Похититель душ - Бенсон Энн (книги полностью бесплатно .TXT) 📗

Он быстро отдал приказ другому стражнику, на лице которого появилось суровое выражение, когда выяснилось, что он должен проводить меня по коридору в роскошные апартаменты милорда.

Он шагал очень быстро, и я не винила его за то, что он испытывает страх и не скрывает его, – с каждым шагом, приближавшим меня к внутренним покоям, сердце все сильнее колотилось у меня в груди.

Мысли о том, что может там произойти, путались у меня в голове, и я даже на короткое время пожалела, что не подумала хорошенько, прежде чем предпринять этот шаг. Когда я вошла в большую гостиную, мне вдруг захотелось повернуться и умчаться прочь.

Но я не могла себе этого позволить. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоить диких зверей, которые разрывали мне внутренности. Убранство комнаты мне помогло – она оказалась удобной, украшенной великолепными гобеленами и плетением, на полу лежали роскошные ковры, доставленные к нам с берегов Средиземного моря на торговых судах. Мне вдруг отчаянно захотелось снять туфли и пройти по ковру босиком, наслаждаясь нежным прикосновением ткани.

Я с восхищением оглядывалась по сторонам, а стражник тем временем постучал три раза в дверь кончиком своего копья и встал по стойке «смирно». Я услышала, как милорд рявкнул из другой комнаты:

– Что?

И я забыла о своем желании пройтись босиком по ковру, ноги потребовали, чтобы я убралась восвояси, причем как можно быстрее.

В Шантосе в одной из книжек милорда по анатомии я видела препарированное сердце. «Le Coeur» [70], – гласила надпись под ним. Оно показалось мне совсем простым и одновременно великолепным, а кроме того, удивило, что оно состоит из двух частей. С какой целью Бог создал две дороги, по которым путешествуют наши чувства?

В тот момент я это поняла. Одна половина моего сердца была наполнена гневом и жаждой мести, другая – безмерной печалью.

– Vous avez une visiteur, mon Liege [71] – явно нервничая, объявил стражник, затем повернулся и быстро скрылся в коридоре.

Как только он ушел, я сняла покров и плащ, положив все это на стоящий рядом стул, великолепный предмет обстановки, на который я никогда в жизни не осмелилась бы сесть. Когда милорд вошел в гостиную, он увидел самую обычную женщину. Он медленно направился ко мне, но уже в следующее мгновение узнал меня. Тогда он бросился ко мне и прижал к груди. Все мои силы ушли на то, чтобы подавить отвращение, которое я испытала при этом.

– Мадам, – проговорил он. – О, мадам… Простите за то, что не сразу вас узнал. Вы должны понимать, что мне выпало тяжелое испытание, – а я уже отвык видеть вас в женской одежде.

Затем он немного отодвинулся, и в его глазах загорелось подозрение.

– Вас прислал Жан де Малеструа, чтобы вы поговорили со мной от его имени? То, что он переложил свою работу на плечи женщины…

– Он меня не посылал, – перебила его я. – И будет возмущен, когда узнает, что я вас навещала.

– О, от меня он ничего не узнает, – с заговорщическим видом объявил Жиль.

Значит, старая ненависть продолжает существовать.

Его черная борода была аккуратно подстрижена, но он продолжал теребить ее, как будто она значительно длиннее. В его глазах полыхало безумие, которое рвалось наружу, и скрыть его было невозможно.

– Если вы пришли не как посланник Жана де Малеструа, тогда зачем?

– Я здесь как Жильметта ла Драпье, хотя для меня эта женщина давно умерла. Я хочу кое-что у вас узнать. И задать вопросы, на которые только вы сможете ответить.

В этот момент я почувствовала, как он мгновенно ушел в себя.

Значит, понял, почему я пришла.

Однако он заставил себя сохранять спокойствие.

– Вам, мадам, известно про меня и мою жизнь больше, чем кому бы то ни было.

– Я не знаю, убили ли вы Мишеля.

Наконец я произнесла страшные слова. Выговорив их, я испытала облегчение. Одного этого было бы достаточно, чтобы удовлетворить меня, но сейчас я могла получить ответ на свой вопрос и не собиралась отступать.

Я посмотрела в холодные голубые глаза своего fils de lait [72]. Должна признаться, что такое смущение я редко в своей жизни испытывала. И тут, к моему несказанному удивлению, на его глазах появились слезы. Он потряс меня тем, что упал передо мной на колени, прижал мокрое лицо к моим ногам и обхватил меня руками. Я чуть не потеряла равновесие, так сильно он меня сжимал. Он плакал громко и горько, точно обездоленный ребенок.

А потом он заговорил:

– Мадам, я совершил много ужасных преступлений: я сделал почти все, в чем меня обвиняют. Но я не убивал вашего сына, и мне больно, что вы такое обо мне подумали; неужели вы считаете меня законченным мерзавцем?

Он продолжал говорить, а мое сердце наполнилось смятением.

– Я не знаю, что случилось с моим истинным братом Мишелем, – сказал Жиль, видимо надеясь смягчить мое сердце. – Но буду до конца жизни верить в то, что его утащил проклятый кабан, тот самый, что убил моего отца.

Его голос так дрожал, в его словах была такая искренность, что я прошептала:

– Вы и в самом деле его не убивали?

– Нет.

Да спасет Бог мою душу, я ему поверила и испытала невероятное облегчение, хотя меня продолжала мучить загадка смерти Мишеля. Может быть, его убил охотник – по какой-то необъяснимой причине? Мне так хотелось в это верить.

– Милорд, Бог не испытывает к вам ненависти, – сказала я. – Я знаю, что Он вас любит. Он простит вас так же, как прощает всех грешников, но вы должны признаться в своих грехах добровольно и без колебаний.

Я положила руку ему на голову и погладила по волосам, как часто делала, когда он был ребенком. Он в отчаянии прижался ко мне, совсем как в детстве.

– Да, да, Он меня простит, – простонал он. – Я же христианин. Он принял меня в свои объятия, после таинства крещения, а теперь мне отказали в Его милости. Я умоляю вас, помогите мне, матушка, – я не могу смириться с тем, что меня отлучили от Церкви.

Он еще сильнее сжал мои ноги, и я попыталась осторожно высвободиться.

– Выслушайте меня, – сказала я. – Вы знаете, что должны сделать. Вам следует завтра явиться в суд и добровольно рассказать обо всем, что вы мне поведали. И все будет хорошо.

Он посмотрел на меня снизу вверх, отпустил мои ноги и вытер одной рукой слезы.

– Это правда? – спросил он и напомнил мне испуганного ребенка.

– Да, – ответила я, снова став его кормилицей. – А сейчас встаньте. Бог позаботится о том, чтобы все было хорошо.