Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель (книги серии онлайн TXT, FB2) 📗

Txoria txori [1]

Если бы я подрезала ему крылья,

Он был бы моим

И не улетел бы.

Да, но тогда...

Он уже не был бы птицей,

А я любила птицу.

Баскское стихотворение

Профессор Ян Стивенсон из Сент-Эндрюсского университета изучил тысячи собранных по всему миру свидетельств детей, уверяющих, будто они помнят свои прежние воплощения. Построенная им «модель Стивенсона» основана на удивительном сходстве изученных свидетельств: дети очень редко, менее чем в 5% случаев, говорят, что были другого пола; восп ом инаниями о прежней жизни начинают делиться с двух лет и прекращают, как правило, к десяти годам; от прошлого воплощения, которое чаще всего заканчивается насильственной и ранней смертью, нередко остаются физические, соматические и психические аномалии: шрамы, родимые пятна, фобии или необъяснимые таланты.

— Это все всерьез, не треп? Этот Стивенсон, он в самом деле профессор? У него есть лаборатория? Ему можно верить?

— Что значит — можно ли ему верить?

— Ну, верить его рассказам. Эти свидетельства правдивы или нет?

— А как, по-твоему, можно определить, что правда, а что нет?

— Не знаю... Думаю, если большинство во что-то верит, тогда это скорее правда, чем ложь.

— Ну, если взять всех индуистов и буддистов, прибавить к ним четверть всех европейцев и почти треть американцев, тогда получится, что большинство людей верит в реинкарнацию. Они убеждены, что тело — всего лишь оболочка, а наша душа продолжает жить.

— И меняет оболочку, когда та изнашивается, да? Это и есть реинкарнация? Душа, как блоха, перескакивает с человека на человека или на собаку, с собаки — на кошку, с кошки — на крысу? Все так просто?

— Нет, не так просто. Это долгое путешествие. Путешествие, о котором у нас, как правило, никаких воспоминаний не остается. Разве что все пойдет не так...

— Как это — не так?

Первая стадия:

Младенческая душа

Мадди, сейчас я тебе объясню, это не так уж сложно. Детские души — это души, которые только начина ют свое путешествие. Они открывают для себя жизнь и смерть. На этой стадии их единственная цель — научиться выживать.

I Исчезновение Эстебан 1

Я разумная, предельно независимая и насквозь, до печенок, свободная женщина. И довольно богатая.

Надеюсь, именно такой меня видит десятилетний Эстебан. И именно такой я хочу выглядеть в глазах своих пациентов. Доктор Мадди Либери, врач-терапевт, бульвар Тьера, 29, Сен-Жан-де-Люз. Надежная, сильная, честная. Незачем кому-то знать про мои слабости, мои сомнения или мой тайный сад, и уж точно про все это незачем знать моему сыну.

С третьего этажа, из окон моей квартиры на улице Эчегарай, открывается один из лучших видов на Большой пляж, по прямой до него сто пятьдесят метров, добежать можно за сорок пять секунд, я засекала.

Так зачем себе в этом отказывать?

Это наш с Эстебаном ритуал — каждое утро, до того, как он уйдет в школу, а я приму первого пациента, и да­же до того, как мы вместе позавтракаем, мы облачаемся в то, что валяется рядом с кроватью, — и на пляж. А как только вода весной прогреется до семнадцати градусов, еще и плаваем. Все улицы в нашем Сен-Жан-де-Люз ведут к океану, как будто город строили так, чтобы волны можно было увидеть с каждого балкона.

Начало девятого. Пляж почти пуст — на длинном полумесяце, выгнувшемся от мола до мола, я не насчитала и двадцати туристов. Мы устроились рядом с террасой баскского ресторана «Токи Гошоа». Хотя «устроились» — громко сказано. Эстебан кинул на песок крас­ное пляжное полотенце, стащил через голову свитер с эмблемой клуба «Биарриц Олимпик», сбросил с ног зеленые эспадрильи.

— Мам, купаться пойдем?

— Погоди минутку, милый.

Профессиональный рефлекс: цепким взглядом окинуть всё и всех, начиная с Эстебана. С его выпирающими позвонками и тонкими ключицами мой сын похож на креветку. И ноги у него тощие, шорты для плавания цвета индиго, с маленьким белым китом на левой штанине, болтаются. Для своего возраста Эстебан развит нормально, его вес и рост я измеряю каждую субботу, отпустив последнего пациента. Это еще один наш ритуал. Он получает свою еженедельную тарелку кебаба в том случае, если кривая веса, проведенная красным фломастером, остается в границах нормы.

— Мама, ты идешь?

Эстебан нетерпеливо ждал, пока я разденусь. Выходя из дома, я накинула поверх ярко-розового с лиловым бикини только сетчатую тунику. Мне нравится прикос­новение легкой сетки, обтягивающей живот и открывающей ноги намного выше колен. Мне нравится в возрасте под сорок все еще чувствовать себя привлекательной, и не только для пенсионеров, выгуливающих своих пудельков на набережной Инфанты.

Я всмотрелась в океан. Вдалеке, ближе к Андаю и пляжу Сокоа, серферы в черных гидрокостюмах лезли на волны, как муравьи. А за спиной у нас ветер с Атлантики трепал воткнутые вдоль мола икуриньи [2].

— Нет. Сегодня не купаемся, милый. Волны слишком большие.

— Что?

Эстебан посмотрел на волны высотой в несколько метров. Понятно, что в такую погоду купаться нельзя. И все же для порядка стал упрашивать:

— Ну, мама, сегодня же мой день рождения!

— Знаю. И что? Что это меняет? Мы же не хотим утонуть в день, когда ты родился!

Эстебан улыбнулся мне неотразимой улыбкой Маленького принца, перед которой не устояла бы ни одна мама. Жалобный взгляд ясных глаз царапнул по сердцу. Я ласково потрепала его по волосам. Обожаю своего Маленького принца, мечтательного и упрямого, и каждый вечер, когда Эстебан безмятежно засыпает, я, стоя на балконе, благословляю астероид, с которого он упал.

— Завтра искупаемся, милый. Или вечером, если ра­но освобожусь.

Он сделал вид, что поверил.

— Договорились.

Он прекрасно знает, что на пациентов я времени не жалею. Мы понимаем друг друга, нам незачем расставлять все точки над «i», обойдемся многоточиями... Все остальное мы договорим глазами, мы доверяем друг другу, мы — сообщники. Никакой мужчина никогда между нами не встанет! У меня в постели всегда наготове свободное место для Эстебана, чтобы он мог перебраться ко мне на рассвете. Никогда ни один любовник не разбудит меня утром таким звонким «я тебя люблю».

Порывшись в сумке, я протянула Эстебану монетку в один евро:

— Купишь багет?

Это тоже наш ритуал — с тех пор как Эстебан перешел в среднюю школу и перестал был малышом. После утреннего купания он должен вытереться, надеть свитер и сбегать в булочную за хлебом. Без меня! До булочной бежать ровно одну минуту и тридцать пять секунд. Можно даже успеть, пока я принимаю душ, накрыть стол к завтраку: вишневый джем, йогурт из овечь­его молока, выжатый накануне сок. После завтрака мне надо накраситься, а ему — принять душ, чтобы вместе, рука об руку, выйти из дома: я направляюсь на работу, он — в школу.

Эстебан зажал монетку в кулаке.

И куда я так торопилась в то утро?

Мы же не купались, времени было полно.

Почему я только стряхнула с его плеча песчинки, скользнула взглядом сверху вниз, машинально проверив, не увеличивается ли ангиома, — и ушла?

Почему я не обернулась? Почему не убедилась, что он поднял полотенце, надел свитер и побежал к булочной по улице Кордери?

Но ведь для того и придумывают ритуалы? Чтобы себя успокоить? Чтобы убедить себя, что ничего плохого случиться не может? Если всегда идешь одной и той же дорогой, чувствуешь себя в безопасности.