Час волкодава - Зайцев Михаил Георгиевич (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Остановившись возле письменного стола, Миша спешно сгреб доллары в кучу, запихнул их в выдвижной ящик, поискал глазами ключ от ящика, не нашел. На столе вопиющий беспорядок. Надо будет как-нибудь прибраться, выбросить черновики, использованные фломастеры, пустые сигаретные пачки...
В четвертый раз позвонили в дверь. Дли-и-инный звонок.
– И-иду-у! – крикнул Миша. Зевнул и как был, в одних хлопчатобумажных плавках, побежал к дверному глазку.
За дверью, на лестничной площадке, стоял милиционер. Капитан в форменном кителе, с пропитым лицом. Рыхлый нос, седые усы щеточкой, плохо выбритые одутловатые щеки, потная лысина.
– Вы к кому? – озадаченно спросил Миша, возясь с дверными запорами.
– «Жигули» шестой модели желтые, дворник сказал, ваши, у помойки припаркованы...
– Мои... – Чумаков распахнул дверь. – А что случилось?
Вместо ответа капитан ловко, без замаха ударил Мишу кулаком в живот.
Шум на лестнице. Громкий топот нескольких пар ног на площадке выше этажом.
Второй удар ладонью по носу не дал Мише согнуться, отшвырнул от порога, опрокинул на спину.
Вниз по лестнице сбежали двое – плечистый амбал с лошадиной мордой и парнишка-недомерок в тельняшке. Капитан переступил через порог, добавил Чумакову носком пыльного ботинка сбоку по почке, следом за милиционером в прихожую влетели амбал с недомерком, и дверь захлопнулась.
Милицейский капитан с физиономией забулдыги оказался настоящим мастером рукоприкладства. Все три удара, полученные Чумаковым, достигли каждый своей цели. Из разбитого носа текла кровь. Из глаз слезы – естественная реакция слезной железы на удар по кончику носа. Острая боль в области желудка не позволяла как следует вздохнуть. Недаром боксеры-джентльмены конца девятнадцатого века считали удар по желудку особо жестоким. В правую почку, казалось, вогнали сразу пригоршню острых иголок. Кто никогда не получал по почкам, не поймет, каково это – носком острого ботинка по изнеженному органу.
Миша скрючился на полу, инстинктивно прикрывая пах и голову, мечтая оказать активное сопротивление, но одновременно боясь пошевелиться и лишиться сознания из-за болевого шока. Сквозь звон в ушах Чумаков услышал, как амбал скомандовал недомерку:
– Креветка, обнюхай хазу. Вся отрава, какую найдешь, твоя.
– Заметано, Череп. Спасибочки!
– Гляди у меня: отыщешь и заныкаешь бабки, хоть рубль, – убью!
– Без базаров, Череп!
«Череп! – вспомнил Миша. – Это ж тот самый бандюга, что был вчера в кабаке „Три семерки“!.. А недомерок по кличке Креветка – это же парнишка-наркоман, отворивший мне желтую дверь в заведение...»
Креветка перешагнул через скрюченное голое тело Чумакова, по-хозяйски зашел в комнату, и там сразу же что-то упало, что-то разбилось, что-то хрустнуло. Креветка обыскивал квартиру, особенно не церемонясь.
– Макарыч, хватай доктора и айда, присядем, где помягче, покуда Креветка не разбомбил хазу.
– Сделаем доктора в лучшем виде, Череп. Не пикнет, не рыпнется.
Милиционер Макарыч присел на корточки рядышком с Мишей, ухватил его пятерней за волосы на макушке. Чумаков стиснул зубы, сжал кулаки и той рукой, что прикрывала лицо, долбанул, как сумел, метясь кулаком в красный капитанский нос.
Макарыч отмахнулся от кулака, словно от надоедливой мухи. Играючи перехватил Мишино запястье, надавил болевую точку на тыльной стороне кисти, и Чумаков, вскрикнув, разжал кулак. Захват сместился с запястья к ослабевшим скрюченным пальцам Чумакова, умелая ладонь собрала их в горсть, стиснула, повернула... Чумаков застонал, ему показалось, что пальцы правой руки воткнули в розетку и по суставам, по сухожилиям, по костям и косточкам пропустили ток напряжением вольт четыреста.
– Не рыпайся, доктор, – ласково попросил Макарыч. – У меня похмелье, а с похмелюги я злой. Обидеть могу ненароком. Встаем медленно, доктор, тихонечко...
Капитан потянул Мишу за волосы, слегка усилив при этом давление на пойманные пальцы. О боли в животе, об иголках в почке, о разбитом носе Миша позабыл. Не до того, лишь бы не сломались фаланги онемевших пальцев, только бы выдержало, не хрустнуло запястье. Естественно, ни о каком сопротивлении не могло быть и речи.
Конвоируемый специалистом Макарычем, Михаил вошел в комнату. На цыпочках, боясь споткнуться и сломать схваченную руку. Макарыч не спеша довел Мишу до диванчика-полуторки, где так недавно спал Чумаков.
Пока шли через комнату к диванчику, Чумаков видел распахнутые створки шкафа, свою одежду на полу, наступал на листочки с черновиком диссертации, на сброшенные с полок книги. Видел Креветку, роющегося в тумбочке, на которой стоял телевизор. И то, как Череп выдвинул тот самый ящик стола, куда Миша впопыхах засунул четыре тысячи девятьсот долларов, он тоже заметил. Однако физическая боль не позволяла мозгу сосредоточиться на подсчете убытков. Лишь бы рука не сломалась, только бы пальцы сохранить, остальное казалось несущественным.
– Седай, доктор, – велел Макарыч. – Садись медленно голой задницей на белые простыни. Я рядышком присяду, за ручку тебя подержу, чтоб сидел смирно... Во-от так, молодцом...
Сели. Миша попой на подушку, Макарыч на скомканное одеяло. Капитан отпустил Мишины волосы, немного ослабил фиксирующий кисть захват.
– Череп, глянь-ка. – Креветка обнаружил в глубинах тумбочки Мишину докторскую сумку с лекарствами. – Полный баул колес, бля! На штуку баксов, по крайняку, реально! А меня разводил – он, типа, колеса не толкает, бля! Ссученный, бля, доктор! Падла, бля! Я ему по-людски – помоги, бля, раскумариться, сдай колесико, а он, бля, член, а не колесико, сука, бля...
– Засохни, Креветка. – Череп артистичным жестом извлек из ящика письменного стола пачку долларов. Смял баксы в кулаке с показной небрежностью. Улыбнулся во весь рот, обнажив два ряда неровных желтых лошадиных зубов. – До хера бабок, док. Откуда?
– Отвечай! – Макарыч сильнее стиснул Мишины пальцы.
– Зарабо-о-тал... – выдохнул Чумаков.
– А налоги заплатил? – Череп улыбнулся еще шире, продемонстрировав красные влажные десны. – Че зенки пялишь? Больно? Будет еще больнее, обещаю. Ты нас шибко обидел, доктор. Тя никто в наш кабак не звал. Сам пришел или тя кто прислал – надо разобраться. Только один хрен, ушел ты погано. Нагадил и утек. Теперь держи ответ по понятиям, сявка. На чем ты, урод, бабки делаешь, меня не колышет. Под кем ходишь, док, интересуюсь. Кому с табуша отстегиваешь? Кто тя пасет? Кто доит?
– Если считаешь, что я тебе чего-то должен, – бери деньги и сваливай, – поспешил ответить Миша, не дожидаясь стимулирующего пожатия пальцев. – Стучать никому не стану. Сам вляпался по дури и...
– Заткнись! По делу базарь. Под чьей «крышей» живешь, док? По понятиям забьем стрелку с твоей «крышей», устроим разбор, сделаем предъяву. Козлом буду, если ты сам, не спросясь папы, к нам зарулил – тя сдадут со всеми потрохами. А не сдадут, так мы твою «крышу» с говном смешаем. Хоть ты под ментами ходишь, хоть под синяками, хоть под кем – понятия для всех едины. Просекаешь, фофан? Колись для почину, на кого пашешь, после побазарим, на кой, в натуре, беспредельничал. По новой начнешь гнать за черный «бумер», Макарыч те глаза выдавит. Врубился в расклад, борзый? А? Не слышу?
– Врубился...
Миша прикрыл глаза, которые ему обещали выдавить. Как вчера сказал богатырь с раненым плечом? «Все возможно, пока ты живой», – вот что он сказал. Ошибся подстреленный богатырь. В милицию, даже если бандиты сейчас же исчезнут, явиться и попросить помощи невозможно. Если у официально практикующего доктора на дому хранятся лекарства – это никого не удивит. Если же эти лекарства забирают бандиты (а Креветка скорее сдохнет, чем расстанется с баулом, полным таблеток), и еще они забирают без малого пять тысяч долларов, и еще вчера врач-ветеринар надебоширил в бандитском притоне, и еще... Множество больших и малых «еще», которые делают чистейшую правду слишком похожей на отчаянный вымысел. К тому же – вот она, милиция, рядом. Жалуйся сколько влезет капитану по отчеству Макарыч, авось пожалеет и выдавит всего один глаз вместо двух...
