Парк Горького - Смит Мартин Круз (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
– Это было в начале войны, до того как мы «перегруппировали свои силы». – Белов подмигнул. – Я возил генерала на БА-20.
Аркадий знал эту историю. БА-20 был устаревшим броневиком на шасси «форда» с похожей на минарет пулеметной башней. В первый месяц войны подразделение из трех БА-20 под командой его отца попало в окружение и находилось в ста километрах от линии фронта. Они не только вырвались, но и привезли с собой уши и погоны командующего соединением эсэсовцев.
История с ушами была весьма необычной. К насилию и убийствам русские относились, как к нормальным атрибутам войны. Они наивно верили, что американцы снимают скальпы, а немцы едят детей. Но сама мысль о том, что русский тоже способен взять в качестве трофея частицу человеческого тела, приводила в ужас нацию революционеров. Хуже этого ничего нельзя было представить: в глазах непобедимого, хотя и слегка обеспокоенного ходом войны пролетариата это было самым позорным пятном – свидетельством бескультурья. После войны слухи об этих ушах испортили карьеру генералу.
– Слухи про уши неверны, – заверил сидящих за столом Белов.
Сам же Аркадий помнил эти уши. Они, похожие на засохшие витые печенья, висели на стене в кабинете отца.
– Так вы действительно хотите, чтобы я опросил всех буфетчиц и лоточниц? – спросил Паша, беря на вилку кусок холодного мяса. – Они лишь твердят, что мы выгнали из парка цыган.
– С цыганами тоже потолкуй. Теперь мы знаем время – начало февраля, – сказал Аркадий. – И узнай насчет музыки из громкоговорителей.
– Вы часто видитесь с генералом, вашим отцом? – перебил Фет.
– Не очень.
– Я думаю об этих бедолагах из отделения милиции в парке, – сказал Паша. – Уютное помещение – настоящая изба с теплой печкой, лучше не придумаешь. Неудивительно, что они не знали, что на поляне полно трупов.
Аркадий прислушался к разговору Белова с Фетом. К его удивлению, эти родственные души вовсю поносили культ личности.
– Вы о товарище Сталине? – спросил он.
Фет побледнел.
– Мы говорим об Ольге Корбут.
Подошел Чучин. Старший следователь по особо важным делам воплощал собой все самое заурядное: не человек, а примитивная схема. Он сказал Аркадию, что звонил Людин и сообщил имя, выцарапанное на коньках.
На краю Ленинских гор возвышалась студия «Мосфильм». В стране были и другие студии: «Ленфильм», «Таджикфильм», «Узбекфильм». Но ни одна из них не была такой масштабной и престижной, как «Мосфильм». Чтобы попасть туда, лимузину с именитым гостем нужно проехать вдоль пастельно-оранжевой стены, въехать в ворота, повернуть налево в сторону сада, потом круто вправо – к главному входу в центральный съемочный павильон, где уже выстроились для приветствия администраторы, знаменитые режиссеры (неизменно в очках в массивной оправе и с сигаретой в зубах) и актрисы с букетами цветов. Вокруг множество других огромных павильонов со своими декорациями, просмотровых залов, помещений для сценаристов, администраторов, студий для подготовки эскизов декораций, лабораторий для проявки кинопленки, складов, а также площадка для реквизита и бутафории, заполненная татарскими кибитками, танками и космическими кораблями. В сущности, это был настоящий город с собственным растущим населением, состоящим из техников, художников, цензоров и участников массовок – бесчисленного множества участников массовок, ибо советское кино отдавало предпочтение показу толпы потому, что, не испытывая нужды в деньгах, это можно было себе позволить и потому, что для многих молодых людей получить пропуск на «Мосфильм», хотя бы в качестве участника массовок, было очень престижно.
Аркадий не был знаменитостью, и его никто не приглашал, поэтому он сам пробирался между центральным павильоном и сугробами снега перед административным корпусом. Сердитая девица высоко подняла черную доску, на которой было мелом написано: «Тихо!». Он видел, что стоит возле декорации, где деревца в обложенных дерном кадках изображали яблоневый сад. Цветные фильтры софитов создавали впечатление мягкого осеннего заката. В саду за белым столом на витых железных ножках с книгой в руках сидел мужчина в щёгольском костюме конца прошлого века. Позади него сквозь распахнутое окно декоративной стены виднелся рояль, на котором стояла керосиновая лампа. Второй мужчина в грубой одежде и картузе на цыпочках прокрался вдоль стены, достал револьвер с длинным стволом и прицелился.
– Боже мой! – подскочил читавший книгу.
Что-то, как всегда, шло не так, и дубли повторялись один за другим. Режиссер и операторы в модных кожаных куртках были в дурном настроении и ругали ассистенток, хорошеньких девушек в афганских дубленках. Атмосфера была пронизана раздражением и скукой. А толпа смотрела с интересом. Все, у кого не было особых дел, – электрики, шоферы, монголы в гриме, маленькие балерины, пугливые, как породистые собачонки, – сгрудившись вокруг и молча с восхищением следили за полным драматизма процессом съемки, намного более интересным, нежели то, что снималось.
– Боже мой! Как вы меня напугали! – повторил свою реплику актер с книгой.
Стараясь не выделяться, Аркадий стоял возле передвижного генератора. У него было время отыскать взглядом ассистента по реквизиту. Это была высокая темноглазая девушка с нежной белой кожей. Каштановые волосы сзади собраны в пучок. Ее афганская дубленка была более потертой, чем у ее подруг, из коротких рукавов торчали запястья. Она стояла неподвижно, как на фотографии, с текстом сценария в руках. Как бы почувствовав взгляд Аркадия, она посмотрела в его сторону. У него было такое ощущение, будто она на миг озарила его своим взглядом. Потом она отвернулась, но прежде он разглядел пятнышко на ее правой щеке. На снимке в милиции оно было серым. Теперь он видел, что оно было синеватым, хотя и небольшим, но бросавшимся в глаза, потому что лицо девушки было поразительно красивым.
– Боже мой! Как вы меня напугали! – актер с книгой заморгал под дулом пистолета. – У меня и без того нервы расстроены, а вы лезете со своими дурацкими шутками!
– Обед! – объявил режиссер и покинул площадку. Эта сцена тоже проигрывалась не раз, так что актеры и съемочная группа не задержались ни на минуту. За ними разошлись и зрители. Аркадий наблюдал, как ассистент по реквизиту накрыла чехлами садовый столик и стулья, поправила поникший цветок и привернула лампу на рояле. Дубленка была совсем ветхая; из-за обилия закрывавших афганский орнамент заплаток она стала похожа на лоскутное одеяло. Шея свободно обмотана дешевым оранжевым шарфом. На ногах красные виниловые сапожки. Не самый лучший ансамбль, но она держалась так уверенно, что иная женщина при виде ее сказала бы: «Вот как надо одеваться!» Без света прожекторов сад выглядел уныло.
– Вы Ирина Асанова? – спросил Аркадий.
– А вы кто? – низкий голос, округлый сибирский говорок. – Я уверена, что мы незнакомы.
– Сдается, вы знаете, что мне нужно поговорить именно с вами.
– Не вы первый, кто надоедает мне на работе. – Все это с улыбкой, будто не было сказано ничего обидного. – Останусь без обеда, – вздохнула она, – будем считать, что я на диете. У вас есть закурить?
Несколько прядей выбилось из аккуратного пучка волос. Из дела в милиции Аркадий помнил, что Ирине Асановой двадцать один год. Когда он поднес спичку к ее сигарете, она накрыла его руку длинными прохладными пальцами. Это соблазняющее прикосновение было настолько прозрачным намеком, что он испытал разочарование, когда увидел по глазам, что она над ним смеется. Самая невзрачная простушка, имей она такие выразительные глаза, выглядела бы весьма привлекательной.
– Должна сообщить вам, что у сотрудников особого отдела сигареты лучше, – сказала она, глубоко затягиваясь. – Все еще продолжаете добиваться моего увольнения? Выгоните меня отсюда – найду другую работу.
– Я не из особого отдела и не из КГБ. Смотрите, – Аркадий предъявил удостоверение.
– Невелика разница, – она вернула удостоверение. – Что же угодно старшему следователю Ренко?
