Смертельный ход - Мэрфи Уоррен (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Пухлый – доктор Джеймс Рэтчетт, гомосексуалист в мантии, играл против иезуита, любителя «миссионерской» позиции.
Рэтчетт заметил Римо и ткнул в его сторону тонким пальцем.
– Кто это такой?
Он, судя по всему, пытался отвлечь отца Бойля от игры, поскольку шахматные часы отсчитывали время, отведенное на ход священника.
– Новый сотрудник по безопасности, – прошептал Брюстер.
– А, наш новый герой, – съязвил Рэтчетт.
– Ш-ш-ш-ш-ш, – сказал Брюстер, прежде чем Римо успел раскрыть рот.
– Вы ирландец, как и покойный мистер Маккарти?
Римо промолчал и посмотрел на доску.
В свое время его научили играть, но шахматы он не любил. Да и учили-то его не для того, чтобы разбираться в хитросплетении ходов, не для развития необходимой в шахматах способности концентрировать внимание. Главное – понять: каждый ход меняет ситуацию на доске. В жизни люди склонны забывать о том, что их поступки непременно что-то изменяют. Любой план, если хотите его выполнить, должен быть гибким.
Шахматы научили Римо наблюдать. Осмотревшись, он заметил любителя карате, на этот раз – в одежде, пристально наблюдавшего за Римо. Был и еще один заинтересованный наблюдатель – человек в черном костюме и темном галстуке. Как Римо потом узнал, это был тренер по шахматам.
– Я задал вам вопрос, полицейский, – сказал Рэтчетт. – Вы ирландец, как и покойный Маккарти?
– Ш-ш-ш-ш-ш! – сердито прошипел Брюстер, обращаясь к хранящему молчание Римо.
– Отвечайте, когда к вам обращаются! – потребовал Рэтчетт, раздраженно вертясь в кресле.
– Не думаю, что я ирландец, – сказал Римо невыразительным тоном, которым пользовался, чтобы отвязаться от назойливых вопросов и тех, кто их задает.
– Вы не думаете, что вы ирландец. Не думаете! Вы что же, не знаете, что ли? А я-то всегда считал, что все ирландцы прекрасно знают, кто они по национальности. В противном случае, с чего бы этим милашкам становиться или полицейскими или священниками? Я, кстати, как раз играю со священником.
Не отрывая глаз от доски, отец Бойль сделал ход ладьей, переведя ее из пассивного положения в углу в центр доски. В принципе – неплохой ход. Но в данном случае – неудачный, потому что соперник имел численное преимущество: на поле, которое священник защищал, было нацелено больше фигур его соперника. Ситуация для Бойля невыгодная, ему придется уступить.
Рэтчетт умолк, поглощенный ситуацией на доске. Взглянув через плечо на Римо, отец Бойль протянул ему руку.
– Привет, я Боб Бойль. Мы тут все немного чокнутые. По-моему, это характерная особенность интеллектуалов.
– Я Римо Пелхэм, – сказал Римо, отвечая на рукопожатие.
Неважно, приятный он человек или нет, но и священнику придется разделить участь остальных, если последует приказ. Римо не судья, он исполнитель.
– Ш-ш-ш-ш-ш, – сказал Брюстер.
– Хватит, Нильс, – произнес священник.
– Он не должен никому мешать, – парировал Брюстер. – Мне вообще не по душе, что он тут. Если бы мы не нуждались в федеральном финансировании, я бы вообще его сюда не допустил. Вы же знаете, что это за народ – с фашистским менталитетом.
– Из всех фашистов, что мне приходилось встречать, ты, Нильс, самый типичный. И самый большой сноб. Хватит об этом.
Рэтчетт с покрасневшим лицом сделал ход, усиливая давление на атакуемое поле, сердито стукнув при этом фигурой по доске.
– Что происходит? – закричал он. – Почему я должен сносить неуважительное отношение полицейского? Каждый раз, когда я делаю ход, кто-нибудь обязательно начинает вопить. Вопить! Вопить!
Голос Рэтчетта поднимался все выше и выше, как крик довольного сокола. Пальцы беспокойно метались.
– Вы, ирландские ублюдки, сговорились против меня! Вот почему вы здесь. Это заговор, единственное, на что вы способны! Прекратите пакостничать втихую, ведите себя как приличествует мужчине. Подскажите Бойлю как пойти. Давайте. Вперед! Доводите вероломство до конца. Давайте! Смотрите все! Полицейский помогает отцу Бойлю играть в шахматы. Полицейский, играющий в шахматы!
Рэтчетт засмеялся и с надменно-обвиняющим выражением лица оглянулся вокруг в расчете на поддержку. Не обнаружив таковой на лицах окружающих, он еще больше разъярился.
– Я требую, чтобы вы показали отцу Бойлю как выиграть партию. Ваша помощь ему пригодится. Тот, кто верит в Бога, обязан принимать любую помощь. Давайте. Сейчас же! Давайте. Я не против. У него есть два возможных пути к выигрышу. Предполагается, что вы в шахматы играть умеете. Отец Бойль не умеет. Подскажите ему, подскажите как пойти.
Три месяца пикового состояния сгустились над Римо, три месяца максимального физического и психологического подъема – состояния, в котором нельзя долго находиться. Все это обрушилось на него, вкупе с Брюстер-Форумом, с этими придурками, с тем, что нужно подготовить гибель безобидных психов только потому, что талант может завести их не в тот коридор.
И Римо допустил ошибку. Не соображая, что делает, он сказал:
– Есть три варианта выигрыша. Первые два непременно предусматривают ошибку с вашей стороны. В третьем варианте он выигрывает сам. Его конь бьет вашу ладью с шахом ферзем. Это скрытый мат в три хода.
Голос Римо прозвучал негромко, словно доверительные слова молитвы. Сперва Рэтчетт хотел было рассмеяться, но вдруг его лицо помертвело, потеряв всякое выражение. Стало ясно, что этот ход он просмотрел. Когда смысл предложенного дошел до окружающих, послышались негромкие возгласы одобрения. А отец Бойль расхохотался во весь голос и от всего сердца. За ним засмеялись и остальные, кроме Рэтчетта, который побелел, как белеет раскаленный металл. Если человек может обратиться в ненависть, то Рэтчетт стал ею.
Римо общего веселья не разделял, так как понимал, что заслуживает порки. Порицания выносят взрослым. Мужчин нужно бить. Маленьких мальчиков шлепают или задают им порку, мальчиков, которые принимают вызов из честолюбия, что легко приводит к гибели. «Глупо! Глупо, – подумал Римо. – Ты явился сюда под личиной недалекого полицейского, и то, что ты можешь представлять реальную опасность, могло открыться разве что случайно. А ты вылез вперед и дал им понять, что, может быть, не такой уж ты и тупой. Обычно на полицейских не очень-то обращают внимание, ну, полицейский и все, а тут – полицейский, за которым нужно наблюдать повнимательнее. Самый зеленый новичок не сделал бы такой глупости. Лишаешься своего главного преимущества – внезапности, а потом – лишаешься жизни.»
Ведь ему же вдалбливали, и как логично:
«Нужно четко представлять себе одну, конкретную задачу. Большая часть предпринимаемых нападений не удается потому, что атакующий ставит перед собой слишком много задач сразу. Не последнее, к чему надо стремиться, это – завоевать уважение объекта твоего нападения». Так говорил Чиун, его учитель.
– Это глупо, – сказал Римо. – Так никто не делает.
– Большинство допускает эту ошибку, – спокойно отвечал Чиун. – Они выпендриваются перед жертвой, стремятся не столько нанести ей вред, сколько заставить признать свое превосходство. Это бывает даже со знаменитыми бойцами. Как глупо! Если даже ты и не усвоишь других уроков, запомни этот, и он больше, чем все остальные, поможет тебе выжить. Самый опасный человек – тот, кто не выглядит опасным. Повтори.
– Хорошо, – сказал Римо и, подражая скрипучему напевному произношению старика-корейца, произнес: – Самый опасный человек – тот, кто не выглядит опасным. Повтори.
– О-о-о-ох, – простонал Чиун, схватившись за грудь. – О-о-о-ох!
Римо вскочил с подушечки, на которой сидел, и бросился к старику.
– Помоги мне лечь, пожалуйста!
Чиун опять застонал, и Римо, аккуратно поддерживая его под руки, медленно опустил убеленную сединой голову на подушку.
– Вот я ведь не выгляжу сейчас опасным, – простонал Чиун, по всей видимости испытывая сильную боль.
– Нет, – сочувственно сказал Римо.
– Хорошо, – сказал Чиун и ударил пальцем в спину Римо, между ребер, мгновенно превратив его в лежащего на полу беспомощного инвалида. Римо показалось, что кто-то раскаленными клещами отламывает от позвоночника нижнее ребро, причиняя такую боль, что он не мог ни застонать, ни заплакать.
