Интерлюдия Томаса - Кунц Дин Рей (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Ранее, когда Милый Донни стал Злобным Донни, это самое существо вошло в него и установило свой контроль над ним. И я говорил не со второй и менее приятной личностью автомеханика, а с совершенно другой индивидуальностью, с кукловодом.
На заправочной станции телевизора не было, и Донни бодрствовал, когда в него вселился этот самый кукловод. Выходило, что я далеко не полностью понимаю, как перемещается это существо и как вселяется оно в разум человека. Возможно, просмотр телевизионной программы — совсем не приглашение для этой твари — хотя это правильно, следует поменьше смотреть реалити-шоу о семьях знаменитостей, живущих с гориллами.
Я также осознаю, что под «личной дверью» Ардис подразумевает дверь в ее разум. На мгновение она почувствовала, как эта дверь открывается.
Они живут в неустанном ожидании, что кто-то ворвется в них и установит свой контроль. Как сумели они не сойти с ума за эти пять лет — выше моего понимания.
Хотя я заверяю Ардис, что она сказала мне все, что могла решиться сказать, она поднимает голову и продолжает, тихо и устало, и я понимаю, сколько она уже потратила сил:
— Жена брата моего мужа, Лаура, теперь Гармони, но ее девичья фамилия Джоргенсон. У нее и Стива, ее мужа, трое детей. Среднего мальчика назвали Максвеллом, но мы, конечно, звали его Макси.
Меня отрезвляет ее решимость изгнать из голоса драматические интонации и таким образом, как я предполагаю, подавить эмоции, которые могут разжечь эти откровения. Прилагаемые усилия указывают на то, что на каком-то уровне невидимое существо осведомлено о душевном состоянии всех подданных этого маленького королевства. Может быть, эмоциональное возбуждение говорит ему о возможном проявлении неповиновения. Точно так же службы национальной безопасности используют компьютеры для отслеживания миллионов телефонных звонков, но не для того, чтобы слушать все подряд, а для поиска комбинаций определенных слов, чтобы засечь разговор двух террористов.
— Макси всегда выглядел потрясающе. Очаровательный младенец, потом прекрасный карапуз. Хорошел год от года. Ему было шесть, когда все это началось. А когда ему исполнилось восемь, мы узнали, что существует уровень красоты, превышение которого вызывает зависть и требует удаления того, чья внешность вышла за разрешенные пределы.
Ее способность говорить об убийстве ребенка такими будничными словами и таким бесстрастным тоном показывает, что за три года, прошедшие после смерти Макси, она разработала и отточила технику самоконтроля, о которой я не могу и мечтать. Она фантастически сдержанна, все чувства задавлены, и это ей необходимо, чтобы выжить… а теперь еще и спасти дочь.
— У Ширли Джексон есть короткий рассказ «Лотерея», связанный с кровавым ритуалом побивания камнями. Все в городе должны участвовать, чтобы что-то ужасное и морально шокирующее казалось нормальным, необходимым для общественного порядка и показывало единство горожан. Те, кто участвует в лотерее, делают это добровольно. Когда возникла необходимость убрать из «Уголка» кого-то прекрасного, в этом участвовали все, один за другим, включая и Макси, но добровольно — никто.
Ужасная сцена, на которую она намекает, держа себя в ежовых рукавицах, вызывает дрожь.
Я внутренне радуюсь, что неуязвим для этого загадочного существа. Но потом у меня возникает мысль, что я слишком самонадеян, и, возможно, со второй попытки кукловод найдет способ открыть мою личную дверь.
Теперь Ардис говорит шепотом:
— Здесь просто камни рассматриваются как прошлый век. Воображение работает. В отличие от истории Джексон, жертву не убивают быстро, с максимальной эффективностью, задача — продлить событие, растянуть во времени, словно речь идет о хорошей игре с дополнительными иннингами, чтобы усилить драматизм и получить максимальное удовлетворение.
Мои ладони влажные от пота. Я вытираю их о джинсы, прежде чем взять пистолет с колен.
— За три года ничья внешность не вызывала такой реакции, — сообщает мне Ардис. — До последнего времени. Потом члены нашей семьи начали завидовать красоте моей дочери, говорить об этом и ей, и мне. Я хочу сказать, что зависть эта к ним отношения не имеет, их заставляют высказывать ее.
У меня сотня вопросов, но, прежде чем я успеваю задать хоть один, Ардис встает и просит меня пройти с ней.
Открывает дверь, и мы входим в дом.
На мгновение я оборачиваюсь к темной веранде и сгустившейся тьме за ее пределами. Закрыв дверь, я запираю ее на врезной замок. У меня такое ощущение, что ночь может подняться на веранду, как злобное чудовище, и войти в дом следом за нами.
Я иду с Ардис по коридору в идеально чистую кухню.
На собственном опыте я убедился, что в «Уголке гармонии» все сияет чистотой. Только тяжелой и неустанной работой можно хоть как-то отвлечь разум от мыслей об отчаянной ситуации, в которой они оказались. Полностью сосредотачиваясь на том, что они могут контролировать, — на поддержании чистоты собственного дома и рабочего места. Это один из способов не дать окончательно угаснуть уголькам надежды.
В свете кухонной лампы я обнаруживаю, что Ардис Гармони — красотка. Возможно, ей под сорок, но кожа у нее чистая, словно утренняя заря, а глаза цвета мятного ликера, и я никогда не видел таких темно-зеленых глаз. Крошечные морщинки можно найти только в уголках глаз, но они свидетельствуют не о старении, а о смелости и железной воле, с которыми она встречает каждый день в «Уголке». Даже теперь глаза чуть сощурены, а губы затвердели от решимости.
Она подводит меня к раковине. Из окна над ней открывается вид на большой дом, стоящий на вершине холма. Как было и раньше, несколько окон горят на втором этаже этого производящего впечатление особняка.
— Родители моего мужа купили этот дом и участок, которые продавали за долги в 1955 году. Тут царила полная разруха. Они все привели в порядок, превратили неудачу в успех, строили новые дома, когда их дети женились или выходили замуж, и семья росла. Они жили в доме на холме, пока не умерли, девять лет тому назад. Билл и я жили там четыре года… пока все не изменилось. Последние пять лет мы живем здесь, внизу.
Не говоря мне прямо, что их контролера и мучителя можно найти в доме на холме, расположенном выше остальных, не называя его имени и не описывая внешность, не облачая просьбу в слова, которые могут привлечь ненужное внимание, она тем не менее показывает взглядом и выражением лица, что надеется на меня. Возможно, мне, неуязвимому для монстра, удастся войти в логово незамеченным и убить тварь. Я совершенно точно знаю, чего она от меня хочет, пусть и не умею читать мысли.
Если неведомое существо одно, а Гармони много, если оно может в любой момент контролировать только одного из них — история о том, как Донни порезал себя, а Дениз зашивала его рану, вроде бы тому подтверждение, — тогда за пять лет они, конечно, могли бы найти способ сокрушить своего врага. Но я не располагаю достаточной информацией, чтобы понять, почему их рабство длится так долго, или рассчитать вероятность моего успеха в том деле, за которое, она надеется, я возьмусь.
Необходимость выбирать окольный путь для вопросов и сдерживать эмоции усложняет получение необходимых сведений.
— Я ищу человека или что-то еще?
Она отворачивается от окна.
— На эту тему лучше не говорить.
Я настаиваю.
— Человека?
— Да и нет.
— И что это означает?
Она трясет головой. Не решается сказать, боится, что слова, которыми опишет мою цель, позволят ему понять, что мы готовим заговор против него. Из ее слов я делаю следующий вывод: если существо когда-либо устанавливало контроль над человеком, даже после его ухода эти двое остаются скованными одной цепью, пусть связь и не такая крепкая.
— Как я понимаю, он один-единственный.
— Да.
Она смотрит на пистолет в моей руке.
— Этого хватит, чтобы поставить точку? — спрашиваю я.
Ее лицо остается бесстрастным.
— Я не знаю.
Раздумывая над тем, как лучше сформулировать другие вопросы, не подняв психической тревоги в разуме кукловода, я спрашиваю, не позволит ли она мне выпить воды.
