Дело Томмазо Кампанелла - Соколов Глеб Станиславович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
– Нет-нет, никто не лишал вас достоинства человека, никто! – воскликнул священник, но говоривший мужчина его не слушал.
– Вы понимаете, что в этом самое страшное – это ужас лошади, которая понимает, что она – лошадь. То есть она, может быть, когда-то была человеком. Но вот она – лошадь. Вокруг какая-то красивая улица, гулянья, смех, шутки, нарядные женщины. Она смотрит на все это по дороге из одной конюшни в другую. Она – только лошадь. Ей, может быть, тоже хочется разговаривать, шутить вместе со всеми, она, может быть, чувствует, что она даже более умна и начитанна, чем те люди, что идут мимо нее по праздничной улице, ей, может быть, тоже хочется любви, но не лошадиной, а человеческой. Она, может быть, могла бы пережить это свое положение лошади, если бы кому-то была нужна ее душа. Но никому не нужна ее душа. Ведь в окружающих человеках нет души. Есть только самомнение. А как при чужих самомнениях быть лошадью?! Черт, я заболтался!.. И этот мальчик, этот кастрированный мальчик, этот Карлик-Нос, он тоже, как и я, все печально ходит где-то. Это черная дыра… Вакуум ничто, непоправимое. Он тоже, как и я, – человек превращенный в лошадь. Мне рассказали эту историю про кастрированного каким-то извергом мальчика, когда я разыскивал хор и заходил на квартиры к нескольким хористам.
– Я не понимаю, не понимаю! – громко сказал священник. – Объясните!
– Я теперь верю в проклятые, гиблые места. Знаете, есть такие: дома самоубийц, чумные кладбища. Достаточно появиться в каком-нибудь месте такому мальчику, такому Карлику-Носу, появиться такому, как я, – и все: какая-то неодолимая тяжесть сумеречного настроения наваливается на это место. В этом месте уже не будет счастья, света. А разве нет, разве не так?! Разве вы можете мне не верить в том, что касается этого?!
– Верю, верю! – согласился священник. – Вы ужасно тяжелое настроение вокруг себя создаете. Один вид ваш угрюмый чего стоит: глянешь на вас и действительно как-то тоскливо на душе становится! И еще эта ваша история про несчастного мальчика…
– Но я не виноват! И мальчик не виноват! Он не виноват в своем горе. И вот, что я заметил: странно, но присутствие в каком-нибудь месте на виду у всех палача, готового казнить кого-нибудь, или злодея, открыто готовящегося совершить свое злодейство, так не меняет атмосферы, царящей в местности, в которой готовится казнь или злодейство, как меняет атмосферу присутствие в каком-нибудь месте жертвы уже состоявшейся казни или совершенного злодейства. В мальчике есть что-то такое, непереносимое… Нет, может быть, в нем и нет ничего на самом деле: может быть, он туп, не страдает от произошедшего с ним, ничего не понял, но одних фантазий на тему того, что он мог бы чувствовать, если бы был тонким, умным и впечатлительным мальчиком, – уже и их одних хватит для того, чтобы превратить жизнь тех, кто начал невольно фантазировать на тему того, что творится в душе у этого мальчика, в кошмар. Эти фантазии образуют в душе черную дыру, в которой исчезает любой лучик света, проникший в душу извне, как будто его и не было. Только мрак остается, мрак и темень кругом. И я не могу объяснить это стечение обстоятельств: почему именно этот мальчик? Почему именно его постигла такая ужасная участь? А если бы на его месте оказался другой, – стал бы этот другой страдать меньше? Вы никогда не задавали себе подобных вопросов? Это действительно случайное стечение обстоятельств или стечение этих обстоятельств вовсе не случайно?
Священник не ответил. Возможно, ему хотелось произнести какую-то проповедь, высказать какие-то свои убеждения на этот счет, но он этого не сделал.
– Вам нужно обратиться к чему-то светлому. С такими мыслями, как у вас сейчас, вы долго не выдержите, – заметил он. – Нет, правда – не выдержите!..
– Но тогда, значит, логично – броситься в побег: бежать с Севера, из Воркуты обратно в Москву. Стоило же мне прожить столько времени в мучениях на Севере, чтобы потом все равно осознать: единственный способ избавить себя от этих страданий – это сбежать с Севера обратно в Москву?! Да и теперь не так-то просто будет сбежать! Неизвестно, удастся этот побег или нет.
– Почему?.. Что такое? Вас что-то держит на Севере? – спросил священник мужчину, чей голос Томмазо Кампанелла, кажется, наконец узнал – это был тот самый человек, что пришел в зальчик «Хорина» искать Юнникову и упал там в обморок. Томмазо Кампанелла вспомнил фамилию визитера – Таборский.
Таборский тем временем отвечал на вопрос священника:
– На Севере меня ничего особенно не держит. Хотя, с другой стороны, и в Москве мне особенно не за что зацепиться. Но дело не в этом – я должен сбежать не просто из одной географической точки в другую географическую точку. Я должен перестать быть лошадью, конягой, я должен вернуться в человеческое обличье. Я должен сбежать от этого колдовства, от этой злой судьбы, которая что-то уж очень меня полюбила вопреки моей воле. Я должен скинуть с себя конскую шкуру, сорвать со своего лица лошадиную морду и удрать с конюшни от конюхов и четвероногих собратьев по стойлу. Но вот ведь что еще есть ужасного во всем этом деле: сдирание со своего лица лошадиной морды, побег с конюшни, из мрачной северной ночи – это такой адски тяжелый труд, от которого заматереешь и состаришься так, что вместо лошадиной морды на твоем лице появится какая-нибудь новая, не менее ужасная маска: не знаю, тигра или жабы, кровожадного волка или подколодной змеи. И опять, – о, ужас! – глянув в зеркало, убедишься, что это не твое лицо, а мерзкая, приросшая к нему намертво маска! Да-а, бедный я, бедный, бедный я Карлик-Нос!
Тяжелый вздох вырвался из груди Таборского.
– Перестаньте, перестаньте! – пытался подбодрить его священник. – Я уверен, что все у вас прекрасно получится. Я не знаю, чем вы там сейчас занимаетесь, но уверен, что чем бы вы ни занимались, вы обязательно добьетесь громадного успеха. Вы еще не так стары, вы талантливый, красивый, волевой мужчина. Вам ли так тяжело вздыхать?! Лучше ешьте. Вы голодны – вот, берите пирожки.
– Я вас прошу, дайте мне зеркало, – устало попросил священника Таборский. – Есть ли у вас зеркало. Я хочу посмотреть на свое лицо… Нет, не так: я хочу глянуть на эту маску, что пристала к моему лицу.
– Вот здесь за шкафчиком, на стене. Прошу вас, – пригласил Таборского священник.
Томмазо Кампанелла и Паспорт-Тюремный услышали несколько медленных шагов. Потом послышался тяжкий стон, и мрачный голос Таборского сказал:
– Да-а… Как бы я хотел сорвать с себя эту мерзкую маску: эти следы пороков, разочарований, времени, проходившего впустую, утраченной любви!.. Как бы я хотел перестать быть Карликом-Носом!
Затем на насколько мгновений стало тихо.
В этот момент, прячась за церковными колоннами, перебегая от одного столба к другому, не спуская глаз со стоявшего от него уже совсем недалеко обидчика, к Томмазо Кампанелла приближался нищий Рохля. Трудно сказать, как он выследил хориновского героя. Возможно, он по обыкновению приплелся на церковную паперть, потому что, несмотря на вечерний час, она, жесткая и холодная, оставалась для него самым привычным местом в этом городе. Потом приоткрыл тяжелую резную церковную дверь и увидел в темноте вдали удалявшийся силуэт Томмазо Кампанелла. Возможно…
– Только одна, одна надежда у меня, нет, уверенность, – в голосе Таборского зазвучала особенная, злая страсть. – Все переменится, все! Все переменится, и у тех, которым сейчас солнце светит, у которых радость, – у них солнце в другую фазу перейдет, мрачная ночь у них наступит, а у меня как раз в этот момент удастся мой побег. Удастся! Удастся!.. А то, что я – матерый, что забурел, заматерел как волк – это ничего, это поправимо: отпарим лицо-то, ванночки там всякие будем принимать нежные. И буду я светлый и розовощекий, как младенчик, будут у меня розовые губки и алые щечки, а те, которым раньше было хорошо, которые Карлика-Носа человеком не считали, те, которые от нас, воркутинцев, бежали как от чумы… Нет, при чем тут чума? Как от ледяного, мглистого Севера… Ведь они же насмехались над тем, что я в объятьях злой судьбы! А разве можно, разве честно надсмехаться над такой горькой судьбой?! Они-то и окажутся со временем в другой фазе: той, где ночь, пурга, луна светит, караул вологодский, зеки, рожи, страх. А я уже к этому моменту буду счастлив, я уже отмоюсь, отпарюсь. Я к тому времени младенчиком розовощеким стану. Только вот что-то у меня так хорошо пока не получается. Но это только пока… Мне надо жениться. В четвертый?.. Нет, в пятый раз. В конце-то концов я должен испробовать жизнь с непьющей женой. А те, которые презирали Карлика-Носа, еще будут, будут еще в другой фазе: мгла, Север… Отведают… Очень морозный климат…
