Мертвая зыбь (др. перевод) - Теорин Юхан (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Ял царапает прибрежные камни, Нильс с веслом в руке выпрыгивает в воду. На мостках собрались люди – мужчины, женщины, дети. Они молча, с испугом смотрят на него. Майя Нюман вот-вот заплачет.
– Пошли-ка вы все… – рычит Нильс, швыряет весло на камни и бежит к матери, в их большую желтую усадьбу.
Мать не знает того, что знает сам Нильс. Никто этого не знает. Он предназначен для больших дел, куда больших, чем весь Стенвик, вместе взятый, может быть, даже больших, чем сама война.
Когда-нибудь о нем заговорит весь Эланд. Он это ясно чувствует.
4
В марнесском доме престарелых сидел в своей комнате Герлоф Давидссон и дожидался дочери.
Перед ним лежал свежий номер «Эландс Постен». В Кастлёсе, на южной оконечности острова, исчез дементный старик восьмидесяти одного года. Ушел со своего хутора и бесследно исчез. Теперь полиция и добровольцы прочесывают альвар. Ночь выдалась холодной, и надежды почти нет.
Восемьдесят один год. Дементный старик. Герлоф всего на год моложе, ему скоро исполнится восемьдесят. Это еще не возраст… но старики ладно, это еще можно понять, а вот когда исчезают дети… Он сложил газету и посмотрел на часы. Четверть четвертого.
– Я очень рад, что ты приехала. – Герлоф вслушался, как это звучит, прокашлялся и продолжил: – Ты такая же красивая, как и была, Юлия… Я, может, не всегда был тебе хорошим отцом. Вы с Леной все время были с мамой, а я-то все в море и в море. Такая уж у меня работа была. Моряк – он и есть моряк. Семья на втором месте. Но теперь-то я тут и никуда уже не уеду…
Герлоф замолчал и заглянул в свою черную тетрадь, где записал сочиненное им обращение к дочери. Как только Юлия сообщила время приезда, он начал репетировать приветственную речь. Герлоф поморщился – слова так и звучали, словно он их репетировал. Отрепетированные слова. Отец не может так говорить с дочерью. Все должно быть по-другому. Обычное дело – отец и взрослая дочь.
– Рад, что приехала, – повторил он. Так лучше. Короче. Рад, мол, и все тут. – Ты такая же красивая…
Или очаровательная? Очаровательная… Милая, лучше сказать «милая». Это слово подойдет лучше.
В четыре часа, за час до ужина, в дверь постучали.
– Да?
В дверь заглянула Буэль, старшая сестра.
– На месте, – кивнула Буэль кому-то в коридоре и тут же обратилась к Герлофу, погромче: – У вас посетитель, Герлоф.
– Спасибо.
Буэль улыбнулась и отступила в сторону.
Герлоф набрал воздуха и начал по-написанному, забыв, что хотел сократить вступление:
– Я очень рад, что ты приехала, ты такая же… – и осекся.
На пороге стояла немолодая женщина в мятом пальто. Она почти сразу отвела взгляд и обхватила обеими руками наплечную сумку, словно ища защиты.
Юлия выглядела намного старше, чем он представлял. Сильно похудела. На лбу морщины, усталые глаза, страдальческое выражение лица.
Постаревшая дочь. А сам он?
– Привет, Герлоф… – Она помолчала немного. – Как видишь, я приехала.
Герлоф кивнул. Отметил про себя, что она не решается назвать его папой, даже с глазу на глаз. Словно он ее дальний родственник.
– Доехала нормально?
– Да.
Она расстегнула пальто, повесила на крючок в прихожей и поставила сумку на пол. Герлофу показалось, что все это Юлия проделала через силу, что каждое движение ей в тягость. Он хотел спросить, не больна ли она, но удержался.
– Вот оно как… – Он помолчал. – Не вчера это было…
– Четыре года… даже больше.
– Перезванивались, по крайней мере.
– Да… я хотела помочь с переездом, но что-то… – Юлия замолчала.
– Обошлось, – кивнул Герлоф. – Помощников хватало.
– Это хорошо…
Она огляделась и села на край аккуратно застеленной постели.
Герлоф вдруг вспомнил заготовленную речь.
– И раз уж ты здесь, мы с тобой должны кое-что…
– Где она у тебя? – прервала его Юлия.
– Кто?
– Не кто, а что. Сандалия. Ты же понимаешь.
– А, сандалия… Сандалия в столе. – Герлоф внимательно посмотрел на дочь. – Но в первую очередь…
– Покажи! Я тебя очень прошу!
– Ты разочаруешься. Ну что… башмак – он и есть башмак…
– Я хочу его видеть, Герлоф.
Юлия резко встала. До сих пор на лице ее не промелькнуло даже тени улыбки, а в глазах застыло такое отчаяние, что он засомневался – стоило ли звонить ей? Но что сделано – то сделано, повернуть время не в его силах.
И все же Герлоф попытался затянуть разговор.
– Ты одна приехала?
– А с кем я могла приехать? Кто бы это мог быть?
– Не знаю… отец Йенса. Матс… ведь его звали Матс?
– Микаель… Нет, он живет в Мальмё. Мы давно не поддерживаем отношений.
– Вот оно как…
В комнате опять воцарилось тягостное молчание, и тут Герлоф вспомнил еще одну деталь.
– Ты подумала, о чем я тебя просил по телефону?
– А о чем ты меня просил?
– Ты подумала, какой густой туман был в тот день?
– Да… подумала. А при чем тут туман?
– Я думаю… думаю, все могло бы быть по-другому, если бы не туман. И вообще – как часто бывают туманы на Эланде?
– Не часто.
– Вот именно. Не часто. Два-три раза в год от силы. И многие знали, что будет туман. Об этом было в прогнозе.
– Откуда тебе это известно?
– Я звонил метеорологам. У них хранятся все прогнозы.
– И ты считаешь, что туман так важен?
– Да… кто-то воспользовался туманом. Кто-то, кто не хотел бы, чтобы его видели в этих местах.
– В этот день?
– Вообще.
– Значит, кто-то воспользовался туманом… чтобы похитить Йенса?
– Не знаю… вряд ли у него была такая цель. Кто мог знать, что Йенс именно в этот день решит прогуляться? Никто. Йенс, думаю, и сам-то не знал… случай подвернулся, вот и все. – Герлоф заметил, что губы у Юлии сжимаются все плотнее. Так было всегда, когда речь заходила об исчезновении Йенса. – Но туман-то точно… люди знали, что днем упадет туман.
Юлия словно и не слушала. Она, не отрываясь, смотрела на письменный стол.
– Вот об этом и стоит подумать. – Герлоф внимательно посмотрел на Юлию. – Кому был выгоден туман в тот день? Кому…
– Могу я посмотреть? – прервала его Юлия.
Он пожал плечами, выдвинул ящик стола и достал завернутый в глянцевую бумагу предмет. Совсем крошечный, весит, наверное, несколько десятков грамм, не больше, успела подумать Юлия.
5
Герлоф возился со свертком, а она смотрела на его руки. Руки старика – морщинистые, в пигментных пятнах, мертвенно-голубые прожилки сосудов. Пальцы дрожат… он неуклюже разворачивал бумагу, и этот шелест казался ей грохотом.
– Тебе помочь?
– Нет… все нормально.
Ну что он так долго возится? А может, нарочно медлит?.. Наконец Герлоф отодвинул бумагу.
Сандалик лежал в прозрачном полиэтиленовом пакетике. Она не могла отвести от него глаз.
Не плакать, подумала она. Только не плакать. Всего-навсего сандалик. Но все равно, глаза защипало, и она сморгнула слезу. Черная каучуковая подошва, коричневые кожаные ремешки, пересохшие и потрескавшиеся. За столько лет…
Сандалик, маленький стертый сандалик…
– Не знаю, его ли это башмак. Насколько я помню, похож, но ведь может быть…
– Это его сандалик. Йенса, – глухо вымолвила Юлия.
– Нельзя быть чересчур уверенным. Чрезмерная уверенность – это плохо.
Юлия не ответила. О какой «чрезмерной» уверенности он говорит? Она знала точно. Вытерла слезы и осторожно подняла пакетик.
– Я положил его в пакет сразу, как прислали… Могут быть отпечатки пальцев и все такое.
– Да, я понимаю…
Это же так просто… Ты – мама. Ты надеваешь сандалики на своего маленького сына – поднимаешь с пола в прихожей, они же почти ничего не весят… садишься на корточки, а он держится за твою блузку и молчит… или лопочет что-то, а ты слушаешь вполуха, потому что надо заплатить по счетам, купить продукты, и муж неизвестно где…
