Глотка - Страуб Питер (библиотека электронных книг txt) 📗
16
Я доехал почти на автопилоте до тех мест, где жил когда-то, и как раз сворачивал с Шестой южной улицы на Маффин-стрит. Здесь находился один из торговых островков, вкрапленных посреди жилого квартала, вроде ряда магазинчиков около студии Байрона Дориана, только еще более запущенный. Два маленьких магазинчика с грязными окнами лепились по бокам строения побольше, где продавали уцененную обувь.
По другую сторону от обувного магазина стоял двухэтажный бетонный дом Хайнца Штенмица. Дверь и окна были забиты досками. По другую сторону дома виднелся магазин, порог которого успел даже порасти травой, которая вела к прямоугольному отверстию в стене, рядом с которым валялись обломки красного кирпича и серого бетона. Это запустение показалось мне символом господней справедливости. Никто не захотел построить на месте жилища этого страшного человека свой магазин или видеосалон. Место было заброшено.
В конце квартала я свернул на Седьмую южную улицу. Рядом с пустым домом Боба Бандольера Белнапы пили на веранде свой лимонад и разговаривали друг с другом. Ханна улыбнулась одной из шуток Франка, и они не заметили, как я проехал мимо. Я остановился на Ливермор-авеню, свернул на улицу Вдов, припарковал машину в квартале от отеля «Сент Элвин» и вошел в отель через «Таверну Синдбада».
Тот же старик, которого я видел раньше, сидел на своем месте с той же сигарой, та же лампа под зеленым абажуром горела рядом с тем же диваном, но вестибюль казался почему-то более мрачным и печальным.
Под ленивым взглядом портье я прошел к автомату и набрал номер, записанный на листочке в моем бумажнике. Разговор с Джорджем Даббином занял немного времени. Джордж сообщил мне, что Билл Дэмрок, конечно же, допрашивал Боба Бандольера. «Ну разумеется, Билл ведь был отличным полицейским».
– Мне хотелось бы, чтобы мой сын познакомился с женщиной своего возраста, – сказал он затем.
Закончив разговор, я подошел к местному телефону и набрал номер Гленроя Брейкстоуна.
– Опять вы? – спросил он. – Друг Тома?
– Так точно. Я внизу, в вестибюле. Могу я подняться и поговорить с вами немного?
Гленрой вздохнул.
– Скажите мне имя великого саксофониста, игравшего в оркестре Коба Кэллоуэя.
– Айк Квебек, – выпалил я.
– Вы знаете, что прихватить с собой, прежде чем подняться. – Он повесил трубку.
Я подошел к портье, который узнал меня и уже полез в ящик. Он бросил на конторку две пачки «Лаки» и сказал:
– Удивительно, что он позволил вам подняться. Плохой день для старины Гленроя, плохой день.
Когда я постучал в дверь номера Брейкстоуна, оттуда раздался его голос, слегка заглушенный звуками джаза.
– Вы что – научились летать? Дайте мне хотя бы минуту.
За звуками музыки я расслышал звук дерева, стучащего о дерево.
Гленрой открыл дверь и взглянул на меня покрасневшими глазами.
На нем была черная футболка с надписью «Джазовый фестиваль Санта-Фе».
– Принесли? – он протянул руку за сигаретами.
Я отдал ему пачки, и он прошел в комнату, рассовывая их по карманам, словно опасался, что я попытаюсь их украсть. Остановившись посреди комнаты, он поднял вдруг указательный палец. Нас окружали музыка и запах марихуаны.
– Вы знаете, кто это?
Сначала я подумал, что Глен слушает свою старую пластинку, которую я не знаю. Звучала песня «Я нашел новую подружку». Но тут саксофон заиграл соло.
– Ответ прежний, – сказал я. – Айк Квебек. С Баком Клейтоном и Кегом Джонсоном в сорок пятом году.
– Надо было придумать вопрос потруднее. – Он подошел к столику, за которым мы сидели в прошлый раз. Сейчас на нем стояла полная окурков пепельница, лежала почти полная пачка «Лаки страйкс», а рядом красовалась бутылка «Джонни Уокера» и стакан, примерно на дюйм наполненный виски. Брейкстоун упал в кресло и мрачно посмотрел на меня. Не дожидаясь приглашения, я сел в другое кресло.
– Вы выбили меня из колеи, – сказал Гленрой. – С тех пор, как вы здесь побывали, я все время думаю о Джеймсе. Я начал собирать свое барахло для поездки во Францию и вдруг понял, что ничего не могу сделать – все время вспоминаю парня. Он так и не смог реализовать себя. Мы должны бы сейчас сидеть с ним вместе и обсуждать, что будем играть и с кем, но это невозможно. И это неправильно!
– Неужели через сорок лет это по-прежнему так волнует вас? – удивился я.
– Вы не понимаете, – он сделал большой глоток виски. – То, что начал Джеймс, никто не может закончить за него.
Я подумал о рукописи Эйприл Рэнсом.
Глен смотрел на меня опухшими красными глазами.
– Никто не может играть так, как играл он. Я иногда стоял с открытым ртом и слушал то, что он вытворяет. Этот парень был мне как сын, понимаете? Я играл со многими пианистами, и многие из них играли прекрасно, но не один, кроме Джеймса, не вырос под моим крылышком. – Допив виски, он со стуком опустил стакан на стол. – Джеймс играл так восхитительно – но вы никогда не слышали его, вы не знаете.
– Мне очень хотелось бы узнать, – сказал я.
– Джеймс был как Хэнк Джоунс или Томми, но никто не слышал его, кроме меня.
– Вы хотите сказать, что он был как вы?
Глен буквально буравил меня глазами. Затем он кивнул.
– Жаль, что я не могу поехать с ним в Ниццу. Не смогу снова смотреть на мир его глазами.
Он снова плеснул себе виски, а я внимательно оглядел комнату. Везде видны были следы беспорядка. Телескоп был повернут до упора вверх, пластинки и диски разбросаны по полу, конверты от пластинок покрывали восьмиугольный столик. Смятые индейские коврики были засыпаны пеплом.
Пластинка закончилась.
– Если хотите что-нибудь послушать – поставьте, – сказал мне Глен. – Я сейчас вернусь.
Он подвинул к себе коробочку, а я сказал:
– Вы у себя дома и можете делать что хотите.
Пожав плечами, Гленрой открыл коробочку. В углублении возле крышки лежали две двухграммовые бутылочки – одна пустая, одна наполовину полная – а рядом с ними – соломинка. В середине коробочки лежали мешочек со стеблями марихуаны и разные сорта папиросной бумаги. Гленрой открыл одну из бутылочек, высыпал на зеркальную поверхность немного белого порошка и стал вдыхать его через соломинку.
– Не хотите? – спросил он меня.
– Я давно бросил.
Он закрыл бутылочку и снова положил ее в углубление.
– Я пытался связаться с Билли, но нигде не смог его найти.
Гленрой закрыл коробочку и наконец-то впервые за вечер посмотрел на меня почти дружелюбно.
– А Том тоже балуется кокаином? – спросил его я.
Гленрой хитро улыбнулся.
– Том давно уже не занимается ничем подобным. Этот хитрый кот даже не пьет. Он только делает вид, что накачивается целыми днями и ночами, а на самом деле едва подносит стакан к губам. Он очень странный человек. Когда у Тома такой вид, будто он вот-вот заснет, знаете, что он на самом деле делает? Он работает.
– Я заметил это прошлой ночью, – сказал я. – Он действительно пил всю ночь один стакан виски.
– Хитрая бестия, – встав, Гленрой подошел к проигрывателю, снял пластинку Айка Квебека, засунул ее в конверт. – Дюка, я хочу немного Дюка. – Он ходил вдоль полок, пока не нашел пластинку Дюка Эллингтона. Поставив ее на проигрыватель, Глен подкрутил ручку громкости усилителя.
– Не думаю, что вы пришли сюда просто послушать мои пластинки, – сказал Глен.
– Нет. Я пришел сказать вам, кто убил Джеймса Тредвелла.
– Вы нашли этого негодяя! – Лицо его просветлело. Гленрой уселся на стул, взял из пепельницы дымящуюся сигарету и внимательно посмотрел на меня сквозь клубы дыма. – Так расскажите же мне об этом.
– Если бы Боб Бандольер постучал поздно вечером в дверь Джеймса, тот впустил бы его?
– Конечно, – кивнул Гленрой.
– А если бы Бандольеру не хотелось стучать, он проник бы в номер и без этого.
Глаза Брейкстоуна расширились.
– Что вы пытаетесь мне сказать?
– Гленрой, Джеймса Тредвелла убил Боб Бандольер. И ту женщину, и Монти Лиланда, и Штенмица. Его жена умерла, потому что он избил ее до полусмерти, а Боб разозлился, потому что Рэнсом уволил его, когда он попросил отпуск, чтобы ухаживать за женой. Он убил всех этих людей, чтобы разрушить репутацию отеля.
