Истории, от которых не заснешь ночью - Хичкок Альфред (электронная книга .txt) 📗
— Надеюсь, что ристэйфэл не вызовет у вас неприятного ощущения, сказал Вернье инспектор, когда они перешли обедать в комнату с закрытыми ставнями. — Это все, что повар готовит на обед.
— Это как раз то, что я ел на Яве, — ответил Вернье. — Мне нравится.
— Только не мне, — заметил Вилмердинг. — От ристэйфэла может заболеть желудок у целого стада буйволов.
Но какова бы ни была реакция буйволов на это национальное блюдо голландских поселенцев в Малайзии, Вилмердингу, совершенно очевидно, болей в желудке бояться не стоило. Он буквально навалил себе гору риса в тарелку и при этом начал украшать все это различной снедью, которую слуги поставили на стол: яйца с карри, жареные бананы, лук, пряные соусы, тертый кокосовый орех, крошечные красные жареные рыбки, острый красный перец и разное мясо с овощами и пряностями. Вернье посмотрел на Вилмердинга, как тот смешивал все, точно как в нидерландской части Индии. Вилмердинг поймал его взгляд, догадался, что Вернье счел его непоследовательным, и бросил: "А что? Что-то ведь надо есть!"
— Ристэйфэл неплохо бы сопроводить кружечкой пива, — сказал Вернье.
— У нас здесь никогда не было того, что можно назвать свежим пивом, проворчал Вилмердинг. — Льда нет, а теплое пиво пить невозможно.
За какой-то миг Вернье попытался изучить Вилмердинга. Он с той же энергией, что и его товарищи, набросился на ристэйфэл, но словно удар молнии Вернье поразила разница в манере держать и подносить вилку ко рту. Может быть, он и ошибся, поскольку затем увидел, как Вилмердинг вытирал губы тыльной стороной руки после того, как выпил глоток пива.
— А я в Батавии и в Сурабайе пил очень хорошее вино. Почему бы вам не заказать его? — предложил Вернье.
— А я не привык к вину и никогда его не пил, — заметил Вилмердинг, — у нас привычки плебейские. Только пиво и немного джина или скотча вечером. Прэйл, которого вы видите, много рассказывает о вине, которое он пил, но, если вы мне поверите, он скорее бы предпочел лед. Да, я уверен, не он один.
Он провел рукой по своей белой шевелюре и начал потягивать пиво с задумчивым видом, а затем снова принялся за рис.
И только тогда, когда вся эта значительная трапеза была закончена, Вернье открыл для себя средство вычислить, который из них троих мог бы быть образованным убийцей. Детектив насторожился и прислушался, когда Вилмердинг попросил Дорэна дать послушать немного музыку.
— Музыку? — повторил Вернье.
— Да. Дорэн играет, — ответил Прэйл. — Он играет на жутчайшем патефоне.
Да, патефон принадлежал ему. Дорэн это признал. А что господин Вернье желал бы послушать? Вероятно, ничего из того, что у него было. Потому что чертовски трудно насобирать коллекцию интересных пластинок здесь, в Борнео: так как надо было их переправлять пароходом, то чаще всего пластинки приходили сюда разбитыми.
— А можно взглянуть? — спросил Вернье.
Он рассматривал пластинки одну за другой, ожидая найти там записи опер, симфоний и другие какие-нибудь более серьезные произведения, особенно французских композиторов. А нашел джазовые мелодии, вышедшие из моды сентиментальные баллады, и нигде никакого следа вкуса цивилизованного человека, космополита.
— Да поставьте все равно что, — попросил он.
Патефон начал скрипеть, а потом раздался первый звук, явно диссонирующий. Вилмердинг покуривал свою трубку, сидя рядом с Хиром Коэртом. Прэйл подошел к краю веранды и посмотрел на реку через экранную дверь. Дорэн перебирал свои любимые пластинки, а Вернье медленно прохаживался по комнате, детально рассматривая своим живым глазом происходящую картину. Он остановился перед книжными полками и начал читать названия книг.
— Глядите-ка, — спросил он, — а чьи же это французские книги?
— Да они уже были здесь до нас, — вставил Вилмердинг. — До нас здесь жил плантатор-француз. Он их здесь оставил.
— Кто-нибудь из вас их читает? — спросил Вернье, беря наугад в руки книгу.
— Прэйл, так сказать, изобрел французский язык, — заметил Дорэн. — У него об этом и спросите.
Вернье держал французскую книгу на очень близком расстоянии от лица и медленно переворачивал страницы.
— А я изучал французский, — сказал он громко, как если бы разговаривал сам с собой. Затем, рассматривая комнату поверх книги, будто читая, изрек: — "В этом доме убийца".
В ожидании реакции он сделал паузу. Он был разочарован. Под огнем насмешек Прэйл как-то поглупел и сконфузился.
— А о чем идет речь, Прэйл? — спросил Вилмердинг.
— Переведи нам это, — приказал Дорэн.
— Да здесь… речь идет о домах, — сказал Прэйл. "Мэзон" это французское слово "хаус".
Раздался взрыв смеха. Когда воцарилось спокойствие, Хир Коэрт поднялся.
— Вы должны меня извинить, но мне надо вернуться в округ по очень важному делу.
Он выражал свои мысли с таким безмятежным спокойствием, как будто ни те, ни другие не догадывались, что дело это важное есть не что иное, как ежедневный послеобеденный сон.
— Вы, господин Вернье? Вы собираетесь пробыть несколько дней на плантации?
— Если не очень буду в тягость, — ответил Вернье.
— Чего-чего, а места всем хватит, — отреагировал Вилмердинг.
— Даже, если бы и не было, то мы все равно нашли бы, отправив, например, Дорэна спать с комарами, — вмешался Прэйл.
— Что меня убережет от выслушивания шуточек Прэйла, — отбил атаку Дорэн.
— Я хотел бы воспользоваться случаем, чтобы посмотреть, как вы из одного каучукового дерева получаете дюжину мячей для гольфа и комплект шин, — сказал Вернье. — Но я вас предупреждаю, — он остановился и посмотрел на Коэрта, — я буду совать нос повсюду и задавать вопросы, как женщина на футбольном матче. Я очень любопытный, любопытный до всего.
В течение всех последующих дней он демонстрировал свое любопытство хоть отбавляй. Он "заходил" то справа, то слева и задавал вопросы каждую секунду. С Прэйлом обходил плантацию на заре в тумане, задавая глупейшие вопросы на смеси английского с малайским местным жителям, которые делали диагональные насечки на гевеях: операция помогала латексу течь вдоль бороздок и стекать благодаря особой маленькой капельнице в фарфоровые сосуды. А когда жгучее солнце останавливало поток латекса, Вернье сопровождал Вилмердинга, который нес инспекционную службу: надо было следить за малайками, одетыми в пестрые саронги, которые собирали латекс в цистерны с повозками, запряженными буйволами. А потом он присоединялся к Дорэну в лаборатории и наблюдал, как тот, принимая латекс, выливал его в огромные чаны, где при помощи коагуляции образовывался каучук.
Прошло три дня, а Вернье ничего не удалось обнаружить. Он укрепился в мысли, что один из плантаторов — Джероум Стикс, но до сих пор не знал, был ли это Прэйл, или Дорэн, или Вилмердинг. Однако единственное, в чем он был уверен на сто процентов, это, что вот уже полтора года как Стикс изменил цвет волос. Убийца-брюнет из Сан-Франциско стал блондином. Должно быть, он использовал перекись водорода или что-то другое. И использовал регулярно, так как три дня Вернье наблюдал очень близко, найдет ли он хоть один волос, темный у корней. Но тщетно. Должно быть, волосы подкрашивались по мере того, как они росли. А иначе можно было бы обнаружить хоть этот признак.
Назавтра, когда все трое отправились и исчезли в утреннем тумане, Вернье остался в бунгало, сославшись на головную боль. Он лежал на своей колониальной кровати без пружин до тех пор, пока не стих последний слуга. Тогда он поднялся и отправился прямо в комнату Прэйла, где начал рассматривать тщательно все углы и закоулки. Он быстро порылся в ящичках комода и в сундуке, позеленевшем, тронутом тропической плесенью. Конечно, он понимал, что такой ловкий человек, как Джероум Стикс, не мог позволить себе разбрасывать компрометирующие себя бумаги, но надеялся обнаружить следы средства, обесцвечивающего волосы. На деле же нашел только одежду и фотографию старой женщины в кожаной рамочке, тронутой плесенью, и каталог большого чикагского универмага, специализирующегося на продаже товаров по выписке.
