Медная пуговица - Овалов Лев Сергеевич (полная версия книги .TXT) 📗
20. РАЗГОВОР НАЧИСТОТУ
То, что произошло в Риге после нашего отбытия, стало известно мне лишь со слов Пронина, и много времени спустя.
Расставшись со мною, Польман отправился к Гренеру, но Гонзалес, как я и рассчитывал, очутился там раньше.
Из цирка он прямиком помчался на квартиру к Гренеру, где и узнал, что тот действительно женится на Янковской и готовится вместе с ней к отъезду, – об этом ему без всяких обиняков объявил сам Гренер и тут же приказал денщикам выбросить буянящего артиста вон.
Гонзалес впал в неистовство.
Тут как раз прибыл Польман, потребовал, чтобы Гонзалес его пропустил, но это только подлило масла в огонь.
На шум появились Гренер и Янковская, снизу принеслась охрана. У входа в квартиру произошла форменная свалка. Обезумевший от ревности Гонзалес с ножом кинулся на Гренера, Польман попытался вмешаться. Гонзалес замахнулся на Польмана, и кто-то из эсэсовцев, спасая своего начальника, пристрелил незадачливого ковбоя.
Во всяком случае, такова была версия, услышанная на следующий день Прониным, хотя он допускал, что Янковская сама могла воспользоваться возникшей сумятицей и собственноручно пристрелить Гонзалеса или же надоумить на это кого-либо из эсэсовцев. Ей была выгодна эта смерть: она разом избавлялась и от назойливого поклонника, и от свидетеля многих темных ее дел.
Все же Гонзалес успел ранить Польмана, рана, как выяснилось во время перевязки, оказалась неопасной, но в первый момент растерялись все, начиная с самого Польмана.
Гренер кинулся оказывать Польману помощь. Тот пытался еще во время перевязки узнать, насколько справедливы слова Блейка о передаче списка и новом задании, полученном от генерала Тейлора, но Гренер, поглощенный перевязкой, не сразу сообразил, чего добивается Польман, и, пока они дотолковались, прошло какое-то время.
Зато Янковская моментально все поняла, ей вспомнились мои расспросы об аэродроме, она выскочила из комнаты, кинулась вниз к машине Польмана и от его имени приказала шоферу везти ее в Лиелупе.
Нужно было во что бы то ни стало воспрепятствовать моему отъезду, а может быть, и уничтожить меня: вырвавшись из-под ее опеки, я тоже превращался в лишнего и опасного свидетеля ее дел…
Тем временем Польман выяснил наконец у Гренера все, что было нужно. Установить, куда проследовала машина гаулейтера Риги, не представляло труда, он немедленно отдал команду выслать к даче отряд специального назначения и тут же выехал сам…
Но история с Гонзалесом отняла достаточно времени, и, когда Польман устремился в Лиелупе, мы уже собирались в путь-дорогу.
О приземлении самолета Польман узнал уже на месте.
Прибыв в Лиелупе в тот момент, когда мы набирали скорость, он сразу поднял на ноги противовоздушную оборону и приказал прибывшим одновременно с ним солдатам атаковать дачу и сбить поднимающийся самолет…
Не их вина, что Лунякин ушел и от зенитного обстрела, и от высланных в погоню “мессершмиттов”!
Эсэсовцы еще прежде, чем кинулись в атаку, были обстреляны партизанами со стороны шоссе, а Железнов и Штамм, один с вышки, а другой с крыши сторожки, взяли под перекрестный огонь тех, кто пытался проникнуть за ограду.
И здесь о Штамме следует сказать особо.
Кто он такой, я узнал после войны. Механик машиностроительного завода, рабочий, сочувствовавший социал-демократам, он по возможности старался держаться подальше от политики. Приход нацистов к власти его не слишком обрадовал, но и не вызвал с его стороны особого протеста: он хотел посмотреть, что из этого получится. А когда увидел, стал держаться от политики еще дальше: поддерживать политику нацистов честному человеку было стыдно, а бороться против нее опасно. Когда началась война и Штамма мобилизовали в армию, было установлено, что политикой он никогда не занимался, и его назначили шофером, сперва в какую-то эсэсовскую часть, а потом в штаб охранных отрядов, и, наконец, он попал к гаулейтеру Риги.
Однако во время войны оставаться нейтральным было нельзя, приходилось или самому участвовать в убийствах и бесчинствах, или стараться этому помешать…
Неверно было бы сказать, что Пронин и Штамм случайно нашли друг друга.
Гашке внимательно присматривался ко всем, с кем ему приходилось сталкиваться в немецком тылу.
– Что должен делать в моих условиях честный человек? – спросил как-то Штамм у Гашке.
– Ну, знаете ли, честный человек должен сам ответить себе на этот вопрос, – уклончиво отозвался Гашке.
Постепенно они сблизились, и Штамм начал помогать Пронину сперва в мелочах, а затем и в серьезных делах.
И поэтому, когда пришла трудная минута, Пронин обратился к нему.
Пронин рассказывал, что, когда он пришел к Штамму и познакомил его с существом дела, тот ограничился немногими словами:
– О чем говорить, товарищ Гашке? Каждый честный человек обязан бороться против фашизма. Я отвезу товарищей в Лиелупе. Подумаем, как нам это организовать.
Однако он не только отвез нас, но и с оружием в руках прикрывал наш отъезд.
Конечно, долго сопротивляться Железнов и Штамм не могли, но на какое-то время задержали эсэсовцев. В конце концов эсэсовские пули настигли обоих, раненые, они принялись отходить в глубину парка… Сами бы они оттуда не выбрались, но их нашли партизаны и, отступая, унесли с собой.
Самолет, пилотируемый Лунякиным, избежав обстрела зенитных орудий и встреч с вражескими истребителями, приземлился в расположении нашей армии.
Лунякин совершил посадку и пошел доложиться своему командиру. Мы со штурманом вывели из самолета голодных и перепуганных детей и вызвали санитарные машины.
Медики опередили особистов: детей погрузили в машины – только мы их и видели.
Впрочем, одна женщина-врач с капитанскими погонами успела подойти ко мне и спросить:
– Это вы доставили детей?
– Пожалуй что и я, – признался я.
– Эх вы! – сказала тогда она. – Вас бы судить надо за такое обращение с детьми…
Но она, к счастью, уехала: накормить детей для нее было важнее, чем отдать меня под суд.
Потом из штаба армии пришел “виллис”, мы со штурманом завезли Янковскую в особый отдел, я сдал свой пакет, доложился о прибытии и отпросился спать.
