Черный клинок - ван Ластбадер Эрик (чтение книг TXT) 📗
Я пристально заглянул в ее бездонные глаза. Первым моим инстинктивным побуждением было соврать, может, в целях самосохранения, но я заколебался. Совершенно открыто она сделала первый шаг к тому, что я назвал бы одной из форм правды. Я понимал, что теперь следующий шаг к правде должен сделать я, и таким образом у нас завяжется диалог... Другого выбора я просто не видел. Альтернативой могло быть лишь продолжение словесной перепалки, которая, с одной стороны, становилась забавной, но с другой, я был уверен в этом, ничего мне не давала, а хуже всего, наверняка отрезала путь назад, через границу.
– Чтобы попасть сюда, мне пришлось воспользоваться своими связями на очень высоком уровне, – начал я объяснять. – Хотя военные круги, как я уже сказал, осведомлены относительно разрушений в этой части Камбоджи от неизвестного оружия, правда заключается в том, что они слишком заняты военными операциями во Вьетнаме и не имеют времени на расследование и изучение этих проблем, тем более что они непосредственно не угрожают жизни американских солдат. Мне кажется, что они даже втайне радуются, что я занялся этим делом.
Сказав это, я принялся за чай, изучая ее реакцию по выражению лица, а затем продолжал:
– Вам известно американское жаргонное словечко «snafu»? – А когда она отрицательно покачала головой, я пояснил: – Это военный сленг. Слово вошло в употребление во время второй мировой войны, но его можно с успехом применять к любой армии в любой войне. Оно означает: все в порядке, идем ко дну.
Минако рассмеялась и заметила:
– Английский язык более образный, чем японский. – Она взяла у меня пустую чашку. – Ну как вам понравился «черный порох»?
– Чувствую себя гораздо лучше, это уж точно.
Я наклонился вперед и прикоснулся к поврежденному месту на голове. Прощупывалась здоровенная шишка, но крови не было. На том месте, где должка бы быть открытая рана, у меня появился шрам.
– Как это вы меня исцелили?
– Я же говорила как. Я просто выровняла кусочки поврежденных тканей и разместила их так, чтобы они побыстрее срослись.
– Для меня это звучит вроде как мумбо-джумбо.
– Извините, не поняла.
– Ну, это бессмыслица, звучит красиво, а смысла не имеет. – Я оглянулся. – Нет ли здесь радиационного излучения?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что приборы у наших разведчиков показали в некоторых местах в этой местности следы радиационного излучения.
– Уверяю, что здесь никакой радиации нет, – заметила Минако.
– Ну а теперь скажу вам, что мне понравилось в слепоте, – начал я, вдруг переменив тему. Я всерьез думал, что мне на нее лучше не смотреть: один ее вид, казалось, прожигал мне глаза. – Дело в том, что, будучи слепым, я каким-то образом, каким – не знаю, «видел» вас или, во всяком случае, какое-то ваше подобие. Мне хотелось бы знать, как это получалось. – Немного подумав, я спросил далее: – Хотел бы я знать также, как это вы узнали, что сопровождавшие меня лица убиты. Даже я не ведаю, куда подевались те трое кхмеров, которые находились в моей команде.
– Они мертвы, мистер Конрад, заверяю вас. Все члены вашей команды погибли, все, кроме вас и Мэтисона.
– Кто вы такая? – тихо произнес я. – Мне очень нужно знать!
Минако снова улыбнулась и сказала:
– Я солдат, мистер Конрад, такой же солдат, как и вы.
И в то же время, как и вы, сугубо гражданское лицо, по крайней мере на правительственной службе не состою.
– Это мне почти ничего не говорит, – ответил я и еще плотнее прижался к стене. Я чувствовал ужасную слабость, но изо всех сил боролся с усталостью.
Не вставая с койки, Минако подвинулась ко мне поближе, от нее приятно пахло. Не может быть она солдатом, промелькнула у меня мысль, и я сказал:
– Это приятное благоухание...
– Какое благоухание, мистер Конрад? Я ничем никогда не душилась.
– Запах похож... – не докончив фразу, я закрыл глаза и сразу провалился в глубокий сон.
Проснулся я, когда кругом было уже темно. Тускло светила керосиновая лампа, слабо освещая палатку. В дальнем углу палатки, прямо на полу, свернувшись калачиком, спала Минако. Я долго присматривался к ней, спокойно изучая ее лицо. Ничто мне не мешало и не отвлекало, разве что биение собственного сердца. Впечатление было такое, будто я рассматривал нечто застывшее, помещенное в стеклянную банку на вечное хранение. Я знал наверняка, хоть это и кажется абсурдным, что если я выйду из палатки и взгляну на звездное небо, то увижу неподвижную луну и недвижимые звезды – будто все замерло до рассвета.
Годы прошли, а я так и не забыл той картины или того необычного ощущения, когда находился вне неумолимого течения времени. Да и впоследствии, собственно говоря, всю свою жизнь я снова и снова старался воссоздать для себя ту обстановку.
...Спустя какое-то время я опустил ноги с койки и поднялся. Из-за головокружения я несколько раз останавливался, прежде чем пересек палатку. Казалось, минула целая вечность, с тех пор как я встал. Каждый шаг давался мне с большим трудом. Но вот наконец я подошел к свернувшейся калачиком Минако и стал внимательно разглядывать каждую выпуклость и каждую впадинку ее ребер. Как хорошо стоять в такой позиции и сознавать, что при желании в любой момент можно вонзить острый нож прямо ей в сердце! Но такого желания у меня не было. Наоборот, она представлялась мне драгоценностью, бесценной загадкой, несущей внутри себя тайну гораздо более сокровенную, чем можно было представить.
Казалось, будто она держит в своих руках жизнь и может каким-то образом управлять временем – а следовательно, и жизнью – с такой же легкостью, с какой скульптор месит глину. Меня вновь охватила дрожь, но я не понял отчего: то ли от желания овладеть ею, то ли потому, что захотелось разгадать тайну, содержащуюся в нй. В любом случае, какое это имело значение? Ведь оно всегда неразрывно связано с другим, так же как по китайским воззрениям женское начало «инь» связано с мужским "н", как тьма связана со светом. Кровь бросилась мне в голову. Я думал теперь только о том, как бы овладеть ею, ибо, овладев, смогу и познать ее тайну.
Я наклонился над Минако – глаза ее открылись. Нет, это не глаза открылись, они по-прежнему оставались закрытыми; с чувством бескрайнего удивления я вдруг осознал, что открылось нечто непонятное, то, что прежде, я был уверен, находилось в покое. И оно, это непонятное, двигалось, сверкая и маня, неся в себе жизнь. Оно направило свою энергию в одну точку, будто пропустив ее через линзу. Происходило все это по воле Минако или независимо от нее? Я терялся в догадках, не находя ответа.
Теперь эта энергия как бы обволакивала меня. Она напоминала гравитационную силу и двигалась в разных направлениях – как по прямым линиям, так и по дугам и касательным. Я почувствовал, что в меня летит что-то вроде ружейной пули, но вот, вопреки всем законам физики, пуля вдруг замерла на полпути и зависла в воздухе.
Если бы я взялся подсчитать число ударов своего сердца в тот короткий период, то мне не хватило бы всей моей жизни. Я скользил, я летел в сжатых челюстях времени, чувствуя себя меньше самой крохотной песчинки, пронзая недра вечности. Я перестал дышать, и кровь, я был уверен, застыла в моих жилах. А может, я просто перестал ощущать себя, может, время прекратило свой бег?
Минако сама расстегнула на мне окровавленную и пропитанную потом одежду. Я огляделся вокруг. Все в палатке показалось мне таким же далеким, как и Вашингтон, все виделось словно сквозь туманную призму. Одежда Минако свободно просочилась сквозь мои пальцы, и я крепко обнял ее за голые плечи.
Кожа у нее оказалась чистой и гладкой, маленькие груди были тугие, как у восемнадцатилетней девушки. Линии ее тела были совершенны. Она перевернулась на живот и подалась назад. Изгибы ее позвоночника и мышцы на лопатках походили на дремлющую зыбь озера. Великолепная россыпь ее густых черных волос, подобно распластанным крыльям ворона, слегка трепетала поверх ее рук, видны были лишь ее пальцы, мастурбирующие между моих ног. В экстазе я захотел было закрыть глаза, но тогда не видел бы ее, изогнувшуюся и раскрывшуюся передо мной, а этого допустить я не мог. Ради еще большего наслаждения я раздвинул ее ягодицы и запустил руку несколько пониже, прямо в ее теплую и влажную женскую плоть. Она вздрогнула всем телом и подалась назад и немного вверх, навстречу мне. Не в силах больше сдерживать себя, я сладострастно застонал и плавно вошел в глубь.
