Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр (книги онлайн без регистрации .TXT, .FB2) 📗
— Тебе сколько лет? Тридцать? Чуть больше? Хорошо, все равно меньше сорока. А мне почти пятьдесят. Я лучше знаю жизнь. Судя по последним событиям, тебе предстоит такая схватка, каких ты еще не видел и к которой ты элементарно морально не готов. Поверь мне, это не для тебя.
Глядя, как я протестующе мотаю головой, Билл замогильным голосом заключает, разливая по стаканам остатки спиртного:
— Поверь мне, если не последуешь моему совету, тебе очень скоро свернут шею. Я видел таких упрямых много раз.
Бурбон делает любого человека более мужественным и решительным, чем он есть на самом деле, и предостережения Билла вызывают у меня только снисходительную и отчасти высокомерную усмешку. Отставив на подоконник пустую бутылку, Билл спокойно говорит:
— Ну что ты ухмыляешься? Хорошо, если ты умнее меня, тебе и карты в руки. Скажи мне только вот что: ты понял, что сказал этот крепкий парень, с которым вы дрались? Я имею в виду, перед тем, как они убежали?
— Нет, я голландского почти не знаю, еле-еле разбираю. А что? Слушай, сейчас уже наверное поздно, мы больше выпить нигде не достанем? У Азата ничего не может быть в номере? А Лиз пьет?
Билл задумчиво смотрит на меня и медленно произносит:
— Подожди ты со своей выпивкой. Тот парень крикнул: «Не стреляй. Он здесь». Как ты думаешь, что это значит? По-моему, он имел в виду кого-то из приехавших на машине. Мне кажется, один из твоих коллег работает против тебя.
Словами не сказать, как мне плохо. Голова кружится, тошнота набегает отвратительными приливами и руки мелко дрожат. Как глуп человек, как он может не понимать, что излишества действительно губительны для организма. Говорят, водка с пивом плохо. Так вот, опыт показал, что бурбон — не решение проблемы.
Какая же это мерзость, пиво с бурбоном. Пол качается. Чем мы вчера закусывали? А чего мне сейчас не хочется? Если подумать, то ничего не хочется. Но больше всего этой гадости — копченой колбасы и маринованных овощей. Не считая, конечно, бурбона и пива.
Драка на улице. Погано, все просто погано. Надо узнать, что там с Воропаевым. И еще плохо, что я не знаю, как быть дальше. Я отшил этого типа в аэропорту. Как он представился, Эрнесто? Отшил и тем самым порвал контакт с противником. Они меня видят, а я их — нет. Это и есть самое скверное. Постоянное ожидание удара, вот что теперь будет.
И еще одно. То, что сказал Билл и что является самым скверным. Если он прав, то один из группы — имен но тот, кто пытается меня подставить. Если Билл не ослышался, если он прав, то это конец. Ничего хуже придумать нельзя. Бороться бесполезно.
Кто из них? Сибилев? Панченко? Воропаев? Больше там никого не было. Как узнать? Мама моя, как же все скверно складывается.
Может, я действительно в чем-то виноват? Почему я решил, что я чист перед собой и «конторой»? Я мог проболтаться о чем-то, сам того не зная. Или случайно совершил какой-то проступок, который имел кошмарные последствия. И мне ничего не скажут, пока не узнают всех деталей. Я сейчас играю в незаслуженно обиженного, а по мне не то что тюрьма, по мне «вышка» плачет? Может, действительно застрелиться? Тогда ни кто и плохого слова не скажет, никто ничего знать не будет. А то потом поздно будет. Привезут в Москву, снимут шнурки, пояс. Камера, допросы. Застрелиться, отвязаться ото всех раз и навсегда. Какая глупость, у меня и оружия-то нет. Не топиться же на самом деле. Черт, до чего я докатился, начал с ума сходить.
Кофе, вот что мне нужно. Чашка хорошего крепкого кофе. Черного, и сахара побольше. Дошаркав до кухни, насыпаю в турку молотый кофе и сахар, наливаю холодной воды и ставлю на плиту. По хорошему, кофе нужно молоть самому в ручной мельнице, тогда ты получаешь настоящий густой и пряный аромат. Но где я возьму сейчас мельницу? А где взять силы ее крутить? Не это сейчас важно, сейчас проблема в другом. Приготовление кофе — процесс, который требует сосредоточенности и предельной концентрации внимания. Вот пошли пузырьки, вот они начали пробивать коричневую корку всплывшего кофе на поверхности воды, вот еще через мгновение плотная пена начала подниматься, сначала медленно, потом все быстрее. Сейчас, сейчас, еще несколько секунд. Еще чуть-чуть… Опоздал! Трясущиеся руки подводят в самый неподходящий момент — предательски быстро вспузырившись, кофе шипящей густой струей убегает на плиту, оставив отвратительный запах горелого кофейного зерна. Убежавший кофе — это не кофе, а помои. Его пить нельзя даже с похмелья.
— Алекс, что ты делаешь?
Азат любознательно сует голову в дверной проем. Потянув носом, он все понимает, но все равно остается топтаться у порога.
— Иди отсюда. Твоих вопросов только не хватало.
Обругав кофе, турку, плиту и самого себя, выливаю остатки кофе в раковину и повторяю процедуру с самого начала, на этот раз более успешно.
Стараясь не расплескать кофе, так же медленно возвращаюсь к себе. Ах ты, леший, надо было сварить и на долю Билла. Ему тоже нужен будет кофе. Если он еще жив. Ну нет, на кухню я больше не пойду. Этот кофе я варил сам, и он мой. Если Билл захочет, сам себе сварит. Подношу чашку к губам. По черной зеркальной поверхности разбегаются легкие круги. Это рука трясется.
Ух ты, чуть чашку не уронил! Беспардонно резкий стук в дверь болезненными волнами расходится в голове. Кто же это так лупит в дверь? Неужели нельзя стучать деликатно, негромко? Лиз засовывает в комнату увешанную мелко-плетеными косичками голову и принимается безбожно громко трещать:
— Алекс, тебя… Ой, мамочки, на кого же ты похож! Тебя к телефону. Это тут, за углом под лестницей. Сегодня воскресенье, я иду в церковь. Ты пойдешь со мной? Я заходила к Биллу, он молча лежит, не отвечает.
— И не ответит. В какую церковь?
Лиз делает круглые глаза:
— Как, в какую? В католическую, естественно. Я каждое воскресенье…
— Не пойду, я православный.
Лиз исчезает, уважительно кивнув и бестактно грохнув дверью. Подождав, пока эхо от удара мучительно замрет где-то в районе позвоночного столба, плетусь к телефону.
Из-под лестницы, где повешены два телефона, доносится бубнящий голос. Азат, суетливо переступая ногами в сандалиях, неумело пытается развлечь собеседника. Или собеседницу, что более вероятно. Время от времени он напрягается, выдает короткие и бессодержательные фразы, вроде «ну, а ты что?», слушает ответ, заливается визгливым смехом и снова принимается слушать. Вряд ли его собеседница сможет это долго выносить.
Вот, пожалуйста. Азат озадаченно замирает, прислушивается и осторожно вешает трубку. Оставив на минуту свои дела, влезаю в чужие. Кто бы мне ни звонил, он может подождать. Все равно ничего радостного от собеседника ждать не приходится.
— Ну и как? Тебя можно поздравить? Вечером встречаетесь у нее? Или сюда приведешь?
Азат сокрушенно качает головой.
— Нет, отказалась. Даже не попрощалась. Повесила трубку.
— Не может быть. Отказать такому мужчине? Ты ее, наверное, не так понял.
С утра пораньше ирония с трудом добирается до сознания собеседника. Может быть, это я невнятно изъясняюсь. Подумав, Азат отрицательно мотает головой:
— Нет, я ее наверняка правильно понял. Она сказала, что я занудный осел.
— Да, скорее всего ты прав, тут у тебя шансов практически нет. На будущее совет: только идиот может так завлекать женщин. Их надо смешить, а не заставлять слушать собственный смех. Кстати, не в обиду тебе будь сказано, довольно противный.
Обиженно фыркнув, Азат удаляется к себе в комнату. Да, меня ведь к телефону звали. Вон и трубка болтается. Беру трубку другого телефона и слышу голос, от которого похмелье испаряется, чтобы через мгновение вернуться еще более удушливой волной. Отвергнутый в аэропорту Эрнесто дел овито спрашивает:
— Долго приходится ждать. Как у вас дела? Надо встретиться. И не стоит опять прикидываться, что вы не понимаете, чего от вас хотят. В ваших интересах придти на эту встречу.
