Правила охоты - О'Рейли Виктор (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Впрочем, какое это имеет значение? Если утки еще и эротичны, тем лучше. Впрочем, пластиковая игрушка не на многое способна. Самому Фицдуэйну утки нравились, но он предпочитал женщин.
Женщины были мягкими и теплыми, заботливыми и ласковыми, с ними было интересно поговорить, и они рожали прекрасных младенцев, таких, как Бутс. Фицдуэйну понадобилось немало времени, чтобы понять это, но он на самом деле любил маленьких детей и очень скучал по сыну. В последнее время ему особенно сильно хотелось вернуться домой и крепко обнять его, обнять, как он еще ни разу его не обнимал, и делать это снова и снова.
Но те же самые женщины иногда бывали просто опасны, и всегда — сложны. В результате, в общении с ними приходилось преодолевать немалые трудности, но Фицдуэйн уже давно заметил, что любая вещь или человек, заслуживающие внимания, как правило, оказываются не простыми.
Ему вдруг пришло в голову, что из этого и состоит настоящая счастливая жизнь: из детей, горячих ванн, пластиковых уточек, женщин и трудностей. Люди бесконечно долго искали и продолжают искать смысл жизни, а он, вот так походя, лежа в ванне, открыл то, что не давалось в руки философам и ученым на протяжении тысячелетий. Для этого ему потребовалось полежать в горячей воде всего два часа, или на это ушли дни и годы? Сейчас он не имел ни малейшего представления о времени.
Фицдуэйн открыл глаза и увидел мерцающие в ночном небе звезды. Ночной воздух, пахнущий морем, казался свежим и прохладным. В Ирландии, где бы ты ни находился, всегда ощущалась близость моря, а в Данкливе можно было почти постоянно, кроме редких безветренных дней, расслышать шепот прибоя. Фицдуэйн любил голос моря, каким бы он ни был, громким или тихим; этот звук дарил ему ощущение покоя и умиротворенности. Здесь же он не мог расслышать шорох волн, как ни старался, а это значило, что морс расположено не далеко, но и не близко. Понемногу Хьюго начал припоминать, что дом, в который он попал, был выстроен довольно далеко от берега и стоял на каменистой террасе, врезанной в склон горы. Фицдуэйн был уверен, что отсюда должен открываться великолепный вид на морс и бухту внизу, однако проверить это сейчас было невозможно.
Горячая ванна была установлена во внутреннем дворике, оформленном как традиционный японский декоративный сад, и здание окружало его со всех четырех сторон. Во дворике царило уединение и полная тишина, нарушаемая лишь обычными ночными звуками: шорохом листвы и негромким голосом ветра. Сколько Фицдуэйн ни прислушивался, он не мог уловить даже отдаленного шума автомобильных моторов. Это означало, что домик вряд ли находится в самом Токио или даже вблизи от него — город-гигант не затихал даже ночью.
Все окружающее казалось Фицдуэйну прекрасным — это был миниатюрный, но вполне самостоятельный отдельный мир, в котором главенствовали законы гармонии и красоты. Должно быть, именно выверенные пропорции японской традиционной архитектуры ласкали здесь глаз, создавая ощущения спокойствия и неподвижности. Сочетание линий и фактуры отделочных материалов ненавязчиво, исподволь рождало ощущение гармонии, единения с природой и временем.
Фицдуэйн слышал когда-то, что секрет красоты японских садов таится в сочетании строгости, простоты и глубокого понимания природы естественного. Вместо клумб, на которых теснили друг друга специально выведенные гибриды, и прочих излишеств, характерных для западного садового искусства, здесь присутствовали лишь самые простые и естественные из всех природных материалов — песок, гравий, булыжники, несколько аккуратно выровненных кустов и скромные полевые цветы. Безусловно, естественность ландшафта была иллюзией, но иллюзией, которая никуда не исчезала, даже если знать, что самый маленький камень здесь со тщанием отобран и помещен на заранее определенное для него место. В этом была сама Япония с ее татемаи и хонни.
Фицдуэйн почувствовал на своих плечах прикосновения мягких ласковых рук. Сильные, но осторожные пальцы начали массировать ему шею и плечи. Ощущение было настолько приятным, что Фицдуэйн снова закрыл глаза и позволил себе окунуться в океан блаженства, накатившего на него теплой бархатной волной. Иногда искусные пальцы Чифуни оставляли его спину и опускались все ниже и ниже, лаская его в самых интимных местах.
Несколько минут спустя Фицдуэйн взял ее руки в свои и стал целовать кончики пальцев, всякий раз проводя языком по коже ладоней. Чифуни была одета только в легкий халат-якату, и сквозь его мягкую ткань Фицдуэйн затылком ощущал податливую тяжесть ее полных грудей и остроту напряженных острых сосков.
— Идем со мной, — шепнула Чифуни ему на ухо, и Фицдуэйн почувствовал, как кончик ее языка скользнул вглубь по лабиринту ушной раковины. Обнаженный, он поднялся из горячей воды и шагнул на каменные плиты, которыми была вымощена площадка вокруг ванной. Холодный ночной воздух обжег его кожу, однако возбуждение не покинуло тела, а напрягшийся пенис указывал в небо, где бледные зарницы предвещали скорый рассвет.
Чифуни набросила ему на плечи мохнатое полотенце, чтобы высушить воду на его плечах и укрыть от прохладного ночного бриза, потом взяла второе полотенце и, опустившись на колени, стала промакивать живот и бедра. Она прикасалась к нему свободно, без всякого стеснения или сдержанности, словно они давно были любовниками и не имели друг от друга секретов. Фицдуэйн вскоре почувствовал, как ее упругий язык движется у него в промежности, лаская замшевую поверхность яичек. Через несколько минут этой эротической стимуляции, показавшихся ему вечностью, после ласки настолько изысканной, что она казалась болезненной, он наконец почувствовал, как ее пальцы легли на клавиши его флейты, а полные губы сомкнулись вокруг мундштука.
Прекрасные волосы Чифуни, блестящие и густые, которые она обычно собирала в пучок или в какую-нибудь иную строгую прическу, теперь рассыпались по ее мраморным плечам и слегка щекотали его ноги. Экстатическое наслаждение поднялось в нем с такой силой, что Фицдуэйн едва мог его выносить. Тогда он наклонился вперед, поднял Чифуни на руки и прижал к груди.
Он почувствовал экзотический запах ее духов, название которых он не сумел определить, но которые еще усилили его влечение. Это был легкий сладкий аромат, смешивающийся с легким и острым мускусным запахом ее собственного возбуждения. Руки Чифуни обвились вокруг его шеи, их губы соприкоснулись в глубоком поцелуе, языки сплелись, и Фицдуэйн, оттолкнув плечом загораживающую вход циновку, понес се в дом, туда, где он заметил мерцающие огоньки свечей.
Пол в комнате был застелен новенькими тростниковыми татами, но вместо напольного матраса Фицдуэйн с удивлением обнаружил низкую и широкую кровать. Тогда он поставил Чифуни на пол и, не переставая целовать се в губы, снял с нее тонкий, как паутинка, халат, а потом уложил ее на кровать.
Чифуни откинулась на спину и, не отрывая от него взгляда своих темно-карих глаз, в которых плясали золотые искры, повернулась к Фицдуэйну, слегка согнув колени и открывая ему потайной сад мягких вьющихся волос на лобке.
Хьюго опустился рядом с ней на кровать и поцеловал сначала лоб, потом глаза и губы, потом шею, не переставая при этом нежно теребить кончиками пальцев ее соски и грудь. Чифуни извивалась и стонала, се колени поднялись выше, а бедра начали подрагивать, поднимаясь навстречу Фицдуэйну. Ногти ее вонзились ему в спину, а гибкий влажный язык снова очутился в ухе, так что Фицдуэйн чувствовал ее горячее и частое дыхание на своем лице.
Он прикоснулся языком к ее груди, слегка укусил за сосок и продолжал кусать до тех пор, пока она не ахнула и не задохнулась от страсти. Продолжая ласкать ее грудь руками, Фицдуэйн провел кончиком языка вниз по ее животу, пересек мягкий треугольный сад и приник к влажной и манящей плоти ее лона.
Чифуни сжала его голову ногами, а Фицдуэйн обежал языком ее волшебные, мягкие врата и, медленно перебирая их горячие складки, проник в глубину и, действуя медленно и осторожно, нащупал там в укромном уголке маленький бугорок горячей плоти. Чифуни негромко вскрикнула от его прикосновения и принялась ритмично подниматься ему навстречу, а он старался отвечать на эти выпады движениями языка и губ.
