: спину Адачи держал прямо, походка приобрела пружинистую уверенность, а во всем поведении и жестах сквозило осознание грандиозной цели.
Глядя ему вслед. Паук подумал: “Этот человек может убивать драконов голыми руками, если это велит ему долг”.
Если бы драконов!…
Коррупция на высшем уровне власти, с которой имели дело Сабуро Иноки и его люди, была намного опаснее любого дракона.
Йошокава и Фицдуэйн сидели друг напротив друга за низким столиком в чайной комнате дома Йошокавы в Камакуре. Они поужинали чуть раньше вместе с семьей японского промышленника и теперь остались вдвоем.
Оба сидели, скрестив ноги, прямо на застеленном татами полу. Йошокава предложил было непривычному к такому положению гайдзину низенький стульчик со спинкой, но ирландец заметил на это, что коль скоро он чувствует себя с Йошокавой достаточно свободно, чтобы не придерживаться строгого протокола, и может потирать колени или слегка двигаться, если только почувствует, как впиваются в икры и бедра многочисленные иголки и булавки, то постарается сидеть, как принято в Японии. Йошокава был польщен комплиментом, который Фицдуэйн ловко вставил в свою пространную речь, а впоследствии, в пылу беседы, гайдзин и сам позабыл об испытываемых неудобствах. Впрочем, Йошокава не сомневался, что как только ирландец попытается встать, то сразу обо всем вспомнит.
— Ваш план великолепен и дерзок, Фицдуэйн-сан, — покачал головой японец, когда Хьюго изложил ему задуманное в первый раз. — Но он очень жесток, чересчур жесток.
Промышленник выглядел несколько потрясенным. Он был одним из руководителей общества “Гамма” и лучше других представлял себе, насколько реальны опасности того пути, на который они вступили, пытаясь изменить существующее положение. Несмотря на это, близкое знакомство Фицдуэйна с насильственными методами отнюдь не прибавляло ему спокойствия. Все войны, которые когда-либо вел Йошокава, начинались и заканчивались в области политики или торговли. Война, которую предлагал Фицдуэйн, этим не ограничивалась. Может быть, ирландец и не был в восторге от необходимости убивать, но он и не отвергал ее. Столкнувшись с отсутствием альтернативы, гайдзин мыслил строго прагматично, исходя исключительно из того, что должно быть сделано. Несмотря на справедливость целей, которые он ставил перед собой, Фицдуэйнов подход к делу мог вызвать у непосвященного сильный озноб.
— Мы имеем дело сразу с несколькими силами, — сказал на это Фицдуэйн. — Каждая из них сама по себе достаточно самостоятельна, каждая занимает устойчивое положение и способна самовосстанавливаться даже после того, как ей будет нанесен серьезный урон. Допустим, “Яибо” потеряют сколько-то боевиков. Ну и что? Они всегда могут навербовать новых. Намака теряют несколько своих наемных якудза и главу службы безопасности, однако это на них никак не отражается, а смерть Китано они даже умудрились обернуть к своей выгоде. Погибает Кеи Намака, становится достоянием гласности афера с передачей запрещенного ядерного оборудования Северной Корее, а Фумио не только оказывается ни при чем, но и получает свой завод обратно спустя всего две недели, и все — благодаря своей мощной политической поддержке и возможности спихнуть вину на старшего брата. В тени прячется Кацуда, претендент на трон куромаку, который сверг Ходаму и которому это сошло с рук, а за спиной его маячит Шванберг, у которого, вне всякого сомнения, имеется наготове свеженький кандидат, на случай, если Кацуда сляжет с насморком.
Черт побери, это слишком похоже на Вьетнам. Нет смысла лупить по джунглям издалека. Нам необходимо то, что евреи называют chutzpah, [16] Йошокава-сан. Если желаете, я мог бы передать свою мысль в терминах фехтования: шпаги звенят очень эффектно и красиво, однако наступает момент, когда приходится оборвать этот звук одним точно нацеленным уколом.
Йошокава сделал беспомощный жест рукой и налил Фицдуэйну вина.
— То, что вы предлагаете, Фицдуэйн-сан, может быть сделано только при помощи полиции, а полиция на это не пойдет. Ваш план подразумевает создание такой ситуации, когда неизбежна чья-то смерть, а с их точки зрения это совершенно недопустимо.
— Столичный департамент полиции Токио может не быть официально вовлечен в наше мероприятие, — сказал Фицдуэйн, — это я допускаю. Но “Гамма” обладает достаточным политическим влиянием, чтобы дать нам возможность начать и чтобы в нужный момент вмешаться и свести к минимуму неприятные последствия. К счастью, полицейским департаментом управляет господин Иноки. Если он нас поддержит, то все получится. “Кванчо” тоже захочет с нами сотрудничать, это я уже знаю.
[16] Chutzpah — бесстыдство, наглость, дерзость (идиш).